Клаус и Кэролайн

Япония, Токио, 2020 год, май
Комната в стиле хай-тек выглядит холодной и неуютной. Острые углы, сюрреалистичные узоры на стенах, обилие серого цвета и металлических предметов подчеркивают и особо выделяют бледность твоей кожи и небесный оттенок твоих задумчивых глаз. Ты сидишь на одном из неудобных стульев, крепко сжимая в руках стакан с виски и всматриваясь в одну точку.
- Ты все еще здесь? Ты свободна уже, - я бросаю быстрый взгляд на часы и договариваю: - тридцать семь минут.
- Мне некуда идти. Я не знаю, что мне делать, - произносишь ты, продолжая сидеть так же прямо, как каменное изваяние, из которого ушли все чувства.
- Некуда? А как же замечательный, маленький городок под названием Мистик Фолс? – Интересуюсь я, выгнув бровь и вынимая из твоих пальцев стакан. Ты даже не замечаешь этого, я же делаю большой глоток.
- Меня там больше никто не ждет. Слишком много времени прошло.
- О, да-а-а. Десять лет – огромный срок. Мне казалось, что ты научилась не загонять себя в рамки общечеловеческого восприятия, Кэролайн. Видимо, я ошибся. Но это уже не мои проблемы. Уходи. Сможешь наконец-то увидеть старшего из братцев Сальваторе, а еще своего друга Стефана, любимых подруг, Мэтта. Заодно узнаешь у них, сколько времени им потребовалось, чтобы забыть о тебе и отказаться от тебя. Их жизни ведь шли дальше, а ты сыграла роль самаритянки, отдав «лучшие годы» мне. - Яд в моих словах чувствуется на физическом уровне, окутывая нас плотным облаком, таким же горьким, как и вся наша совместная жизнь.
- Ты никогда не простишь меня? Никогда не поверишь? Я хочу остаться, Клаус. Не только потому, что моя прежняя жизнь кончена, но и потому, что ты мне нужен. И я нужна тебе, как бы ты не скрывал это.
- Я действительно не верю тебе, Кэр. Десять лет, каждую минуту, я уничтожал ту наивную девочку, так самоотверженно и безответно влюбленную в старшего Сальваторе. Ты же либо глупа, либо сошла с ума, если считаешь, что я в тебе нуждаюсь. Ты просто была забавной. Именно поэтому ты до сих пор жива.
- Ты лжешь. Сначала я действительно лишь забавляла тебя, но потом ты стал моим другом. Не отрицай очевидное! – Ты кричишь так громко, что воздух еще некоторое время вибрирует от отголосков твоего голоса. Наконец-то ты смотришь на меня, яростно смахивая ладошками подступившие слезы. – Хочешь, я расскажу тебе об этих десяти годах моими глазами? Расскажу то, что никогда не решалась сказать? Только выслушай.
- Хорошо, Кэролайн. У тебя есть эта ночь, чтобы доказать мне, что у нас с тобой есть обоюдная необходимость и дальше сосуществовать вместе. Докажи мне, что ты наконец-то стала личностью, а не только куклой, которая покорно исполняла все мои капризы, чтобы только драгоценный Деймон был счастлив. – Вся эта ситуация так нелепа. Кто бы мог подумать, что ты захочешь остаться? Кто бы мог вообразить, что я позволю родиться робкой надежде, что для нас еще не все потеряно? Но я не буду торопить события. Мне больше не нужна кукла. Мне нужна вся ты – упрямая, несдержанная, эмоциональная, НАСТОЯЩАЯ. Нас ждет долгая ночь, поэтому я беру полную бутылку скотча, два стакана, опускаюсь просто на пол, скрестив ноги по-турецки, и указываю тебе на место перед собой. Ты тоже садишься, принимаешь из моих рук стакан, глубоко вдыхаешь и начинаешь тихим голосом наше путешествие в начало всей этой истории…

POV Кэролайн
США, Мистик Фолс, 2010 год, май

- Что захочешь. Только помоги! – Спустя годы я буду вспоминать эти слова с горькой улыбкой, задумчиво всматриваясь в одну точку. Так легко говорить «что захочешь», когда слабо представляешь, какие именно желания теснятся в голове собеседника. Я ведь тоже не представляла, наивно полагая, что отделаюсь какой-то информацией, которую можно было бы и придумать. Я так хотела спасти Деймона, что любые опасения и доводы рассудка яростно отметала, не давая им помешать моей решимости. Я была так наивна, воображая, что смогу решить проблему сама, без помощи Стефана, что смогу помочь.
Когда это началось? Наверное, с самого первого взгляда, когда я, еще такая глупая дурочка, отметила невероятный цвет его глаз и начала строить мечты о нашем «долгом и счастливом» совместном будущем. Потом была та ночь, за которой последовала вереница дней, которые долгое время были стерты из моей памяти. Я помнила только, что люблю Деймона и должна поступать так, как ему будет угодно. В дальнейшем он все меньше обращал на меня внимания, а я – ну не идиотка ли? – старательно притворялась, что счастлива и влюблена в Мэтта. Мэтт хороший, у него глаза почти такие же небесные, как у Деймона. И мне действительно было хорошо, я по-настоящему верила, что беглые взгляды Сальваторе в мою сторону – проявление ревности. Потом я умерла. Я вспомнила. Я поняла, что он может убить меня. Чтобы защитить себя. Брата. Елену. Было больно, и тогда я убеждала себя, что ненавижу его, что вытравлю эту детскую, такую человеческую, любовь из своего вампирского сердца.
Я врала себе. Ведь я по первому же зову бросалась спасать его. Я старалась производить впечатление взрослой и разумной девушки. Пыталась быть для Деймона хотя бы другом и помощницей, а не навязчивой помехой. Ничего не помогало. Никогда. Он грезил Кэтрин, потом Еленой, заводил короткие интрижки, но больше так никогда и не обратил на меня внимания.
Когда я узнала, что он умирает, я забыла о последних крупицах гордости, ища выход. Выход нашелся. Твоя кровь. И почему я считала, что это будет легко? Быть может потому, что лично я никогда не переходила тебе дорогу, активно не участвовала в организации твоего убийства. Я думала, что будет достаточно сказать, что я хочу помочь другу и ты, этакий средневековый рыцарь, благородно вручишь мне красивую бутылочку со своей кровью.
Было не так. Было страшно, когда ты подходил совсем близко, небрежно перебирал пальцами мои волосы, скользил по контуру скулы, по коже нижней губы, по изгибу плеча и шеи. Ты называл меня «куколка», и я чувствовала как будто меня действительно оплетают невидимые нити, что достаточно одного твоего взгляда или движения, чтобы заставить меня исполнять твою волю.
- Что захочу? Сколько тебе лет, Кэролайн? – Твой голос мягкий и хриплый. Красивый. Если бы только не было так страшно, так пугающе от ощущения нервных мурашек, бегающих по коже.
- Семнадцать.
- Совсем дитя, - задумчиво произносишь ты, резко сжимая пряди на затылке, запрокидывая мою голову так сильно, что из глаз непроизвольно начинают течь слезы, а кожа на шее натягивается так сильно, что вот-вот порвется.
- Знаешь, чего я хочу? Хочу устроить небольшую, лет так на десять, экскурсию по красивейшим странам. Ты едешь со мной, и твой любимый Деймон получает немного моей бесценной крови. Ну, что?
В тот момент мой мир рушится. Я больше никогда не увижу маму. Она умрет через два года. Мы так и не помиримся. Я так и останусь для нее чудовищем. Я больше не увижу родной город, людей, которых так люблю. Я не попрощаюсь, не объяснюсь, не пообещаю вернуться. Меня забудут. Отныне и на долгие десять лет ты стал для меня отцом и матерью, Богом и дьяволом, хозяином, палачом. Я тебя ненавидела. Яростно, до пульсации в висках и судороги в яростно сжатых в кулак пальцах. Лишь время показало мне другие грани. А в тот далекий майский вечер я только прошипела сквозь зубы:
- Хорошо. Я еду с тобой.

Небо на горизонте окрашивается бледно-желтым. Наступил рассвет. Мы в пути уже несколько часов. Сборы были очень быстрыми, сейчас мы уже далеко от Мистик Фолс. В салоне автомобиля громогласно разносится грубый голос вокалиста какой-то рок-группы, ты мерно отстукиваешь мотив по рулю, все сильнее вжимая педаль газа в пол. Я наблюдаю за твоими пальцами, рассеяно отмечая, что тебе, учитывая возраст, больше подошла бы музыка Вивальди или Шопена. Хотя мне сложно представить тебя танцующим венский вальс и галантно целующим даме руку. Я помню, что твои руки причиняют боль. Больше ничего.
В кармане снова вибрирует телефон. Это мама. Или Мэтт. Или Елена. Стефан. Бонни. Кто-то из тех, кого я бросила, не объяснив ничего. Елена прислала сообщение несколько часов назад. Деймон был спасен. Это главное. Все остальное я перетерплю.

- Куколка, отдай-ка мне телефон. Он так отвратительно жужжит, - ты громко кричишь, чтобы перекрыть музыку, и протягиваешь ко мне руку ладонью вверх. Мне ничего не остается кроме как вручить тебе мобильный. Еще мгновение – и ты выкидываешь его в окно, улыбаешься мне, пожимаешь плечами и произносишь: - Упс, разбился.

Я молчу, отворачиваясь к окну, и наблюдая за серым полотном асфальта, проносящимся перед глазами с головокружительной скоростью.

- Мы остановимся с тобой ненадолго в гостинице. В путь отправимся завтра утром. Я, знаешь ли, очень люблю путешествовать на машине, но это ненадолго, мы скоро отправимся в Европу. Куда ты хочешь? Париж, Лондон, Рим, Берлин?

- Зачем тебе это? Я не понимаю тебя. Не думаю, что я интересный спутник для ровесника динозавров. Ты же сам сказал, что я ребенок, - я спрашиваю то, что не дает мне покоя уже несколько часов, пристально изучая твой профиль.

- Искать во всем смысл глупо. Возможно, мне просто интересно, на что способны современные девушки ради благородной цели – спасения возлюбленного, – улыбаешься ты, выключая музыку.

- Деймон – мой друг, - недовольно ворчу я, не понимая, как он догадался о моей такой постыдной слабости.

- Конечно-конечно. Друг. – В твоем голосе явственно слышен сарказм, и я снова отворачиваюсь, чтобы не продолжать столь неудобный для меня разговор. Вся дальнейшая дорога проходит в абсолютной тишине, что позволяет мне погрузиться в плен мрачных мыслей.

***

Утро окончательно вступает в свои права, когда мы останавливаемся в какой-то убогой придорожной гостинице. У меня нет с собой вещей, и я потерянно осматриваю маленькую комнатку. Ты входишь без стука, внимательно осматриваешься по сторонам (какая нелепая предосторожность, как будто я могу навредить тебе), проходишь внутрь и бросаешь на кровать простенькие голубые джинсы и белую майку.

- Прости, куколка, здесь тебе не Париж. Наденешь это. Ты голодна? – спрашиваешь ты, небрежно ложась на кровать и закидывая руки за голову.

- Немного, - я смотрю на тебя с опаской. Мы не обсуждали вопрос питания, и у меня плохие предчувствия. Как же я оказываюсь права.

- Мисс Форбс, я принесла завтрак. - Эти слова сопровождают появление в номере молоденькой девушки, толкающей перед собой тележку с едой.

- Еда пришла. Налетай, куколка,- ты указываешь рукой в сторону девушки, которая ничего не понимает и продолжает широко улыбаться.

- Я не буду.

- Не будешь? Наивная… - Ты громко смеешься, как будто я сказала какую-то несусветную глупость. Ямочки на твоих щеках придают тебе какого-то детского озорства и непосредственности. Этакий Том Сойер, задумавший очередную проказу. Только «шалости» в нашем случае пострашнее.

- Да, не буду.

Осознание своего бессилия всегда ужасно. Это понимание приходит ко мне за ту секунду, которой тебе хватает, чтобы едва различимым движением метнуться к девушке и впиться в ее шею. Она коротко вскрикивает, а потом резко затихает, безвольно обмякнув на твоих руках. Ты бросаешь ее мертвое тело на пол с ленивой небрежностью и оборачиваешься ко мне. Твои губы в крови, и тонкая струйка алой жидкости стекает по подбородку, причудливо извиваясь кривыми зигзагами.

- Вот видишь. Ты все испортила, куколка. Теперь придется искать тебе другое блюдо. У мертвых, знаешь ли, не очень вкусная кровь. Не сравниться со свежей. А у меня нет цели морить тебя голодом. Ты же почти мой домашний питомец, я обязан заботиться о тебе. – Твой голос тих и почти ласков. Если только не вслушиваться в слова, которыми ты стремишься унизить меня. Если только не смотреть в твои глаза, которые до сих пор кроваво-красные и очень злые. Если только не обращать внимания, что ты подходишь все ближе ко мне, а я не имею возможности убежать и скрыться. – А если серьезно, девочка, то это последний раз, когда ты не выполняешь моих приказов. Ты же не забыла, на каких условиях я подарил жизнь твоему любимому «другу» Деймону? Не забыла?!

- Нет. Я помню, - я говорю совсем тихо. Твое лицо так близко к моему, ты сжимаешь мои плечи и, кажется, что еще маленькое, незаметное для тебя усилие, и ты раздробишь мне все кости. Я скриплю зубами, чтобы не вскрикнуть. Я так устала, и не верится, что со вчерашнего вечера, когда я так безрассудно отдалась в твою власть, прошло всего лишь несколько часов. Мне тяжело в твоем присутствии, ты душишь меня своим взглядом, голосом, постоянно меняющимся настроением. Ты то дружелюбен и цивилизован (уж теперь я знаю, что это всего лишь маска), то агрессивен и безумен, как сейчас.

- Хорошая девочка. Кэролайн… - Ты как будто пробуешь мое имя на вкус, пристально всматриваясь в мое лицо. Еще мгновение – и ты прижимаешься к моим губам в поцелуе. И снова ты другой, нет той ленивости и сдержанности, характерной твоей речи. Ты делаешь больно, ты заставляешь меня разомкнуть губы, требуешь, чтобы я ощутила на языке вкус металла и соли и сама сошла с ума, слишком голодная, чтобы сдерживать инстинкты. Я не отвечаю на поцелуй, я просто нуждаюсь в крови, поэтому сама скольжу по твоим губам языком, слизываю струйку на подбородке, позволяю тебе сжимать мое лицо ладонями, только бы погасить безумный голод, терзающий меня. Вся эта ситуация с Деймоном, привела к тому, что я не ела очень давно, и сейчас нет разума, а только животная потребность, которую так хочется удовлетворить. Ты сам отталкиваешь меня, удовлетворенно улыбаешься и произносишь: - Куколка, у тебя большой потенциал. А сейчас отдыхай, у нас впереди бурная ночь.

Ты выходишь, предварительно перекинув труп через плечо, чтобы не дать мне погасить раззадоренную тобой жажду. Ты оставляешь меня наедине с ненавистью и горечью, с отчаяньем и презрением к собственной слабости. Как же легко меня оказалось сломать… Я медленно опускаюсь просто на пол, запускаю пальцы в волосы и шепчу сквозь стиснутые губы: «я смогу, я сильная». Ведь вчера, давая обещание, ставя на кон годы своей жизни, взамен на жизнь Деймона, я была уверена, что смогу все преодолеть. Я верила, что мой образ жизни не изменится, а самым страшным испытанием станет необходимость приспосабливаться к переменам твоего настроения. Как же я ошибалась, когда надеялась, что смогу остаться прежней, не изменив своим принципам. Я ведь не должна убивать, я не хочу становиться убийцей. И я не уступлю, я буду бороться за право сохранить хотя бы свою душу. Тело ты уже у меня отнял.

На улице темно и тихо. Ты ступаешь совсем беззвучно – истинный образец охотящегося хищника. Я же нарушаю покой, царящий на узкой улочке этого провинциального городка с труднопроизносимым названием, громогласным цокотом каблуков по асфальтированной дороге. Иногда ты бросаешь на меня короткие взгляды и кривишь губы в снисходительной ухмылке. Я не хотела идти, целый день репетируя монолог, который скажу тебе, и требуя, чтобы ты позволил мне питаться донорской кровью. Ты снова спутал все мои планы. Ты не спрашивал моего согласия, готовности, желания. Просто вошел, конечно же без стука, обхватил мое запястье пальцами, крепко сжал и потащил на улицу. Кричать при персонале гостиницы было глупо, а сейчас уже поздно сожалеть об упущенных возможностях. Я просто не буду есть и плевать, что вся кожа ужасно печет, а язык пересох и теперь глотать ужасно больно. Я должна быть сильной и стойкой. Я должна справиться.

Ты останавливаешься так резко, что я не сразу замечаю твое отсутствие возле себя, проходя еще несколько шагов вперед. Только спустя секунду я разворачиваюсь и смотрю на твое лицо. Ты внимательно что-то изучаешь и, проследив за направлением твоего взгляда, я замечаю какую-то влюбленную парочку, сидящую на лавочке. Ты поворачиваешь голову, смотришь на меня и улыбаешься, указывая рукой в сторону людей.

- Вот и ужин. Ты же не будешь больше капризничать, куколка? – Ты подходишь ко мне совсем близко, между нашими губами всего лишь несколько дюймов, и я не могу отвести взгляд, как будто загипнотизированная звуком твоего голоса. – Мне, конечно, очень понравился способ, которым ты пыталась насытиться утром, но, боюсь, это чересчур долго и не эффективно. Ты ведь голодна? – Ты говоришь все тише, интонации твоего голоса все сильнее приобретают завлекающую хрипотцу, поэтому я послушно смотрю на парочку, когда ты обходишь меня, становишься за моей спиной, близко-близко, кладешь подбородок на мое плечо, смыкая руки замком на моем животе. – Тебе больно, куколка? – Ты щекочешь воздухом кожу на шее, а спустя мгновение легонько целуешь. У меня не хватает сил сопротивляться, я все сильнее теряю человеческий облик под воздействием обжигающей жажды, которая все сильнее разгорается под влиянием твоих слов. – А ведь боль так легко прекратить. Нужно просто взять то, что тебе необходимо. Решайся, девочка. Никогда не сожалей. Весь мир твой, запомни это.

- Позволь… пожалуйста… разреши мне пить донорскую кровь. Я не хочу так, - я не знаю в какой момент мои глаза начали застилать слезы, мешающие сфокусировать взгляд на парне и девушке, которые продолжали беззаботно сидеть, не осознавая, что в нескольких десятках метров от них решается их судьба.

- Здесь нет банка крови. А если бы и был, то я бы не стал тратить время на добывание еды, когда ее и так достаточно. Ты ведь не комнатная собачонка, а хищник, девочка. Нужно вести себя соответствующе. Но… если ты не хочешь, то, наверное, придется отвезти тебя обратно в Мистик Фолс и наведаться к братьям Сальваторе. А может лучше к твоей маме? – Последние фразы ты говоришь как будто сам себе, но я-то знаю какова их цель. Я снова проигрываю: страху за близких, голоду, неуверенности. Ты же усмехаешься мне в шею, я чувствую, как твои прохладные губы охлаждают мою пылающую кожу. Это приятно, если только не вспоминать, кто ты.

- Хорошо. Будь по твоему. - После этих слов я кладу руки на твои ладони, все еще покоящиеся на моем животе, и ты размыкаешь их, отпуская меня из своих объятий. Я иду к скамейке очень медленно, физически ощущая взгляд, которым ты прожигаешь меня. Я замираю напротив ребят, не осознавая, что мои щеки мокрые от непрекращающихся слез, а губы нервно дрожат. Я убивала и раньше, но никогда не делала этого с намерением, никогда так отчетливо не осознавала, что разрушаю чьи-то судьбы. Парень первый обращает на меня внимание, что-то обеспокоенно спрашивает, поднимается, трясет меня за плечи. Моих сил хватает только на то, чтобы отрицательно мотнуть головой и едва различимо прошептать «прости».

Кровь несравнима ни с чем. Она теплая, она согревает и, кажется, даже на какое-то время возвращает мое мертвое тело к жизни. Где-то на периферии сознания отчаянно бьется мысль, что это кратковременное удовольствие пройдет, сменится презрением к собственному поступку. Но сейчас нет разницы, не пугает ни бьющееся в моих стальных объятиях тело почти мертвого парня, ни отчаянный, горестный визг девушки, ни снисходительный смешок, разносящийся так близко…

Голод уходит, тело в моих руках уже холодное, стеклянные глаза с ужасом смотрят в звездное небо. Я медленно опускаю его на асфальт, садясь рядом, не заботясь, что светлые джинсы могут испачкаться. Я и так вся в крови – руки, лицо, россыпь кровавых капель на белой майке, несколько струек стекают с подбородка и капают на пол. Ты же наоборот элегантен, аккуратен, даже безразличен. Ты медленно слизываешь кровь, выступающую из раны на шее уже мертвой девушки, ты гладишь ее по волосам, и в этой картине столько непонятного, пугающего меня, что у меня не хватает сил смотреть и дальше. Я вскакиваю на ноги и быстро иду вперед, не различая дороги, только бы не видеть больше стеклянных глаз убитого мною человека и экстаза, переполняющего тебя при взгляде на твою мертвую жертву.

- Далеко собралась, куколка? – Ты возникаешь передо мной как будто из-под земли, снова давая понять, что твой многовековой опыт позволит тебе всегда быть на десять шагов впереди. Ты безупречен, на твоем лице ни единой капли, лишь волосы немного растрепались, превращая тебя почти в мальчишку.

- Я тебя ненавижу! Я больше не буду! Никогда! Слышишь? Я не позволю тебе…

Ты не даешь мне договорить, так сильно сжимая мою шею и впечатывая меня в каменную стену, что мне остается только обреченно открывать рот, пытаясь поймать хотя бы глоток воздуха.

- Не позволишь? Глупенькая моя, девочка…

В этих кажущихся нежными словами столько ярости, что мне остается только потерянно всхлипнуть, всматриваясь в твое лицо. Я жду чего угодно: вырванного сердца, сломанной шеи, удара, но только не этого. Не твоих рук, резко рвущих ткань майки, не твоих губ, накрывающих мои. И я пытаюсь бороться, потому что борьба – единственное, что еще напоминает мне о том, что я человек, а не бесправное животное, не кукла, с которой можно забавляться как угодно. Это так смешно, нереально, так напоминает театр пародий, и я безумно хохочу, иногда всхлипывая, когда понимаю, что мои слабые попытки столь незначительны для тебя, столь убоги. Ты снова размыкаешь мои губы, врываешься в мой рот языком, проводишь по нёбу, по контуру зубов. Тебя не смущает мое отчаянное бормотание, не волнует истерическая дрожь, которой сотрясается мое тело. И когда мне кажется, что спасения уже не будет, что вот еще секунда, и ты опрокинешь меня просто на грязный асфальт испещренной выбоинами улицы, ты отстраняешься, задумчиво склоняешь голову набок и произносишь:
- Я не помню, чтобы ты называла меня по имени. Скажи его, куколка.

- Клаус… - Я не перечу, слишком испуганная, чтобы проявлять стойкость.

- Хм… Вот так-то лучше. – Ты отходишь от меня, как ни в чем не бывало, как будто это не ты секунду назад целовал меня и едва не насиловал. – Надеюсь, ты усвоила урок. Если твои истерики будут повторяться, нам придется перейти к тяжелой артиллерии. Пойдем, - ты идешь вперед, не трудясь оборачиваться и убеждаться, иду ли я за тобой, слишком явно осознающий, что события нескольких последних минут точно отучили меня перечить… По крайней мере на сегодня. – Кстати, придумай, что ты скажешь в гостинице, заявившись в одном лифчике.

Несколько дней проходят в каком-то полусне. Бесконечная дорога, гостиницы, безликие номера, ночная охота. Много крови. Пустые глаза мертвых жертв и какая-то непереносимая агония жалости и экстаза, смешанная воедино. Я становлюсь похожей на тебя. Я становлюсь тобой, твоей тенью, твоей куклой. Всего лишь несколько дней, а я почти погибла. Забыла кто я. Это страшно и больно. Мучительно больно. Сейчас мы в Сан-Франциско, завтра у нас рейс. Я не знаю, куда мы летим, куда-то в Европу. Так далеко, за океан, туда, где не будет близких, где солнце другое, и где я окончательно буду чувствовать себя потерянной и одинокой. Зависимой.

Я долго сижу на краешке кровати, прислушиваясь к твоим шагам в соседней комнате. Ты говорил, что куда-то уйдешь днем. Впервые за эти дни я смогу остаться наедине. Дверь твоего номера закрывается, и твои шаги затихают где-то в коридоре. Еще несколько минут я просто вслушиваюсь, пытаясь уловить какой-либо звук, а потом опрометью бросаюсь к телефону, стоящему на столике. Завтра у меня уже не будет такой возможности, завтра я окончательно потеряю все связи с родным городом.

Гудки разносятся до неприличия долго, а потом включается автоответчик.

- Мам, это я, Кэролайн. Со мной все хорошо, я сейчас…

Твои пальцы сжимают кисть с такой силой, что трубка выпадает у меня из рук, падает на кафельный пол. Кость трещит и, видимо, дробится на десятки осколков, но ты не замечаешь этого, не разжимаешь руку, медленно наступая на телефон, раздавливая его на такое же количество бесформенных частичек, как и всю мою жизнь.

- Куколка, что же ты делаешь? Ай-яй-яй… А как же милашка Деймон? Ты передумала его спасать? Ты хочешь вернуться? Хочешь?! Мы можем вместе навестить твою маму, думаю, она будет рада. Ну что, поехали? – Твой голос совсем тих, ты говоришь со мной как с несмышленой девочкой, поэтому мне еще страшнее от осознания, что ты действительно способен забрать у меня всех, кого я люблю. Я отчаянно трясу головой из стороны в сторону, захлебываясь слезами от отчаянья и безумной боли в руке, которую ты продолжаешь все также держать в своей ладони.

- Нет, я не хочу… Я не буду. Я больше не буду. – Только Господь Бог знает насколько это унизительно – просить тебя, умолять. Это так противоестественно всей моей природе, всему, во что я верила и к чему стремилась. Но иногда нет другого выхода, и когда перед глазами пляшет алое марево боли, уже не остается выдержки и гордости. Только мольбы и слезы.

- Маленькая моя, конечно ты не будешь. Глупенькая… - Ты притягиваешь меня ближе к себе, второй рукой бережно заправляешь прядь волос за ухо, кончиками пальцев проводишь по щеке, вытираешь дорожки слез, стекающие по ней. Ты смотришь на меня этими своими ангельскими глазами, и я не знаю, чего мне ожидать – смерти или помилования.

Ты быстро даешь мне ответ, когда сжимаешь пальцы на моем горле. Ты наконец-то отпускаешь мою руку лишь для того, чтобы подтолкнуть меня к кровати, стоящей в нескольких метрах позади. Ты несильно толкаешь меня в плечо, но этого достаточно, чтобы я упала на мягкую поверхность кровати, с непониманием наблюдая за твоими действиями.

- Что ты делаешь? – Этот вопрос непроизвольно срывается с моего языка, когда ты механически, абсолютно спокойно, начинаешь расстегивать пуговицы на своей рубашке.

- Ты красивая, куколка. Я так люблю слезы, люблю, когда говорят «пожалуйста, я больше не буду». В этом есть что-то первобытное, возбуждающее – власть мужчины над женщиной, сильного над слабым… - Я не понимаю твоего ответа, да в этом и нет необходимости, потому что за время своей речи ты успеваешь стянуть рубашку, взяться за ремень… Я только отползаю повыше по кровати, подтягивая колени к груди и обхватывая их дрожащими руками.

- Клаус! - Твое имя с каждым разом все легче срывается с моего языка. - Перестань! Ты же не будешь? Что ты?.. – Ты так небрежен в движениях, так уверен в себе, так непробиваем, что не видишь смысла объяснять очевидное мне, глупой девчонке.

Тебе хватает мгновения, чтобы перехватить меня, намеревающуюся воспользоваться своей последней надеждой и вырваться в переполненный вестибюль гостиницы. Ты дергаешь меня за волосы, прижимаешь мою спину к своей обнаженной груди и шепчешь с этими своими мурлыкающими интонациями просто мне в ухо:

- Непослушная… Именно это мне и нравится в тебе, куколка. Я даже не хочу, чтобы ты становилась чересчур смирной. Посмотрим, сколько у тебя силенок, девочка.

У меня их нет. Силы покидают меня так быстро, до отвратительного легко ты одерживаешь очередную победу. Ты целуешь меня в шею, проводишь по венке языком, чертишь линии, немного надавливая зубами, оставляя на бледности кожи розоватые полоски. Ты сдерживаешь мои истеричные попытки вырваться одной рукой, и я чувствую себя ужом на сковородке, также само горя в удушающей агонии переполненной боли, ненависти и страха, и не имея никакой возможности бороться, отстаивать свою умирающую душу. Лишь когда мне удается ударить тебя локтем в живот, ты яростно рычишь, сжимая зубы на коже моей шеи, и я болезненно всхлипываю, отравленная ядом твоего укуса.

В те мгновения я считаю смерть благом. Я даже надеюсь, что вот сейчас ты отшвырнешь меня в угол, как испорченный товар, и позволишь мне просто сгнить заживо. Конечно же, ты поступаешь иначе. Ты рывком разворачиваешь меня к себе, ты быстрым движением прикусываешь собственную нижнюю губу с такой силой, что по твоему подбородку стекают потеки ярко-алой крови. Ты смотришь на меня своими красными, с янтарными всполохами, глазами и прижимаешься своим ртом к моему. Это не поцелуй. Это насилие. Это демонстрация твоей силы и власти.

Я не помню, когда оказываюсь на кровати, не различаю уже какого вкуса твоя кровь, не понимаю, когда ты прокусываешь мою губу, смешивая кровь воедино, заставляя меня вымещать всю ярость и ненависть в этих укусах, в ногтях, впивающихся в твои плечи, в яростном рычании сквозь зубы, когда твои перепачканные красным руки скользят по моей одежде разрывая, стягивая, обнажая… Все попытки остановить тебя такие жалкие… Тебе достаточно просто сжать мою ладонь, чтобы заставить меня задыхаться от боли, в то время, как ты продолжаешь властвовать над моим телом.

- Не надо… - я хриплю это из последних сил, яростно сжимая окровавленными руками простыни в разводах крови. Ты смотришь на меня несколько мгновений так внимательно, как будто действительно раздумываешь о возможности отпустить меня. Конечно же, это все самообман, потому что твои руки снова скользят по изгибу плеча, по округлости груди, по животу, так по-хозяйски погружаются в складки плоти. Ты не делаешь больно физически, но моральное уничтожение значительно страшнее. Ты склоняешь свое лицо к моему, почти соединяешь наши губы, тихо шепчешь одно-единственное слово «привыкай» и входишь в меня плавным, даже осторожным (Господи, какая ирония!) движением.

Кукла неподвижна.

Кукла бездушна.

Ее сердце не бьется.

Ей не больно.

Мне же больно. И каждое твое движение, каждый толчок, каждый стон, срывающийся с твоих губ, я проклинаю. Будь ты проклят, Клаус. Я никогда не прощу тебя.

***

Япония, Токио, 2020 год, май, 23.27

- Хм… Тебе не кажется, что мы можем остановиться на этом эпизоде? Мне не было тебя жаль, Кэролайн, понимаешь? Никогда не было жаль.

Мы с тобой лежим на мраморном полу, смотря на черный потолок. Прошло каких-то полчаса, за которые ты успела рассказать мне о первых днях нашего совместного существования. Твоя голова покоится у меня на груди, прядь твоих волос лежит у меня на щеке, и я чувствую легкий запах фрезий. Ты любишь фрезии. Любишь рассвет, мелодрамы, молочные коктейли и ходить босиком в лондонском Гайд-парке. Ты любишь миллионы вещей, которые заставляют тебя смеяться. А я люблю твой смех, движения и свое имя из твоих уст.

- Врешь, Клаус. Не надейся, моя исповедь только началась. Давай-ка вспомним Париж…

Париж встречает нас серостью неба, холодной моросью и пронизывающим ветром. Я рада спрятаться в салоне такси, уткнуться лбом в холодную поверхность стекла и безразлично рассматривать мелькающие за окном улочки. Ты сидишь рядом и смотришь на меня. Я не вижу, просто чувствую. Кто бы мог подумать, что я научусь чувствовать твой взгляд?

В то утро, в Сан-Франциско, ты зашел в мою комнату как ни в чем не бывало, бросил на кровать вещи (надеюсь, ты не снимаешь их со своих жертв), коротко наметил план наших сборов и ушел. Во время полета я притворялась спящей, не зная, как теперь вообще существовать в твоем присутствии, как дышать, как думать. Ты забрал у меня все… Душу, гордость, свободу, семью, тело…

Сейчас же мы останавливаемся перед небольшим зданием в стиле ампир, дверь передо мной распахивает услужливый водитель, и я медленно выхожу под моросящий дождь, вопросительно смотря на тебя.

- Это что гостиница такая? – Эти слова первые, которые я говорю тебе после той ночи. Ты так странно смотришь на меня, а потом усмехаешься почти по-доброму, и отвечаешь:

- Нет, конечно. Это мой дом. Идем, не стесняйся, - ты обхватываешь мою кисть пальцами и ведешь меня за собой. Мы не успеваем даже подняться на крыльцо, когда перед нами распахивается дверь, и в проеме показывается женщина лет сорока.

- Клаус, сукин ты сын, я же просила не водить сюда еду! Я устала мыть пол!

- Блайт, она не еда. И вообще, мы с тобой не виделись два года, могла бы и дружелюбнее меня встретить. Кстати, ты прекрасно выглядишь. – Ты произносишь это с улыбкой, обнимая женщину за плечи и целуя в щеку.

- Menteur! Qui est cette fille?* - Я не понимаю ни одного слова, которые бегло произносит эта брюнетка, все так же продолжая стоять на крыльце. Дом поражает своей вычурностью, изящностью и правильностью форм, поэтому мне хватает впечатлений, чтобы отвлечься от разговора, который вы двое явно хотите скрыть от меня, перейдя на французский.

- Elle est belle, oui?** – Я чувствую вопросительные интонации в твоей фразе, поэтому внимательно смотрю на тебя, ощущая, что разговор идет обо мне.

- Oui, elle est mignonne. Mais qui est-elle pour vous?***

- Juste un jouet, Blythe. Je serai de retour bientôt. S'occuper d'elle.**** – Ты оборачиваешься ко мне, наконец-то вспоминая о моем присутствии, и произносишь: - Куколка, это Блайт. Я сейчас покину вас, а ты будь умницей. И… добро пожаловать. - Последние слова ты сопровождаешь движением руки, широко распахивая двери, и открывая моему взору потрясающую обстановку холла. Я, наверное, могла бы долго стоять столбом, рассматривая внутреннее убранство дома, но как только ты сбежал по ступенькам и скрылся в сером тумане, ко мне подходит Блайт и мягко, но решительно беря меня под локоть, ведет внутрь, интересуясь:

- Тебя зовут Долли?*****

- О, нет, я Кэролайн.

- Кэролайн? Очень хорошо. Мы с тобой обязательно подружимся, Кэролайн. Будем вместе дружить против Ника. А теперь, ma chérie******, давай-ка я покажу тебе дом. Я здесь уже десятилетие живу.

Блайт все продолжает что-то говорить, я ощущаю теплоту ее пальцев, которыми она касается кожи моей руки, и понимаю, что она человек. Интересно, ты ей внушаешь? Может, ты держишь ее здесь, чтобы питаться? Вопросов значительно больше, чем ответов, но сейчас я чересчур поглощена обстановкой твоего дома и чарующими интонациями голоса француженки, чтобы пытаться искать на них ответы.

- А вот и твоя комната, – Блайт распахивает передо мной тяжелую дубовую дверь, и я с восторгом осматриваюсь вокруг, отмечая, что во вкусе тебе не откажешь. – Ладно, Кэролайн, ты отдыхай. Я позже загляну к тебе.

- Блайт… а здесь живет еще кто-нибудь кроме тебя и… Клауса? – Я задаю этот вопрос уже когда женщина скрывается за дверью, но она слышит, медленно заходит обратно, смотрит на меня удивленно и произносит:

- Нет, конечно, Ник слишком любит этот дом, чтобы позволять здесь жить кому попало. – С этими словами она уходит, оставляя меня наедине с тяжелыми мыслями о непонятном будущем.

***

Ночь опускается на Париж, окрашивая все еще серый горизонт в бледно-лиловые и лимонные оттенки. Воздух здесь пахнет кофе, корицей и свободой. Я смотрю через окно на мостовую, выложенную булыжником, и вспоминаю свои детские мечты. Я хотела побывать в Париже с любимым человеком. Хотела бродить по улочкам, держась за руки, целуясь и беззаботно смеясь. Хотела любить и впитывать каждой клеточкой тела атмосферу любви, живущую в этом городе.

- Завтра я покажу тебе город. Как тебе комната? – Я не слышала, как ты вошел. Но разве это удивительно? Ты уже продемонстрировал мне однажды, насколько тихо ты умеешь подкрадываться.

- Красивая, спасибо. – Я нервно обхватываю себя руками за плечи. После ванны я так и не надела одежду, в которой была в дороге, а другой у меня не было, поэтому я стояла в одном лишь полотенце, едва прикрывающем бедра. Я ругала себя на чем свет стоит, пытаясь понять, что ты делаешь за моей спиной. Когда твои руки ложатся мне на плечи, я испуганно вздрагиваю, послушно оборачиваясь к тебе лицом.

Твои губы так близко, взгляд задумчивый и печальный. Ты ничего не говоришь, просто целуешь меня. Возможно, это влияние Парижа, возможно, ты, как любой безумец, поддался сентиментальному настроению, возможно, тебе просто не нравится мой страх, и ты хочешь снова оживить во мне бунтарские наклонности. Поцелуй мягкий, просто прикосновение губ, такая невинная нежность, столь странное ощущение покоя и осознание, что не сегодня… Сегодня ты не будешь делать мне больно. Сегодня ты другой. На мгновение. Одну секундочку.

Ты быстро отстраняешься, отходишь от меня, едко ухмыляешься, произносишь «Может не стоит покупать тебе одежду? В полотенце ты выглядишь очень аппетитно». Я ничего не отвечаю, и ты продолжаешь:

- Ладно, я шучу. Завтра выберешь, что захочешь. А пока возьми пакеты. В одном одежда, в другом еда. Сегодня мы не будем охотиться, поэтому можешь питаться своей любимой застоявшейся кровью, – я удивленно смотрю на кровать, где действительно находится два пакета, и благодарно склоняю голову, слишком уставшая, нервная и потерянная, чтобы произносить что-либо. – А теперь спи, куколка. Если что-то понадобится, обращайся к Блайт. Спокойной ночи, Кэролайн, – ты не ждешь ответа, тихо прикрывая за собой дверь, и оставляя меня в великолепии такой чужой комнаты.

Примечания
* - Лжец! Кто эта девочка?
** - Она красива, да?
*** - Да, она милая. Но кто она для тебя?
**** - Просто игрушка, Блайт. Я скоро вернусь. Присмотри за ней.
***** - Куколка
****** - Моя дорогая

- Доброе утро, девочка! Я принесла тебе кофе, - Меня разбудили эти слова Блайт и, раскрыв глаза, я еще некоторое время рассматриваю комнату, вспоминая события вчерашнего дня. - Ник уже проснулся. Поэтому и послал меня разбудить тебя. Он говорит, что ты слишком много спишь, но ты не обращай на него внимания. Он слишком стар, ему положено постоянно ворчать, - продолжает щебетать женщина, ставя передо мной поднос с кофе.

- Спасибо... Блайт, а можно вопрос?

- Конечно, девочка, - с улыбкой произносит француженка, присаживаясь на кровать возле меня.

- Ты живешь здесь... Но ты же человек? И Клаус... - я все не могу подобрать слов, с помощью которых можно было бы разъяснить то, что меня волнует. Но женщина понимающе улыбается и произносит:

- Я хочу верить, что мы друзья, Кэролайн. Но на самом деле я просто присматриваю за домом и, кроме того, доказала Нику свою верность, поэтому он хорошо ко мне относится. По поводу того, что тебя волнует: нет, он не пьет мою кровь и не внушает мне. В конце концов, я тоже знаю о вербене, - Блайт дружелюбно улыбается мне, а спустя мгновение уже суетливо вскакивает на ноги. - Ох, мне пора. Так много дел. Пей кофе, одевайся и спускайся вниз. Ник ждет тебя, - произнеся это женщина быстрым шагом идет к двери, на ходу ворча что-то на французском.

Я же медленно подношу чашку к губам, отпивая обжигающе-горячий напиток. Интересно, какое настроение у тебя сегодня? Ты сдержан и спокоен? Агрессивен и зол? Безразличен и холоден? Я не знаю, никогда невозможно предугадать как ты поведешь себя в следующую секунду.

Но лучше не начинать день со скандала, поэтому я тяжело вздыхаю, ставлю поднос на столик возле кровати и медленно поднимаюсь на ноги.

***

Через полчаса я уже спускаюсь по лестнице. Ты сидишь на диване, увлеченно читая какую-то книгу. Услышав мои шаги, ты встаешь, окидываешь меня оценивающим взглядом, как будто определяя как на мне сидит простое, но элегантное, черное платье, купленное тобою.

- Доброе утро. Ты хорошо выглядишь.

- Эмм... Спасибо, - я произношу благодарность совсем тихо, слишком непривычно воспринимать мне комплименты из твоих уст. Я чересчур часто слышала от тебя угрозы и издевки.

- Что ты хочешь посмотреть в первую очередь? - Интересуешься ты, беря меня под локоть и ведя к двери.

- Я даже не знаю. Мне интересно всё.

- Хорошо, давай сначала по магазинам. Я ведь поступил очень некрасиво, не позволив тебе взять одежду. Позволь мне это исправить, - ты улыбаешься и распахиваешь передо мной дверь. Ты пока спокоен и весел. Я все легче улавливаю твое настроение, поэтому сейчас могу позволить себе немного расслабиться.

***

На весенний Париж спускается теплая ночь, окрашивая небо в багровые, апельсиновые и розоватые оттенки. Мы сидим за столиком небольшого, уютного кафе, думая каждый о своем.

Мы обошли множество магазинов, и теперь в багажнике твоей машины стоят десятки пакетов с одеждой и обувью. Сначала было странно принимать от тебя такие вещи, ведь их стоимость была просто огромна, но ты нашел слова, которые помогли мне избавиться от стыда и неловкости.

Мы так и не посмотрели достопримечательности, но ты пообещал, что на это у нас еще будет время.

- За что ты его полюбила? - Этот вопрос столь неожиданный, что я едва не проливаю на себя кофе.

- Кого? - Я чудесно понимаю, о ком ты спрашиваешь, но намеренно тяну время, чтобы обдумать ответ или же уйти от него.

- Деймона Сальваторе, куколка. Не прикидывайся дурочкой, - ты недовольно хмуришься, отставляя чашку. Я чувствую этот холодок - вестник перемены твоего настроения. Господи, ты действительно безумен, ни один нормальный человек не может иметь такое количество разнообразнейших граней.

- Я его не люблю. - Моя ложь шита белыми нитками, по щекам расползаются пунцовые пятна, и я опускаю взгляд на дубовую поверхность стола, чтобы не встречаться с тобой взглядом.

- Думаешь он тебя ищет? Переживает? Как бы не так. Он чересчур занят своей любовью к Елене, чтобы вспоминать о малышке Кэролайн, так безрассудно пожертвовавшей собой, - я резко вскидываю голову, смотря на тебя недоуменно. - Да-да, я знаю, что крошка Гилберт жива. И вообще обо всем, что происходит в Мистик Фолс. У меня остались там некоторые связи. Хочешь могу иногда рассказывать тебе о пассиях твоего любимого?

Я не знаю, почему ты снова делаешь мне больно. Я обхватываю чашку с кофе обеими руками и делаю вид, что пью, просто чтобы занять себя чем-то и не дать тебе увидеть слезы, застывшие в моих глазах.

- Перестань плакать. Терпеть этого не могу. Все, поехали домой. - С этими словами ты бросаешь на стол несколько купюр и уходишь, не дожидаясь меня. Я делаю глубокий вдох и медленно бреду к двери.

На улице тепло, где-то разносится звук скрипки, на которой играет какой-то уличный музыкант. Вокруг снуют люди, что-то увлеченно обсуждая на этом своем щебечущем языке, весело смеясь и совершенно не обращая внимания на меня, такую одинокую и потерянную. А ведь все так хорошо начиналось...

Тебя нигде не видно, и я просто сажусь на каменную ступеньку, не беспокоясь, что могу испачкать платье. Я устала. Безумно устала.

- Mademoiselle, que vous étiez avec Nicklaus?* - Вопрос явно задают мне, но я не понимаю и слова, поэтому поднимаюсь на ноги и медленно произношу:

- Извините, я не говорю на французском. Вы знаете английский? Вы ищете Клауса? - Твое имя - это единственное, что я разобрала в речи незнакомца. Это мужчина, высокий брюнет с правильными чертами лица.

- Oui, Klaus.** - Он утвердительно машет головой и протягивает мне руку. Мог ли ты послать за мной кого-то? Вполне... У тебя испортилось настроение, а значит ты сейчас вряд ли хочешь меня видеть.

- Вы отведете меня к Клаусу? Oui? - Я повторяю единственное французское слово, которое успела выучить.

Мужчина лишь кивает головой в сторону какой-то боковой улочки и идет вперед. Мне не остается ничего иного, кроме как пойти за ним. Что за дурацкая ситуация? Я понимаю только твое имя из всей тирады мужчины. Он что-то говорит, импульсивно взмахивает руками, смотрит на меня почему-то очень раздраженно. И почему у меня странное ощущение, что я влипла в передрягу?

Мужчина резко останавливается, смотрит на меня, под нос что-то бормочет...

Уже через мгновение он толкает меня, и я падаю спиной на каменную дорожку, больно ударяясь головой.

Ну, конечно, он вампир и, конечно, хочет меня убить. Все хотят твоей смерти. А пока я с тобой - и моей.

Он сильнее меня, он наваливается на меня всем своим телом, занося надо мною кол. Я успеваю только согнуть ноги в коленях и со всех сил ударить его в живот. Только благодаря этому он попадает не в сердце, а в плечо, вспарывая кожу, разрывая мышцы, задевая деревянной поверхностью кость. Я громко вскрикиваю, уже ничего не видя сквозь багровое марево боли, застлавшее глаза, и не надеясь отразить следующий удар.

Может так и лучше? Может смерть единственное спасение из моей ситуации? Может быть это не так уж и страшно?

Эти мысли носятся в моей голове, пока вампир больно обхватывает меня за волосы, ударяя головой о камень дорожки. Он выдергивает окровавленный кол из моего плеча, срывая из моих губ неосознанный болезненный визг, и снова заносит его, чтобы уже наверняка не промахнуться...

Примечания:
* - Мадемуазель, это вы были с Никлаусом?
** - Да, Клаус.

Ожидание смерти всегда длится очень долго. Даже те доли секунды, за которые вампир отводит руку назад, чтобы нанести как можно более сильный удар, растягиваются для меня, кажется, на сотни лет. За это время я особенно остро ощущаю адскую боль в затылке и плече, переполняюсь каким-то холодным равнодушием к собственной судьбе. Пусть все закончится. Я слишком устала.

Деревянный кол рвет кожу на груди, и, как ни странно, мужчина не торопится, позволяя мне "насладиться" ощущением агонии, почувствовать струйки крови, мгновенно намочившие ткань платья. Он наслаждается моей постепенной погибелью, безуспешными попытками моего истерзанного тела вырваться. За какие твои грехи он так ненавидит меня? Что ты сделал, что теперь этот человек испытывает настоящее блаженство, убивая меня? Если бы он только знал, что тебе абсолютно все равно, что моя смерть не будет значить для тебя ровным счетом ничего.

Оружие застревает где-то в мышцах, я чувствую, что во рту появился металлический привкус моей собственной крови, которая струйками стекает по подбородку. Господи, ну, почему я даже умереть не могу спокойно и быстро? Я просто закрываю глаза, стараясь абстрагироваться от пламенеющей, яростной боли, растекающейся волнами от груди. Каждый миллиметр все сильнее приближает меня к смерти, и я одновременно молю о ней, как об избавлении, но в тоже время ужасно боюсь, что приводит к тому, что из уголков закрытых глаз против воли медленно льются слезы.

Рука вампира неожиданно перестает надавливать. Еще спустя мгновение я слышу какой-то противный булькающий звук и ощущаю, как на мою руку капает что-то теплое. Я распахиваю глаза как раз в то мгновение, когда ты откидываешь от меня мертвое тело мужчины. В твоей ладони зажато только что вырванное сердце, и именно кровь сейчас стекает по моему запястью. Ты бросаешь его просто себе под ноги, и приседаешь возле меня на корточки. Я никогда не видела тебя в такой ярости, и молю Бога, чтобы не увидеть больше никогда. Кол продолжает торчать из груди, в каких-то дюймах от моего сердца, но я не решаюсь даже пошевелиться, загипнотизированная взглядом твоих почерневших глаз. Ты кладешь окровавленные пальцы на основание оружия и задумчиво произносишь хриплым, как будто безумным голосом:

- Я даже не догадывался, что у тебя есть суицидальные наклонности. Мало того, что ты полнейшая идиотка, так ты еще и безмолвная овечка, когда это совсем не вовремя. Ты только посмотри на себя, дура!!! Лежишь здесь и даже крикнуть ленишься! Святая великомученица Кэролайн! Какого хрена ты вообще с ним пошла?

Я не отвечаю. Я не знаю, что сказать. Ты надавливаешь на кол еще сильнее, и я отчаянно кусаю губы, только чтобы не закричать. Ты смотришь на меня так пристально, а потом резким рывком вырываешь оружие, позволяя крови сильным потоком хлынуть из раны. Ты обхватываешь мои волосы, вымазывая их кровью вампира и моей собственной, заставляешь меня принять сидячее положение, привлекаешь мое лицо вплотную к своему и яростно рычишь, каждым словом ударяя больнее, чем каким-либо оружием:

- Гордая? Несчастная? Жить не хочешь? Не мечтай. Я не позволю тебе умереть, даже если мне придется привязать тебя к себе. Я каждый день буду заставлять тебя жить. Каждый день ты будешь проклинать меня. И я научу тебя кричать и молить о пощаде, научу тебя признавать свою слабость. Ты будешь умолять снова, и снова, и снова... Отныне у тебя есть только я. И только я могу помочь тебе и имею право уничтожить.

Я захлебываюсь слезами, когда ты яростно дергаешь пряди моих волос, склоняешься к моей шее и прокусываешь кожу. Весь периметр каменной дорожки вокруг нас на этой Богом забытой улочке залит кровью. Я не ела сегодня, поэтому восстановление идет очень медленно, чему явно не способствуют твои жестокие укусы. Ты прокусываешь мне губу, слизываешь капельки крови, проводишь окровавленным языком по щеке, стирая дорожки слез и оставляя алые следы на коже. Я ощущаю, как ты снова прокусываешь собственную губу, чтобы наполнить мой рот спасительной кровью. Зачем? Лучше бы ты дал мне помучиться, еще сильнее демонстрируя свою власть надо мною. Но нет, ты отстраняешься, поднимаешься на ноги и волоком тащишь меня за собой.

- Кто это был? Кого ты отнял у него? - О, святая Дева, я просто сумасшедшая. Я не должна была спрашивать это сейчас, когда в тебе еще полыхает ярость. Я понимаю это, когда ты резко оборачиваешься. Но, как ни странно, ты сдерживаешь злость, просто продолжая путь.

***

Я лежу в кровати, подтянув ноги к животу. Горячая ванна и несколько пакетов с кровью почти помогли мне унять боль в истерзанном теле. Но залечить душевные раны значительно сложнее, я все не могу забыть ни твоей ярости, ни той жестокости, с которой тот вампир убивал меня. Я не готова жить в таком мире, не готова противостоять жестокости и ненависти. Я всегда была окружена друзьями, которые помогали мне сохранять человечность и после превращения в вампира. Теперь же у меня есть только ты, и ты наоборот хочешь, чтобы я отдалась своей истинной сущности, чтобы научилась бороться, ненавидеть, убивать. Слезы медленно текут по щекам, и я не тружусь вытирать их. Слезы освобождают.

- Ты измазала все постельное белье соплями. - Я едва не скатываюсь с кровати, так резко сев, и смотря на твое приближение в почти кромешной темноте. - Не бойся. Будем считать, что на сегодня ты уже получила свою долю кнута. Я пришел раздать пряники. - Ты садишься возле меня, укрываешь нас обоих одеялом, кладешь мою голову себя на плечо, устраивая меня поудобнее. Ты целуешь меня в висок, перебираешь пальцами волосы и рассказываешь мне истории о давних временах, древних городах, прекрасных принцессах и храбрых рыцарях. Для тебя это реальность, для меня же звучит, как волшебная сказка. Через какое-то время мое тело окончательно расслабляется, веки тяжелеют, и я засыпаю, впервые за последние дни видя красочное сновидение...

Мне снился волшебный сон. Казалось, что я действительно ощущаю, как чьи-то губы целуют мои веки, щеки, легонько прикасаются к моим губам. В этих невесомых касаниях столько нежности и доброты. Я не помню, чтобы Деймон когда-либо был таким. Именно поэтому этот сон столь ценен для меня, и я с радостью отдаюсь ощущениям, которые дарят теплые губы, целующие меня.

- Деймон...

Я просыпаюсь, когда ты резко отталкиваешь меня от себя. Я недоуменно протираю глаза, не понимая, что произошло. Тело до сих пор хранит в себе странное чувственное напряжение, но что мне снилось я не помню. Просто какие-то ощущения...

Ты не смотришь на меня, резко дергая ткань рубашки, то ли пытаясь разгладить ее, то ли разорвать. Сейчас ты такой растрепанный, и я неосознанно улыбаюсь, настолько сильно ты похож сейчас на мальчишку, который вот-вот начнет протирать глаза и зевать. Правда на разозленного мальчишку...

- Доброе утро.

- Угу... Доброе, - ты наконец-то поднимаешь взгляд на меня, и я резко сажусь на кровати, всматриваясь в твое лицо.
В твоих глазах я вижу... Обиду? Боль? Но почему? Неужели ты вообще способен на столь человеческие эмоции? Неужто кто-то или что-то может причинить тебе боль?

- Что случилось? - Я не замечаю, как нервно дрожит мой голос. В то время это еще не забота о тебе, нет. Просто я привыкла к твоей силе, и твоя неуверенность пугает меня.

- Случилось? Ничего. Вставай уже! Ты постоянно спишь. Сколько можно? - Ну вот, теперь я узнаю тебя. Раздраженные интонации, яростно пылающие глаза, крепко сжатые губы... И за что ты так ненавидишь меня?

Ты выходишь, оглушительно громко хлопнув дверью. Здравствуй, новый день! Сегодня мне снова будет не скучно.

***

- Итак, Эйфелева башня является символом для французского народа, их гордостью и одной из основных достопримечательностей. Если же говорить об архитектуре... - Черт. Черт! Черт!!! Я больше не могу тебя слушать. Мы поднимаемся по многочисленным лесенкам башни уже более получаса. Вокруг снуют туристы, и эта давка сводит меня с ума. Мало мне этого, так ты еще решил поиграть в профессора и теперь читаешь мне лекцию, сдобряя тонны информации ненужными датами, именами и абсолютно непонятными мне словами. Ты говоришь абсолютно сухо и монотонно, старательно пытаясь не встречаться со мной взглядом. Если же все-таки наши глаза встречаются, то ты кривишься так, как будто целиком проглотил лимон. Что вообще сегодня происходит?

- Клаус... - мы смотрим на раскинувшееся внизу великолепие, но ты все продолжаешь бубнить, поэтому я решаюсь прервать тебя.

- ...с Эйфелевой башни можно также увидеть такие здания, как...

- Клаус!!! - Я повышаю голос и начинаю подумывать о том, чтобы сбросить тебя вниз. Может хоть это прекратит твою тираду?

- ...до 1991 года...

Упрямый осел! Я столь зла, что не думаю, когда хватаю тебя за руку и прокусываю запястье. Ты выдергиваешь ладонь и яростно шипишь сквозь зубы, оглядываясь по сторонам.

- Что ты творишь?

- Есть хочу. Но у тебя избирательная глухота, как я вижу, поэтому приходится привлекать твое внимание другими способами.

- Вон стоит сочный, наверняка вкусный мальчик. Возьми и съешь, - ты указываешь взглядом на мальчишку, стоящего с другой стороны.

- Что ты несешь? Что с тобой сегодня? - Я срываюсь на крик, не понимая, что вообще происходит.

- А с тобой? - Ты уходишь, снова оставляя меня в недоумении.

***

- Можно? - Я стою на пороге огромной библиотеки. Уже ночь, после возвращения домой я больше тебя не видела. Самое странное, что я так и не смогла заснуть, я слишком привыкла, что ты заходишь ко мне по вечерам.

- Нет, - ты сидишь в кресле возле камина и что-то читаешь. И что мне теперь делать? Я рассчитывала на положительный ответ.

- Я хотела сказать... пожелать... спокойной ночи, - я уже разворачиваюсь, чтобы скрыться за дверью и забыть о своем стыде.

- Стой. Иди сюда, - ты откладываешь книгу и смотришь за тем, как медленно я приближаюсь к тебе. Когда я оказываюсь совсем близко, ты берешь меня за руку и усаживаешь к себе на колени. - Ты ведь больше не пьешь вербену, как прежде? Знаю, что не пьешь. - Ты говоришь это так задумчиво, как будто сам себе, но я испуганно дергаюсь, пытаясь вырваться из твоих стальных объятий.

- Не делай этого, пожалуйста.

- Что не делать, куколка?

- Не внушай мне. Не забирай у меня последние крупицы свободы. Я прошу тебя, - ты так ласково стираешь с моей щеки слезинку, которую я не успела стереть. Сколько же в тебе крайностей, разностей, граней...

- Тебе ведь будет так легче, девочка. Ты сможешь забыть о семье, друзьях,
Деймоне Сальваторе. Ты сможешь быть свободной и счастливой. Сможешь начать другую жизнь.

- Я не хочу. Умоляю тебя. Не забирай у меня то, что заставляет меня жить и дает силы. Клаус... - Ты держишь мою голову в ладонях, не позволяя отвести глаз, скрыть слезы. Ты целуешь меня в лоб, а потом тихо шепчешь какие-то слова...

Лишь через многие годы я вспомню эту ситуацию, а тогда я очнулась уже у себя в комнате, абсолютно не помня о том, что произошло в библиотеке. Зато ты оставил мне воспоминания о доме и близких... Тогда я считала, что так лучше.

***

- Сто тридцать пять, сто тридцать шесть... Что ты делаешь, Клаус? Мы идем уже два часа. - Мои глаза завязаны черной тканью, ты держишь меня за руку и заставляешь считать каждый шаг.

- Не два часа, а две минуты, - я чувствую, что ты улыбаешься. Знаю, что сейчас на твоих щеках появились ямочки.

- Я устала.

- Какой-то ты хилый вампир, девочка. Нужно заняться твоей физической подготовкой. Не отвлекайся, считай.
Когда счет доходит до тысячи, ты наконец-то останавливаешь меня, снимаешь повязку и перед моим взором предстает то место, которое я видела на одной из картин, висящих в твоей библиотеке. Тогда я сказала, что очень хотела бы побывать здесь. Это старое поместье, так напоминающее мне древние постройки моего родного Мистик Фолс. Все здесь утопает в зелени, и после многочисленных узеньких парижских улочек, выложенных камнем, это место кажется мне самым волшебным в мире.

Этот день наполнен смехом и солнцем. Мы с тобой просто лежим на
траве, не касаясь друг друга. После того случая в Сан-Франциско, ты больше никогда не принуждал меня к близости.

Мы в Париже уже неделю. Иногда ты холоден, иногда наоборот. Я не знаю, что ждет нас завтра. Сегодня мне достаточно просто смотреть в лазурное небо, по которому лениво плывут белоснежные облака и лежать рядом с тобой, едва не касаясь своими пальцами твоих... Благодаря тебе и этому скрытому от всего мира месту, я полюбила Париж.

Япония, Токио, 2020 год, май, 00.01

Мы молчим уже несколько минут. Наступил новый день. Первый день твоей свободы. Тебе пора начинать все с чистого листа, а ты все так же лежишь на моей груди, переплетя свои пальцы с моими.

- Ты ревновал меня к Деймону? - Я долго не знаю, что ответить. Ревновал ли? Да, безумно. Я ненавидел эту твою любовь, я ненавидел этого слепца, предпочитающего тебе блеклую Гилберт, я ненавидел тебя, маленькую дуру, не ценящую себя, прибежавшую ко мне, как побитая собачонка. Но нужно ли сейчас говорить об этом? Я не знаю...

- Немножко. - Это так глупо звучит, и мне самому стыдно за этот мальчишеский ответ, поэтому я спешу добавить: - Ты принадлежала только мне. В конце концов, ты продалась за несколько капель крови.

- Я продалась, как ты выражаешься, потому что любила. Или думала, что любила. Ты бы поступил также ради любимого человека. Ты уже так поступал. Ты спасал меня столько раз, даже от самой себя. Тебе ли меня не понять? - Ты поднимаешься на локте и пристально всматриваешься в мое лицо.

- Я жалел всякий раз, когда делал это, Кэролайн. Ты понимала лишь приказы, оскорбления, силу. Как только я проявлял слабость, ты садилась мне на шею. Вспомним Рим?

- Как скажешь. - Ты тяжело вздыхаешь, снова кладешь голову мне на плечо и переносишь наши воспоминания в солнечную столицу Италии.

***

Италия, Рим, 2010 год, ноябрь.

Аэропорт встречает нас шумной толкотней, буйством красок, эмоциональными выкриками и многочисленными улыбками местных жителей. После интеллигентного и возвышенного Парижа, в котором мы провели без малого полгода, этот город сразу же производит впечатление красочного, но немного утомительного балагана.

- Да, нам нужен номер. Двухместный. Это на ваше усмотрение... - Ты разговариваешь по телефону, бронируя для нас номер. Одной рукой ты обнимаешь меня за плечи, и мне приятно испытывать это чувство защищенности.

Три месяца назад мы снова стали близки. В этот раз это не было насилием. Был конец августа, и небо над Парижем сверкало россыпью мириадов звезд. В тот момент воздух сладко пах фрезиями, и нам было достаточно просто коснуться пальцами, чтобы переполниться этими ощущениями непреодолимого желания и потребности. И легко было отвечать на твои поцелуи, правильно было скользить руками по твоему обнаженному телу, естественно было получать удовольствие от ощущения тебя в себе. Уже потом, утром, пришли отчаянье и стыд. Я не могла понять, как можно испытывать удовольствием с человеком, разрушившим тебе жизнь. Но ты научил меня разделять желания и чувства. Это была первая истина, которую я переняла у тебя. Первое правило. Но далеко не последнее.

- О чем задумалась, куколка? - Твой голос отвлекает меня от раздумий, и я отвечаю:

- Просто немного устала. Ты не знаешь итальянский язык? - Я быстро меняю тему, шутливо толкая тебя локтем в бок.

- Конечно, знаю.

- Врешь? - Я прищуриваю глаза, недоверчиво приподнимая бровь.

- Вру, - ты весело улыбаешься, притягиваешь меня к себе и целуешь.

В этот момент я не думаю о людях снующих вокруг. Есть только ты. Твои руки, перебирающие пряди моих волос. Твое тело, вплотную прижатое к моему. Твои губы с уже привычным запахом крови, кофе и шоколада. Я чересчур привыкла к тебе такому - заботливому, милому, трогательному. Вернется ли прежний Клаус? Я искренне надеюсь, что нет...

- Мы снова не будем проходить контроль? - Интересуюсь я, когда ты наконец-то отстраняешься и надеваешь солнцезащитные очки.

- Конечно, нет. Наш багаж привезут в гостиницу.

- Ты чересчур манипулируешь людьми, - я тяжело вздыхаю, тоже одеваю очки и за руку с тобой выхожу на встречу жаркому итальянскому солнцу.

***

- Ну вот и наш номер, - я захожу в комнату, выполненую в теплых тонах, осматриваясь кругом. Я подхожу к окну, рассматривая окружность площади, возле которой стоит гостиница. Ты подходишь сзади и кладешь руки мне на талию. Я оборачиваюсь, чтобы получить очередной поцелуй, но нас прерывает стук в дверь.

- Войдите! - Дверь раскрывается, и какой-то парень вносит в комнату наш багаж. Пока ты расплачиваешься, я рассеянно вожу пальцем по гладкой поверхности туалетного столика.

- Ты не голодна? - Я поднимаю взгляд на тебя и отрицательно машу головой.
- В таком случае переодевайся и пойдем погуляем.

- Окей, - я счастливо улыбаюсь и направляюсь к горе чемоданов, стоящих в углу. Спустя мгновение я уже бьюсь в припадке истеричного хохота...

- Что случилось? - Ты подходишь и заглядываешь мне через плечо, пытаясь понять, что меня так развеселило.

- Клаус, это не наши вещи.

- Какого черта?

- А я говорила, что нужно это контролировать лично. Теперь придется ехать в аэропорт, отвезти это и найти, куда подевались наши вещи, - я устало усаживаюсь просто на пол, осматривая чужые сумки.

- Давай сделаем так: ты отдохнешь, а я съезжу. Хорошо?

- Хорошо. - Я благодарно улыбаюсь, потому что действительно не имею никакого желания снова возвращаться в аэропорт.

***

Тебя нет уже больше двух часов. Я успеваю принять ванну, а теперь лежу на кровати, прожигая взглядом белоснежный телефонный аппарат, стоящий на столике. В Париже я никогда не была одна. Когда ты уходил, со мной была Блайт, но я знала, что, несмотря на то, что мы с ней подружились, она остается верна тебе, и если я рискну позвонить домой, она сразу же расскажет тебе об этом. Возможно, это мой последний шанс.

И почему прошлый опыт меня ничему не научил? Тогда я еще не понимала, как много ты мне даешь, как часто уступаешь, не боялась потерять твое расположение и доверие. Истинно говорят, что человек не ценит, пока не потеряет. А я разрушила еще столь хрупкое невесомое взаимопонимание, зародившиеся между нами за последние полгода.

Резкий рывок... Трубка возле уха... Пальцы быстро порхают по кнопкам, набирая такой родной домашний номер. Спустя несколько гудков включается автоответчик, и я резко нажимаю на отбой. Я хочу слышать маму живьем, а не сухую, монотоную запись. Я стремительно выстукиваю на аппарате номер маминого мобильного, но и здесь меня ждет неудача - телефон отключен.

Мне стоило тогда остановиться, послушаться внутреннего голоса, который упорно убеждал меня, что нужно подождать, что со временем ты и сам позволишь мне звонить домой.

Но адреналин уже плещется в крови, требуя, чтобы я пробовала еще... еще... еще... И я набираю номер Елены, нервно кусая губы, пока в трубке разносятся такие отвратительно медленные гудки.

- Алло, телефон Елены Гилберт слушает вас! - Во рту пересохло, и я несколько секунд ничего не могу произнести, оседая на пол и слушая смех и возню, которые сейчас происходят за тысячи километров отсюда. Видимо Елена пытается отнять телефон, который поднял...

- Деймон? Это Кэролайн...

Уважаемые читатели, я редко пишу главы под музыку, но в этот раз так вышло, поэтому сюжет главы пошел немного иначе, чем планировалось. Песня хорошо известна всем поклонникам "ДВ" - The Kills "Damned if she do".

- Где тебя черти носят? Ты о матери подумала? Она извелась уже вся. Мы давно смирились с мыслью, что ты мертва, - Деймон продолжает отчитывать меня, а у меня нет сил, чтобы произнести хоть слово в свое оправдание. Они что посчитали, что я просто сбежала? - Где ты? Мы приедем за тобой.

- Не нужно приезжать, Деймон. У меня все хорошо. Передай маме, что я очень ее люблю. Я всех вас очень люблю... - Я стараюсь унять дрожь в голосе, стираю капли слез, стекающие по щекам.

- Слушай, ты исчезла одновременно с Клаусом. Ты не с ним?

- Нет, я просто решила немного пожить одна. Так нужно, Деймон. Берегите себя. Пока, - я быстро нажимаю на "отбой", боясь разрыдаться. Они думают, что я просто безответственная девчонка. Может так и лучше. По крайней мере, все родные для меня люди будут в безопасности.

Я еще долго сижу на полу, обхватив колени руками и покачиваясь из стороны в сторону. Как бы ты ни был добр ко мне, это не заменит мне привычной жизни. Я так хочу домой...

***

Спустя два дня.

- Клаус, у тебя случайно нет зажигалки? Хочу свечи в ванне зажечь.

- Есть. Поищи в сумке, - ты сидишь возле окна, бледное утреннее солнце освещает твой сосредоточенный профиль и пальцы, порхающие над белым листом. Я подхожу к тебе сзади и всматриваюсь в правильные черты лица девушки, изображенной тобой на бумаге.

- Кто это? - Я кладу подбородок тебе на плечо, пальцами перебирая пряди волос на затылке. Эти два дня были тяжелыми для меня. Только сегодня я немного пришла в себя и перестала постоянно думать о разговоре с Деймоном.

- Ребекка, - ты немного поворачиваешь голову ко мне и целуешь в щеку. Такой ли ты Клаус? Возможно, я могу рассказать тебе о звонке? Быть может ты поймешь меня? Хотя... О чем это я? Конечно нет, ты такой лишь пока я полностью покоряюсь тебе.

- Кто такая Ребекка?

- Моя сестра. - Эти слова заставляют меня снова перевести взгляд на рисунок. Сестра... Семья... Твоя семья.

- Красивая... Ладно, я не буду тебя отвлекать. Если что, я в ванне.

- Это приглашение? - Ты ухмыляешься, изгибаешь бровь.

- Как будто ты когда-либо в нем нуждался! - Я весело смеюсь и быстро скрываюсь за дверью ванной комнаты.

***

Я рассеянно вслушиваюсь в твой голос, блаженно нежась в теплой воде. Ты разговариваешь по телефону, в основном отвечая односложными фразами. Когда я наконец-то выхожу в комнату, на ходу запахивая короткий белоснежный халат, ты сидишь на краю кровати, смотря куда-то в одну точку. Не решаясь тебя отвлекать, я подхожу к огромному викторианскому зеркалу во весь рост, промокая полотенцем влажные волосы.

Когда ты подходишь ко мне, прижимаясь своим телом к моей спине, кладешь руки мне на талию и целуешь меня в шею, я лишь улыбаюсь. Слишком я привыкла к твоим поцелуям за последние полгода. Настолько привыкла, что когда ты разворачиваешь меня к себе лицом, то я не сразу понимаю, что искорки в твоих глазах - это вестники ярости, которой ты переполнен.

- Куколка, тебе нравится Рим?

- Да... Клаус, что случилось? - Я внимательно всматриваюсь в твое лицо, пока ты не склоняешь его к моей шее. Ты молчишь, лишь целуешь кожу, проводишь языком по контуру венки, легонько сжимаешь зубы. Когда ты кусаешь меня, слизывая тонкие струйки крови, я не пугаюсь, ведь уже привыкла к этой твоей странной слабости, единственному действу, которым ты все еще причиняешь мне боль.

- Маленькая, лживая, неблагодарная сучка, - ты произносишь эту фразу столь безразличным голосом, поднимая голову и смотря на меня кровавыми глазами с янтарными бликами, что я не сразу понимаю ее смысл. Ты же тем временем продолжаешь: - Помнишь, я говорил тебе, что у меня есть глаза и уши в Мистик Фолс? Так вот знаешь, что я узнал?
Оказывается вчера в баре братья Сальваторе обсуждали некую несчастную девочку, которая звонила Деймону и рассказывала о своей тяжкой судьбе. Не знаешь, кто это мог быть, куколка?

- Я не... - Мне становится страшно. Я не знаю, как оправдаться, как объяснить. Господи, какая же я дура! Как я могла забыть о том, кто ты, о том, что клялась и тебе, и самой себе, что обязательно выполню обещание. - Не хотела... Я звонила маме.

- Маме? - Ты выплевываешь это слово, как какое-то отвратительное ругательство, сжимая пальцы на моей шее. Когда ты впечатываешь меня в поверхность зеркала, я только жалко всхлипываю, чувствуя как стекло расходится трещинами, издавая противный скрежечущий звук.

Некоторые фрагменты зеркала падают мелкой крошкой к нашим ногам, наполняя гостиничный номер траурным перезвоном.

- Клаус, пожалуйста, поверь мне... - В тот день я больше не пытаюсь оправдаться, потому что ты заглушаешь мои слабые попытки, наотмашь ударив по лицу. Привкус ржавого металла во рту я чувствую раньше, чем ощущаю капли, скатывающиеся по подбородку с нижней губы и с мерным постукиванием капающие в ложбинку грудей. Сквозь слезы мне сложно различить выражение твоего лица, сфокусировать взгляд на твоих руках, которыми ты медленно спускаешь халат с плеч. Когда ткань с мягким шуршанием падает на пол, я только несчастно всхлипываю, слишком хорошо понимая, что никакие просьбы и уговоры сейчас не подействуют. Ты хочешь, чтобы мне было больно. И ты не остановишься, пока не накажешь меня достаточно.

***

Когда ты обхватываешь мои ягодицы, больно сжимая и заставляя меня обвить ногами твою талию, я просто обиженно соплю.

Когда ты погружаешь клыки в яремную вену, и проводишь кровавую полоску вниз, к груди, я кусаю окровавленные губы, чтобы не кричать от пылающей боли, которую вызывают твои укусы.

Когда ты вжимаешь меня в поверхность растресканого зеркала, и острое стекло вспарывает кожу на моей спине, я уже не могу сдержать вопль, ощущая, как холодит поясницу кровь, стекающая из глубоких порезов.

- Больно? Это только начало. Я позволю тебе умереть, куколка. Я хочу видеть, как ты сойдешь с ума, как будешь видеть видения со своим любимым Деймоном. Я позволю тебе умереть с его именем на устах. - Твой голос так равнодушен, ты не кричишь, и только глаза демонстрируют всю степень испытуемой тобой ярости.

Когда ты сжимаешь пальцы на моей талии, медленно поднимая ладони вверх, сжимая их, и я чувствую, как дробятся ребра, у меня нет сил даже вскрикнуть. Умереть... Умереть... Ты позволишь мне умереть...

В день моего восемнадцатилетия ты говорил мне, что передо мною вечность, и я должна быть счастлива, потому что успею всё, что захочу. Я не успею ничего... Я умру.

Когда ты отнимаешь руки и позволяешь мне упасть на пол в россыпь битого стекла, я уже не могу сдержать истеричные всхлипы, клокочущие в горле.

- Ты мне противна. Даже прикасаться к тебе неприятно. - Это последние слова, которые ты произносишь, перед тем, как выйти в коридор. Я же продолжаю лежать на осколках зеркала, в луже собственной крови, погибая не только от яда, переполнившего мое тело, но и от душевной боли, обволакивающей меня алым маревом.

Ты возвращаешься только через сутки. Я сижу на кровати, прислонившись спиной к изголовью и невидящим взглядом слежу за солнечными зайчиками, выплясывающими беспечную чечетку на сиреневой ткани простыней и перламутровых плитках пола. Укус на шее невыносимо болит, но я упорно прогоняю мысли о скорой смерти, концентрируясь на каких-то отвлеченных воспоминаниях.

- Ну, что? Галлюцинации еще не начались? - Ты подходишь к столику, стоящему возле кровати, берешь стакан и наполняешь его виски. Ты смотришь на меня абсолютно равнодушно, делая короткие глотки. Я же продолжаю хранить молчание, не поднимая на тебя взгляд. - Отвечай, когда я с тобой разговариваю! - Ты так резко дергаешь меня за волосы и заставляешь поднять к тебе лицо, что я только коротко всхлипываю, чересчур чувствительная сейчас к боли.

- Нет, не начались, - я всматриваюсь в твои глаза, пытаясь найти в них хотя бы крупицу доброты и сожаления. Тщетно... Ты переполнен яростью и ненавистью и теперь только и ожидаешь, когда я наконец начну мучиться по-настоящему. Ты отодвигаешь ворот футболки и смотришь на рану, которая за двадцать четыре часа успела расползтись по плечу и спине. Есть и другие укусы, поменьше, но и они причиняют нестерпимую, тлеющую, обжигающую боль.

- Да уж, выглядит отвратительно, - ты задумчиво проводишь по моей щеке указательным пальцем, и складываешь губы, намереваясь что-то произнести, но резко останавливаешься, отдергиваешь руку и кладешь ее на подушку, сбоку от моего тела. Я в ужасе замираю и, как оказывается, не зря... - Это что такое?

- Я... - Объяснения невысказанной тяжестью застывают в плотном итальянском воздухе, а я только наблюдаю, как ты достаешь из-под подушки кол. Несколько секунд ты просто вертишь его в руках, а потом зло ухмыляешься и произносишь:

- Сама строгала? Да у тебя много нераскрытых талантов, кукла, как я посмотрю.

- Не все ли тебе равно? Да, вполне возможно мне придется воспользоваться им. Но для тебя это только в радость, ты же просто не дождешься увидеть меня мертвой. - Не знаю, влияние ли это твоего яда, бессонной ночи или тяжелых мыслей, которые упорно не хотят оставлять меня в покое, но я срываюсь на крик, хотя бы таким образом пытаясь донести до тебя, как меня ранит твое поведение. И уже тише я добавляю: - Я звонила Елене. Я не стала бы так...

- Заткнись! Я не хочу слышать этого. И не надейся, что ты умрешь легко. Ты пройдешь через все круги ада. Это мой маленький подарок для тебя. Ты умрешь с абсолютной уверенностью в моей жестокости и коварстве. А вот это, - ты подносишь кол вплотную к моему лицу и шипишь сквозь зубы, - я всуну тебе в задницу, если ты продолжишь играть в камикадзе.

***

- Мама. Мама, ты снова занята? Не бросай меня, мне страшно... - Я чувствую, как ласково скользят по коже лучи заходящего солнца, и мне кажется, что так же тепло и защищенно я ощущала себя лишь в детстве, когда мама еще находила время сидеть в изголовье моей кровати и гладить меня по волосам. Потом все изменилось, и я больше никогда не вернулась в тот маленький уютный мирок, где всё было так легко и просто.

- Нет здесь никакой мамы. Пей, - ты подносишь к моим губам стакан, одной рукой приподнимаешь мою голову за затылок, и мне не удается сдержать несколько соскользнувших слезинок. Твои руки теплые и сильные. И почему нам не суждено найти счастье? То счастье, где нет ответственности, где нет необходимости за что-то бороться, кому-то что-то доказывать, где можно просто быть собою. Кровь больше не помогает, и я только закашливаюсь, отталкивая от себя стакан и пытаясь стереть струйки крови, стекающие по подбородку, капающие на футболку, на постельное белье, на твои руки...

***

На небе всходит луна, и я смотрю на нее немигающим взглядом, судорожно сжимая руки в кулаки, когда легкие разрывает кашель, и я сплевываю кровь. На этот раз уже свою собственную...

Ты ушел куда-то, наверное тебе противно наблюдать за мной. Я выгляжу жалко, просто сгнивая заживо. Я напеваю детскую песенку о счастье, солнце и светлом будущем. Хриплое пение сменяется истеричным криком, когда боль во всем теле начинает напоминать сжигание заживо.

***

Я не знаю, который сейчас час. Возможно еще глубокая ночь, а может позднее утро. Быть может прошли минуты, с тех пор, как болезненный вой, больше напоминающий предсмертный крик умирающего животного, срывался с моих губ, а может прошли долгие дни моего пребывания в этой агонии.

Иногда мне становится легче. В такие мгновения мне снится что кто-то гладит меня по волосам, прижимает прохладные губы к разгоряченной коже лба, целует мои прикрытые веки, мокрые от слез щеки, пересохшие губы, удерживает меня, когда я вновь начинаю метаться по кровати и тихо шепчет, щекоча своим дыханием кожу возле уха, что-то непонятное.

Лишь иногда я разбираю свое имя и запоминаю одну фразу: "Я не могу иначе. Я не могу позволить тебе поступать, как вздумается. Я не должен изменять привычкам, даже ради тебя".

***

- Не позволяй ему. Я не хочу умирать. Не хочу. - В ушах звенит это последнее "хочу", многократно отдаваясь от стен гулким эхо. У меня не осталось сил на крики, бесполезные метания, слезы. Я просто вожу рукой по подушке, видя перед собой совсем другое время, других людей, иные события. Я не знаю, что ты в это время сидишь в кресле и пьешь виски просто из бутылки. Ты смотришь на меня неотрывно, и когда я тихо бормочу твое имя, бутылка в твоей руке трескается и рассыпается осколками на пол, наполняя комнату траурным, глухим звоном. - Клаус. Прости.

***

Смерть приятна. Смерть - это избавление. Освобождение. Пустота. Ласковая темнота . Блаженная тишина. Я думала, что будет хуже. Как в фильмах, где душа эффектно вылетает из тела и долго кружится над видением всех потерянных надежд о светлом будущем. Хотя у меня же нет души. Возможно, это какое-то специальное вампирское чистилище. Если так, то я почти счастлива.

Мое умиротворение разрушает настойчивый голос. Голос чем-то недоволен, он кричит на меня, заставляет меня пить соленую воду, и я успеваю что-то раздраженно проворчать, прежде чем вернуться в спокойные объятия смерти.

***

Япония, Токио, 2020 год, май, 00. 38

- Я думал, что оторву тебе голову. Я не буду это пить, меня тошнит, - я передразниваю твой голос, переносясь воспоминаниями в тот кошмарный рассвет, когда я посчитал, что ты мертва.

- Почему ты не дал мне умереть? После той ночи ты еще полтора года относился ко мне, как к вещи. Тогда я проклинала тебя. Я считала, что ты поступил жестоко, заставив меня жить и каждый день погибать морально от ощущения вины и горечи.

- Если я скажу, что просто хотел продлить твои мучения, ты мне поверишь? - Я вопросительно изгибаю бровь, пытаясь отвлечься от твоих губ, целующих мою шею. Да уж, за четыре месяца разлуки я соскучился по твоим прикосновениям.
- Неа. - Коротко бормочешь ты, растегивая верхние пуговицы моей рубашки и проводя пальчиками по груди.

- Ты упряма, как осел. - Ворчу я, запуская пальцы в твои волосы, обнимая тебя другой рукой за талию, и ближе притягивая тебя к себе.

- От осла слышу. - Ты весело усмехаешься, прикусывая кожу, проводя языком по мышцам, спускаясь по животу. Я не выдерживаю и опрокидываю тебя на спину, упираюсь ладонями в пол возле твоего тела и целую тебя в шею.
- Так-так, Клаус, притормози. Давай-ка вспомним Англию. - Ты широко улыбаешься, когда я издаю недовольный стон, и чмокаешь меня в нос, ладонью взъерошивая мои волосы. Я мог бы быть счастлив с тобой, Кэролайн Форбс, будь я хотя бы немного достоин тебя.

Великобритания, Лондон, 2011 год, февраль.

Я сижу на подоконнике, обхватив колени руками и задумчиво смотря в окно. Вот уже неделю мы в Лондоне, а я до сих пор не выходила из этого дома, который, наверное, вернее называть замком. Огромное здание выполнено в викторианском стиле, и я чувствую себя куклой в сказочном домике. Или какой-то средневековой принцессой, посаженной за гранитные стены и охраняемой злым чудовищем.

Ты, мое персональное «чудовище», безумствуешь в какой-то из многочисленных гостиных. Скорее всего в белой, потому что пятна крови на белоснежном мраморе и перламутровой обивке диванов выглядят особенно эффектно. Я вывожу на запотевшем стекле бессвязные символы, вспоминая минувшие три месяца.

Все это время прошло под девизом «я испорчу тебе жизнь», и ты старательно исполнял свой план, дергая меня за нитки, манипулируя моей волей и превращая меня в свое подобие. Сейчас я так хорошо понимаю безумие Стефана, который не мог остановить безумную жажду и потребность убивать. Кроме того, ты теперь не задумываясь внушаешь мне все, что приходит тебе в голову. Если говорить откровенно, то я, Кэролайн Форбс, умерла уже дважды: впервые физически от рук Кэтрин, второй раз морально, когда забыла обо всех гранях, гордости, совести, позволяя превращать меня в игрушку, которая живет лишь по прихоти хозяина.

Больно было только когда я вспоминала родной город и всех, кого любила когда-либо, чью веру предала. Если бы сейчас ты позволил мне вернуться в Мистик Фолс, то я бы отказалась – представляешь, отказалась?! – потому что мне горько и стыдно, потому что я не смогу остаться прежней, потому что ты стал тем Клаусом, которого я ненавидела.

Мои размышления прерываются твоим появлением в компании парня и девушки. У тебя странная тяга к убийству влюбленных, этакий Шекспир, прерывающий жизнь современных Ромео и Джульетты в один день.

- Садитесь, уважаемые. Это Кэролайн. – Люди, как послушные китайские болванчики кивают мне головами и синхронно присаживаются на резной диванчик, обитый бледно-зеленой парчой. – Куколка, ты голодна? – Этот вопрос ты адресуешь уже мне, садясь с другой стороны огромного подоконника.

- Мне скучно, Клаус. Я хочу посмотреть город. И нет, я не голодна, – я смотрю на тебя раздраженно и зло. Пока я не под внушением, я всегда теперь смотрю на тебя так. И мне плевать, если ты вырвешь мне сердце или оторвешь голову. Лучше смерть, чем это безвольное, пропитанное кровью, существование.

- Завтра. Завтра я отправлю тебя на экскурсию. А скуку можно развеять и другим способом, ты же знаешь? – Ты киваешь головой в сторону безмолвно сидящей пары и облизываешь губы.

- Что с тобой, Клаус? Почему ты не можешь простить мне тот звонок? Ведь все было иначе! – Я срываюсь на крик. Сегодня просто тяжелый день, и я отчаянно хочу порвать хотя бы одну нить, которыми ты оплел меня, как паутиной, лишая права выбора.

- Хватит! - Ты резко притягиваешь меня к себе, пристально смотришь в мои глаза и произносишь: - Я хочу, чтобы ты их убила. Медленно. Но чуть позже. А сейчас поцелуй меня.

***

Твои губы мягкие, и ты не отвечаешь на поцелуй, заставляя меня самостоятельно скользить языком по их контуру, проникать тебе в рот, проводить по нёбу. Мои пальцы путаются в светлых прядях волос у тебя на затылке, и я медленно отстраняюсь, переводя взгляд на парочку. Ты только усмехаешься и подталкиваешь меня к ним, вынуждая встать с подоконника.

В голове так блаженно пусто, и только твои слова «Убей. Медленно» имеют сейчас значение. Потом мне будет плохо, я буду вскакивать по ночам с безумным криком, видя лица убитых мною жертв. А сейчас мне хорошо. Сейчас я просто исполняю твою волю.

Когда я опускаюсь перед ними на корточки, кладу руки на колени девушки, она лишь глупо улыбается мне, как полоумная. Я беру ее за руку, провожу указательным пальцем по венкам на ее запястье. Пульс бьется так размеренно и спокойно, и где-то в глубине сознания я еще способна ощущать радость, понимая, что ты внушил им не бояться. Это легче, чем когда приходится сдерживать эти такие жалкие, слабые попытки спастись.

Я прокусываю кожу, наблюдаю как от раны в разные стороны, подобно лучам пентаграммы, растекаются струйки ярко-алой крови. Я позволяю им стекать на пол, кусая еще выше… и еще… и еще… Когда рука девчонки больше напоминает кусок кровоточащего мяса, я ощущаю, как ты подходишь ближе. Ты садишься на диван, рассматривая мои труды, а потом поворачиваешь голову девушки к себе и целуешь ее. Я вижу, как по ее подбородку стекает кровь, как она капает на ее грудь, виднеющуюся в глубоком вырезе платья, скрывается где-то в ложбинке, пачкает голубую ткань ее наряда и светло-зеленую парчу дивана. Она отвечает тебе, я вижу, как кончик ее языка водит по твоей нижней губе, и это злит меня. Это не ревность. Просто потом ты целуешь меня этими губами, и мне противен вкус малолетней шлюхи на них. Ярость я вымещаю так, как ты научил меня делать – я убиваю ее. Мимолетное, размытое движение, клыки, вспарывающие тонкую кожу и крупную вену на шее девушки, вкус ржавого железа, несколько яростных движений, когда зубы разрывают ткани, позволяя крови стекать сплошным потоком, а потом я кладу руки по сторонам от ее головы, один резкий рывок и сломанная шея заставляет сердце девушки остановиться окончательно. Ты еще несколько мгновений слизываешь алую жидкость с ее губ, не обращая внимания на ее стеклянный, мертвый взгляд, а потом скидываешь ее на мраморный пол.

- Хорошая куколка. – Произносишь ты и притягиваешь меня к себе. Наш поцелуй имеет вкус человеческой крови. Когда ты срываешь с меня одежду и оставляешь на коже рубиновые мазки своими перепачканными губами, мне плевать насколько это порочно – трахаться при мертвеце и неподвижном парне. Я только безумно срываю с тебя вещи, яростно дергаю пряди твоих волос, послушно прогибаюсь в пояснице, когда ты сажаешь меня на себя и зубами захватываешь сосок. Плевать, что только животные не имеют стыда. Какая, к черту, разница, что потом мне будет противно от самой себя. Сейчас я только утробно рычу, когда ты вводишь палец во влагалище и прокусываешь мое плечо. Нет более адской смеси, чем острое вожделение вперемешку с огненной болью. И я только насаживаюсь все сильнее, пытаясь почувствовать тебя глубже, пока ты погружаешь клыки едва ли не до кости.

Когда наконец-то ты вытаскиваешь палец и резко заменяешь его членом, мне достаточно всего лишь нескольких толчков, чтобы кончить, ногтями оставляя на твоих плечах и груди кровавые полоски, впрочем, моментально затягивающиеся. Когда ты изливаешься в меня, еще раз целуя меня окровавленными губами, я осознаю, что полностью подвластна тебе.

Еще несколько минут мы просто восстанавливаем дыхание, неспешно надевая измазанную и не совсем целую одежду. Стеклянные глаза девушки устремлены просто на нас, мраморный пол залит ее кровью. Я равнодушно рассматриваю, как причудливо переливается она в свете огромной люстры, свисающей с потолка. Когда ты протягиваешь ко мне кисть, я даже не задаю вопросов: быстро прокусываю, делаю несколько коротких глотков, отталкиваю твою руку, намереваюсь вытереть губы…

- Не вытирай. Поцелуй его, – ты указываешь кивком в сторону парня, о существовании которого я почти забыла. На вид ему лет шестнадцать. Он напоминает мне Джереми, с этими своими огромными несчастными глазами. Интересно, он соображает, что его девушка мертва и недавно прямо возле него совокуплялись двое чудовищ (да, я теперь и себя считаю чудовищем. Времена принцессы канули в Лету)? Впрочем, какая разница. Я же хорошая куколка, я сделаю все, что ты скажешь…

Серое утро не особо располагает к прогулке, но я твердо решаю, что даже землетрясение не остановит меня сегодня от намеченного мероприятия. Сидеть в золотой клетке мне до ужаса надоело. Поэтому одевшись потеплее, я спускаюсь на первый этаж, в поисках тебя.

- Джеймс, ты случайно не видел Клауса? - Я все не могу привыкнуть к присутствию в этом доме настоящего дворецкого, который является истинным образцом английской выдержки и хладнокровия. Действительно, для того, чтобы каждый день становиться свидетелем оргий и массовых убийств нужно иметь железное терпение.

- Хозяин уехал еще на рассвете, мисс Форбс. В столовой Вы найдете записку.

- Значит уехал? Спасибо, Джеймс. - С этими словами я разворачиваюсь на каблуках, направляюсь в столовую, где действительно вижу белоснежный листок бумаги, сложенный вдвое и лежащий на серебряном подносе.

"Куколка, возникли срочные дела. Не скучай. К."

Я комкаю записку в кулаке, а потом бросаю ее на деревянную поверхность стола, недовольно скривив губы. Не знаю, можно ли сравнить тебя с природной стихией, но от своего первоначального плана я не откажусь. Я пойду. С тобой или без тебя.

***

Выбраться из дома оказывается на удивление просто. Ты слишком привык, что я безоговорочно повинуюсь тебе и даже не посчитал нужным внушать мне оставаться дома. А я устала от послушания. Как только мозг проясняется от твоего влияния, я сразу же желаю делать все назло. И будь, что будет.

Зимний Гайд-парк выглядит, как иллюстрация в книжке с кельтскими сказками. Есть особая магия в этом морозном воздухе, который кажется осязаемым и окутывает меня белоснежным туманом. Не знаю, рассердишься ли ты, но сейчас, бродя между тысячелетними деревьями и впервые за долгое время чувствуя себя свободной, я поистине счастлива.

Я не замечаю, как быстро проходит короткий зимний день. Казалось, что в этом городе-сказке не хватит никакого времени, чтобы насытиться этой атмосферой, и я лишь печально вздыхаю, осознавая, что пришла пора вернуться и встретить твой гнев.

На небе уже зажглись первые звезды, я неспешно двигаюсь в сторону дома, когда ощущаю позади легкий скрип снега - чьи-то шаги по снежному покрову.

Я беспечно пожимаю плечами - мало ли кто может идти по своим делам? - и даже не оборачиваюсь.
О своем легкомыслии я жалею лишь когда сбитая с ног и придавленная тяжелым телом, едва ли не с головой погружаюсь в сугроб. Ледяной снег засыпает глаза, попадает в рот, растекаясь холодными ручейками по щекам, больно жалящими кожу. Я упираюсь ладонями предположительно в грудь толкнувшего меня идиота, но это столь же бесполезно, как пытаться столкнуть с себя грузовик.

- Не дергайся. Я собираюсь закопать тебя в снег и наконец-то избавиться от мучений, - я резко замираю, узнав твой голос и пытаясь определить серьезно ли ты говоришь. Лишь спустя несколько мгновений ты избавляешь меня от тяжести своего тела и перекатываешься в сторону. Я медленно сажусь, ладонями пытаюсь вытереть лицо, абсолютно мокрое от снега, в тоже время придумывая, что бы такого сказать в свое оправдание. И почему я не подумала об этом раньше?

Я бросаю на тебя короткий взгляд, но ты не кажешься разозленным впервые за три последних месяца. Ты сидишь просто на снегу, рассматривая редкие вспышки звезд, виднеющиеся сквозь покрывало тяжелых облаков.

- Я... Извини, что... - Разрозненные слова все не хотят складываться в осмысленные фразы, и я чувствую себя косноязычной дурочкой, не способной произнести ничего вменяемого.

- Неужели случай в Париже не научил тебя ничему? Ты не могла подождать еще один день? Впрочем, это неважно. Как тебе Лондон? - Ты кажешься очень задумчивым, и я не понимаю, чего мне ожидать: помилования или все же наказания.

- Красивый. Очень. И... прости. Я не должна была идти сама. Я понимаю. - Только после этих моих слов ты наконец-то смотришь на меня, медленно стираешь с моей щеки то ли слезинку, то ли растаявшую снежинку. Мы, наверное, странно смотрится: сидящие в парке, в нескольких метрах от дорожки, просто в снегу, еще и покрытые снежной пургой, как два огромных ванильных мороженых.

- Пойдем домой? Тут, конечно, красиво, но если говорить честно, то еще минута, и я навеки примерзну здесь, - ты улыбаешься, легко поднимаешься на ноги и помогаешь мне подняться и отряхнуть снег.

***

- Странно... - Слово само срывается с моего языка, когда мы сидим на диване в библиотеке. Наши ноги укрыты клетчатым шотландским пледом, я сжимаю в ладонях чашку с горячим шоколадом, вдыхая сладкий аромат. В твоих руках стакан с бурбоном, и ты внимательно рассматриваешь языки пламени, которые причудливо переливаются амарантовыми, карминово-красными и нефритовыми оттенками.

- Что странно? - Спрашиваешь ты, отрываясь от созерцания огня и переводя на меня взгляд.

- Ты странный. Слишком разный. Слишком непонятный. Мне сложно с тобой, Клаус. Никогда не знаешь, что ты сделаешь в следующее мгновение. - Возможно, я пожалею об этом странном приступе откровенности, но сейчас мне не хочется думать об этом.

- А я ведь не говорил, что будет легко. Хочешь правду? Мне неинтересно внушать тебе. Ты теряешь всю привлекательность, живость, которые делают тебя особенной. И я хочу сказать тебе... - Стук в дверь столь неуместен, что я только зло шиплю ругательства себе под нос. За все время ты еще ни разу не был со мной столь искренен, и это вмешательство разрушило возможно последнюю мою возможность узнать тебя лучше.

- Входите, - ты поднимаешься на ноги и вопросительно смотришь на вошедшего Джеймса.

- У вас посетители. Мисс...

- Я не думаю, что нуждаюсь в представлении. - Эта фраза принадлежит миниатюрной брюнетке, по-хозяйски вошедшей в библиотеку и продолжившей свою речь уже по обращению к тебе: - Я не могу поверить, что ты здесь уже неделю, а так и не соизволил пригласить меня, Ник. Я была очень терпелива, но и мое терпение подошло к концу. И вот я здесь.

- Элизабет, ну, конечно, я бы тебя пригласил, если бы была такая возможность и потребность. Но так как сейчас это неуместно... - Ты явно недоволен ее присутствием, хотя и не переходишь граней вежливости.

- Ник, не будь занудой. Будет весело. Уж я-то тебе обещаю. Или у тебя есть серьезная причина, по которой мы не можем устроить маленькое, кровавое пиршество? - В тот момент ты смотришь на меня, и я отчаянно шепчу одно-единственное слово "пожалуйста". Только не сейчас, когда, возможно, я снова смогу вернуть твое доверие. Не сейчас, когда ты приоткрыл завесу над теми чертами твоего характера, которые никогда не показывал мне прежде. Не сейчас, когда я наконец-то приняла решение стать для тебя настоящим другом. Не разрушай всё...