Просыпаюсь я на рассвете, укутанная в теплый кокон пуховых одеял. Камин давно погас, зияя черной пастью обуглившихся дров, поэтому я только сильнее обнимаю подушку, пытаясь вернуться в блаженную теплоту и умиротворение сна. Серо-голубое небо только недавно прояснилось, и сейчас полыхает малахитовыми, алыми и вишневыми всполохами где-то на горизонте, где встает холодное, но такое огненно-яркое зимнее солнце. Я была бы абсолютно счастлива пролежать так целый день, следя за перемещением и изменением оттенков солнечного диска и небом, то лазурно-синим, то темно-серым, просыпающимся на землю мириадом многогранных снежинок. Но было одно но, которое разрушало идиллию рассветного спокойствия. Этим обстоятельством было раздражающее, оглушительно громкое звучание какой-то древней песни "Spice girls", из-за которой даже толстые стены вибрировали мелкой дрожью. И это в шесть утра...
- Доброе утро, куколка. Хорошо спалось? - Ты быстро проскальзываешь в спальню, впуская в открытую дверь особо сильный звук женского вокала и так же резко ее захлопываешь, хотя бы частично приглушая эти отвратительные звуки.
- Ну... Своеобразно. Это что за симфония? Мне казалось, что у тебя другие музыкальные предпочтения, - я повышаю голос, одновременно спуская ноги с кровати и сладко потягиваясь.
- Это Лиз. Она всегда просыпается рано, - ты садишься в кресло, обессиленно откидываешь голову назад и устало прикрываешь глаза. Ты все-таки разрешил этой Элизабет остаться вчера, так и не договорив то, что намеревался.
- Бессонная ночь? - Я медленно натягиваю джинсы, задавая этот вопрос как будто бы между прочим. Я ушла вчера сразу же, а ты остался со своей "гостьей" в библиотеке, и не удивлюсь, если потом вы переместились в твою комнату.
- Нет, просто с тобой я уже привык спать до полудня, и эти подъемы на рассвете меня как-то не особо вдохновляют. На самом деле Лиз очень утомительная. Когда-то мы были друзьями, но сейчас эти веселья осточертели. Она скоро уедет, ей никогда не сидится на одном месте. Потерпи. - С этими словами ты поднимаешься на ноги, идешь к двери, но я все же решаюсь и задаю интересующие меня вопросы:
- Почему ты мне это объясняешь? Еще позавчера ты был совершенно другой. Чем вызваны такие перемены? Что ты хотел вчера мне сказать?
- Тебе больше нравится быть под внушением? - Ты оборачиваешься, удивленно приподнимаешь бровь, а я спешу быстро покачать головой из стороны в сторону. - Ну, тогда радуйся. У меня просто хорошее настроение. Сегодня так, завтра иначе. Пора уже привыкнуть, куколка.
Ты уходишь, я же сажусь на край кровати, запускаю пальцы в пряди волос и обессиленно утыкаюсь лбом в колени. Как же сложно с тобой...
***
- Чем займемся, Ник? Мне что-то скучно. - Элизабет недовольно надувает накрашенные ярко-красной помадой губы и обхватывает твое запястье своей ладонью, несильно царапая кожу алыми длинными ногтями. Мы сидим в огромной столовой, за длинным дубовым столом, пьем традиционный утренний чай и, наверное, выглядим крайне странной компанией.
- Не знаю. Спрашивай у Кэролайн. - Что? У меня спрашивать?! Я едва не давлюсь чаем, бросая на тебя злой взгляд. Очень здорово ты переводишь стрелки, ничего не скажешь.
- Кэролайн? Ах, да, Кэролайн... Ты американка? - Элизабет окидывает меня презрительным взглядом, медленно поднося чашку к губам и дожидаясь моего кивка, а потом продолжает: - Ох, американские женщины такие... убогие. Ни шарма, ни обаяния, ни вкуса... - Я уже открываю рот, чтобы хоть как-то отразить эту ядовитую реплику, столь легко сорвавшуюся с хищно-кровавых уст этой сучки, но не успеваю произнести и звука, прерванная тобою:
- Лизи, дорогая, ты что? Ты же чудесно знаешь, что в каждой стране есть разные люди. И даже в самых древних, знатных английских семьях бывают неудачные экземпляры, - ты улыбаешься ей улыбкой милого дядюшки, но она только смертельно бледнеет, а еще спустя мгновение ее идеальная молочно-мраморная кожа покрывается асимметричными ярко-пунцовыми пятнами стыда и злости. Прошипев несколько ругательств, более подходящих матросам на пристани, чем благородной леди, которой Элизабет хочет казаться, она вскакивает из-за стола и быстро скрывается в коридоре, под издевательский, как будто хохочущий, перезвон собственных огромных каблуков.
- Спасибо, - я благодарю тебя, а потом поднимаю чашку к губам, чтобы скрыть счастливую улыбку, которая помимо воли расцветает на лице.
- Всегда пожалуйста. Честное слово, не хотелось ссориться с ней, мы знакомы уже шестьсот лет, и она иногда бывает очень полезна. Но она мне надоела. К вечеру ее не будет. Обещаю. А теперь мне нужно покинуть тебя. Есть кое-какие дела. Если что, я в комнате. - С этими словами ты кладешь салфетку и выходишь, оставляя меня в состоянии растерянной, хрупкой, как хрусталь, но такой необходимой и теплой, радости.
***
Я рассеянно поправляю орхидеи, стоящие в большой вазе на столике невдалеке от лестницы. Как ни странно, но ты любишь цветы, и даже зимой не отказываешь себе в привычном украшении своего волшебного замка. Пальцы поглаживают бархатные лепестки, проводят по гладко-прохладной поверхности листков, когда мои мысли и бесцельное занятие прерывает ехидный голос Элизабет.
- Чем ты привлекла его? Ты же совсем девчонка. Обычный американский подросток, которому даже заинтересовать нечем.
- Возможно, тем, что не навязываюсь? Впрочем, я занята и не собираюсь тебя слушать. - С этими словами я обхожу брюнетку, подхожу к лестнице и... кубарем падаю вниз.
Я, конечно, понимаю, что не умру, но это не умаляет боли, когда я, как в замедленной съемке, ощущаю как ломаются кости и безумно болезненно печет все тело после многочисленных ударов о мрамор крутых и, кажется, бесконечных ступеней. Когда я наконец-то приземляюсь на аспидно-черную плитку пола в холле, упав просто на спину и больно ударившись затылком, несколько долгих мгновений я даже не могу втянуть воздух, не говоря уже о том, чтобы пошевелиться. Элизабет победно стоит на верхней ступеньке, широко улыбаясь и сложив руки на груди. Вся ее поза вопит о превосходстве, и я отчаянно пытаюсь подняться, чтобы хотя бы попытаться ответить ей той же монетой и спасти остатки гордости.
Я успеваю только приподняться на локте, осознавая, что сломанные кости ног еще не срослись, когда вижу твой размытый силуэт, резкий рывок, отвратительный скрежет - и вот уже сама Элизабет падает вниз, с предварительно сломанной тобою шеей.
- Джеймс! - Ты зовешь дворецкого, уже успев спуститься вниз и подхватив меня на руки.
- Я слушаю, милорд. - Хладнокровие мужчины поражает, но сейчас, когда все болит, я не в состоянии думать об этом, просто крепче прижимаясь к твоей груди.
- Принеси крови в комнату мисс Форбс. И прикажи приготовить горячую ванну. И еще, не забудь вышвырнуть эту кучу дерьма за ворота и все ее вещи тоже. - С этими словами ты киваешь головой в сторону все еще не пришедшей в сознание Элизабет, а потом несешь меня на второй этаж, по пути интересуясь: - Ты нормально?
- Да. Прости. Я ничего такого ей не говорила. Я не хотела, чтобы так получилось. Она твой друг и... - То ли я сильно ударилась, то ли была другая причина, но мне необходимо было оправдаться, и я несвязно бормочу эти фразы, не замечая стекающей по подбородку крови.
- Ты ничего ей не должна. Никто не имеет права так поступать с тобой. Кроме меня, конечно.
- Конечно, - я тихо шепчу последнее слово и проваливаюсь в блаженное умиротворение полусна-полуобморока.
Весна и лето пролетают, как одно короткое мгновение, слившись в моей памяти в одно цветастое пятно, где светлые тона нежности и трепетности заменялись красными оттенками – злость, ярость, кровь, ненависть, а потом плавно перетекали в насыщенно черный – обида, горечь, одиночество. Мы ссоримся с тобой, и ты снова становишься кукловодом, дергая меня за туго натянутые нити, заставляя погибать ежечасно, задыхаясь в кровавом мареве твоей жестокости. Потом ты снова меняешься, погружаешься в свой кокон задумчивости и сдержанности, и в такие моменты ты просто обнимаешь меня, целуешь в висок и как мантру повторяешь «все будет хорошо». Не знаю, наступит ли для нас когда-то это «хорошо», но это уже не так важно, потому что привыкнуть можно ко всему, как бы ни казалось это невозможным в начале.
Сейчас октябрь. Серо-дымчатые потоки воды падают с таких же свинцово-серых небес, и я наблюдаю, как по оконному стеклу стекают эти небесные слезы, не сдерживая и своей собственной горечи. Ты опять закрылся от меня, оградил себя каменными стенами, за которые я не могу пробиться и это особенно обидно, потому что я опять не понимаю, что сделала не так.
Не знаю, сколько я просидела так, рассматривая потеки воды на стекле, но когда наконец-то мне удается вырваться из плена тяжелых мыслей, я понимаю, что уже полдень, дождь прошел, серые тучи сменились перламутровыми облаками, и даже холодное осеннее солнце освещает мокрый асфальт подъездной дорожки сине-фиолетовыми бликами.
- Не хочешь прогуляться? – Я нервно дергаюсь, услышав твой голос. Я даже не заметила, как ты вошел.
- Хочу, - я равнодушно пожимаю плечами, встаю с подоконника, на котором просидела все утро и подхожу к тебе. Твои глаза не выражают ничего. Пустота. Ледяной холод. Черт возьми, да что же снова не так?!
- Тогда пойдем, – ты пожимаешь плечами и выходишь в коридор, а мне остается только подавить разочарованный вздох и послушно последовать за тобой.
***
Оживленное движение на Пикадилли совершенно не способствует разговорам, да я и не уверена, что сейчас у тебя есть малейшее желание вести светские беседы. Ты погружен в свои мысли, медленно шагая возле меня по тротуару, засунув руки в карманы и смотря себе под ноги. Мы даже не обсудили маршрут, поэтому я интуитивно иду к Гайд-парку, где весной и летом мы провели счастливейшие часы за все время наших совместных путешествий. Тогда – Господи, какая же дура! – я иногда думала, что сложись все иначе, я могла бы даже любить тебя. Не будь ты злейшим врагом моих друзей, не люби я Деймона…
- Господи, Никлаус, ты ли это? – Этот голос отрывает меня от размышлений, и я резко вскидываю голову, наблюдая, как от Королевской академии художеств к нам приближается какая-то девушка. Я перевожу взгляд на тебя и едва не падаю от шока, замечая, как на твоем лице появляется счастливая улыбка, как ты стискиваешь в крепких объятиях эту незнакомку. Лед тронулся, правда не из-за меня…
- Никки, чертовка, какими судьбами? – Ты обнимаешь ее за талию, она закидывает руки тебе на шею и это выглядит, как кадр из мелодрамы, в которой главные герои встретились после долгой разлуки, осознавая, что чувства столь же сильны, как и прежде. А я просто наблюдатель, третий лишний, и это больно почти до слез.
- У меня выставка здесь. А ты как, еще рисуешь? Или нашел занятие поинтереснее? – Она улыбается той улыбкой, которая означает «я знаю о тебе больше, чем кто-либо иной», и ты смеешься – весело, непринужденно, сбросив маску, став тем Клаусом, которого так редко показываешь мне и так легко и небрежно демонстрируешь этой рыжеволосой девушке.
- Иногда рисую. Но, конечно, не так умело, как ты, Николетта.
- Какой же ты льстец, Никлаус. Годы совершенно не меняют тебя. Ты занят сейчас? Или может зайдем в кафе? – Она шутливо толкает тебя, а потом берет под руку, так по-хозяйски, как можно прикасаться к человеку, тело и душа которого для тебя, как открытая книга.
- Я никогда не занят для тебя, Никки. Идем, конечно. Куколка, не отставай, – я дергаюсь, как от удара, потому что сильнее унизить меня ты просто не мог. Это похоже на то, как поторапливают собачонку, когда она отстает от хозяина, и я сильно-сильно кусаю губу, выдерживая взгляд твоей подружки, которая, кажется, только заметила меня. Когда вы, держась за руки, как влюбленная парочка, идете вперед, я быстро смахиваю злые, обжигающие слезы, неторопливо двигаясь вслед.
***
Так пьяняще пахнет осенью.
Так волшебно серебрится закат, скрываясь за неприступными стенами грозного Тауэра.
Так чарующе звучит твой смех, посылая по коже россыпь мурашек.
Если бы только я могла вдыхать эту осень с тобой.
Если бы только я могла видеть этот закат с тобой.
Если бы только этот твой смех был мой. Для меня. Не для нее.
У нее красивое имя. Ник. Никки. Только ли в именах ваше сходство? В любви к живописи? В знании произведений Мопассана, Ремарка и Гёте? Вы много смеетесь, перебиваете друг друга и говорите… говорите… говорите… А я не умею рисовать, не люблю европейских авторов, и вообще я, как пустая оболочка, просто поглощаю ваши голоса.
- Не знаю, Никки. Тебе решать, как поступить, – ты что-то советуешь ей. Ваш разговор переходит на личные темы, и теперь я чувствую себя предметом интерьера, настолько сильно вас не волнует мое присутствие.
- Это как у того царя, который не знал, где поставить запятую в фразе «казнить нельзя помиловать». Вот и я не знаю, где же мне поставить знак препинания. Впрочем, это неважно. Поехали ко мне? – Ее предложение такое неожиданное, что я широко распахиваю глаза, пытаясь уловить твой взгляд, какой-то знак, что ты не хочешь ехать. Только дай мне знак, и я, клянусь всеми богами, найду выход, найду способ избавиться от ее настойчивого внимания в твой адрес.
А ты улыбаешься… Как же ты улыбаешься… И я понимаю, что я просто глупая дурочка, и что лето прошло, и сказка закончилась. И что ты, как очередное время года, уже другой, не тот, с которым мы лежали на траве в Гайд-парке, воображая на что же похожи ватные комочки облаков.
- Поехали. Только минутку подожди, я посажу ее в такси. – Это ты про меня. Ты даже не потрудился произнести мое имя, как будто говоришь о игрушке, которую нужно засунуть в багажный отдел, чтобы не носиться с нею. Ты берешь меня за запястье, выводишь на улицу, где разыгрался сильный ветер и его порывы треплют наши волосы, шелестят складками одежды, горестно вздыхают, вторя моему состоянию.
- Ты?.. Вернешься… когда? – И зачем я спросила? Мы стоим на тротуаре, напротив друг друга, и я ощущаю ледяные капли дождя, начинающие падать с неба. Вокруг торопятся люди, пытаясь как можно скорее скрыться под надежную защиту собственных домов, а мне все равно, даже если сейчас наступит конец света и поглотит меня, затаскивая просто в преисподнюю. Разве может быть хуже?
- Завтра. Может быть. Никки из тех женщин, с которыми никогда нельзя ни в чем быть уверенными. Я давно ее не видел и очень соскучился. Она, наверное, самая потрясающая женщина из всех, кого я когда-либо встречал за все годы своего существования. – Ты пожимаешь плечами, взмахиваешь рукой и возле нас останавливается такси. Ты открываешь дверцу, говоришь водителю адрес и уходишь, оставив меня одну.
***
Часы пробивают полночь, а я все также лежу на животе, обхватив уже насквозь мокрую от слез подушку и жалко всхлипывая. Почему? Почему? Почему я плачу?! Какое мне дело? Какая разница, с кем ты спишь, кем восхищаешься, кого любишь?
Ехидный внутренний голосок нашептывает мне одну и ту же фразу, которая въелась в мое сознании: «казнить нельзя помиловать». Только в моем случае это звучит немного иначе. Ревновать нельзя сдержаться. В каком месте же мне поставить запятую?
Старинные настенные часы где-то внизу, в холле, гулко бьют один раз. Звон отдается от толстых каменных стен, проникает в мою комнату, как аккомпанемент к моим рыданиям. И почему я до сих пор плачу? Почему лежу в промокшей под дождем одежде, не находя в себе сил подняться? У меня нет ответа. Я просто чувствую себя жалко.
Тихие, едва слышные, крадущиеся шаги в коридоре заставляют меня перевернуться на спину и напряженно всмотреться в чернеющую в желтых отблесках луны поверхность тяжелой дубовой двери. Когда дверная ручка начинает медленно оборачиваться, я уже думаю о том, чтобы вскочить с кровати, но так и не делаю этого, когда ярко-фиолетовая вспышка молнии высвечивает твой силуэт, показавшийся в дверном проеме. Ты пытаешься не шуметь и поэтому громко чертыхаешься, когда задеваешь локтем вазу с фрезиями, стоящую на тумбочке возле двери. Комната наполняется звуками битого стекла, и я щелкаю выключатель, зажигая приглушенный янтарный свет.
- Извини, я разбудил тебя. - Ты переступаешь через осколки разбитой вазы и зеленые стебли несчастных цветов, устало садишься в кресло, откидываешь голову назад, прикрываешь глаза и тихо бормочешь: - Это такая ерунда. Такая чушь. Ты спи, куколка, спи.
- Все нормально? Не думала, что ты вернешься. - Я настороженно всматриваюсь в твое лицо, освещенное лишь приглушенно-желтым светом лампы и частыми вспышками темно-синих молний. Твои волосы и одежда мокрые, но ты, кажется, не замечаешь этого, как и я несколько часов назад.
- Я тоже так думал. - Ты грустно усмехаешься, а потом внимательно рассматриваешь меня, недоуменно сводишь брови и интересуешься: - А почему ты спишь в мокрой одежде?
- Тебе какое дело? Захотелось. - Я демонстративно скрещиваю руки на груди, а потом все-таки не сдерживаюсь и добавляю со злорадным торжеством: - Она тебе отказала?
- Отказала? - Ты морщишь лоб, смотря на меня так, как будто я страдаю слабоумием, а спустя мгновение уже громко смеешься, видимо поняв, что я имею в виду. Твое веселье меня злит, поэтому я резко выключаю свет, сердито дергаю одеяло, укрывшись с головой и повернувшись к тебе спиной. - Куколка, ты что ревнуешь? - В твоем голосе теперь слышится не только веселье, но и искренняя заинтересованность, что приводит меня в состояние безумной ярости. Ревную?! Да я ненавижу тебя! И ничуть не ревную! Мне бы промолчать в тот момент, но недавняя грусть преобразовалась в агрессию, поэтому я быстро вскакиваю с кровати, гордо распрямляю спину и высказываю все, что накопилось во мне за предыдущий день, попутно рьяно жестикулируя и едва ли не топая ногой от досады.
- Я просто ненавижу тебя! Ты меня даже не представил! Может купишь мне ошейник и будешь таскать за собой? И прекрати называть меня куколка! И вообще уйди отсюда! И стучи, когда входишь! А лучше вообще не заходи сюда никогда! Я же не такая потрясающая, как эта рыжая, поэтому тебе не стоит размениваться на второй сорт.
Силы покидают меня, как воздух из воздушного шарика, и последние фразы я говорю уже совершенно обессиленно, на выдохе, а потом присаживаюсь на краешек кровати, запускаю руки во все еще влажные пряди волос, утыкаюсь лицом в колени и жду звука твоих шагов и захлопнувшейся двери. Шаги действительно разносятся, гулко звуча на фоне разыгравшейся за окном стихии, но только не в направлении выхода, а приближаясь ко мне.
Когда ты присаживаешься передо мной на корточки, я думаю только о том, чтобы не расплакаться вновь. Такого позора я просто не переживу.
- Кэролайн, посмотри на меня. - Я медленно поднимаю голову, смотрю на тебя сверху вниз, пытаясь в короткие промежутки, когда комнату призрачным светом освещают молнии, понять, что же выражает твой взгляд. - Какая же ты еще маленькая-маленькая дурочка. Как не видишь, что можешь просить весь мир? - Ты сжимаешь мои стиснутые в кулаки руки одной своей ладонью, а второй рукой медленно проводишь по контуру скулы, видимо стирая слезинку, которая все же пролилась. - Неужели не понимаешь, что тебе НУЖНО меня ненавидеть? Иначе ты погибнешь, так же, как погибаю я. Я не хочу для тебя такой судьбы. Я не хочу, чтобы ты считала меня другом. Я не хочу, чтобы ты верила мне. Только так прежняя Кэролайн сможет выжить. Только так. Будь я не таким эгоистом, я отпустил бы тебя уже сейчас, но я не могу. Не могу. - То ли твой голос так деформируется из-за потоков воды, стучащих по оконному стеклу, то ли он просто-напросто дрожит. Я не понимаю, что ты имеешь в виду, не понимаю, почему ты так яростно сжимаешь мои руки, как будто боишься, что я сбегу, если ты разожмешь ладонь.
- Но мне нужен друг. У меня никого нет здесь, кроме тебя. Мне некому верить. И я боюсь, каждое мгновение боюсь, что ты снова начнешь относиться ко мне, как к игрушке. Я не могу так больше. Я просто не могу. - Рыдания снова душат меня, слова застревают в горле, вырываясь рваными неразборчивыми словами вместе со всхлипами.
- Да, черт возьми, Кэролайн, какая дружба? Какая вера? Мы не друзья, мы просто спим вместе. И верить друг другу мы не можем, потому что между нами вот такая, - ты отпускаешь мои ладони и широко разводишь руки в стороны, как будто пытаясь охватить весь мир, - пропасть из сотен лет, из твоих друзей, из наших принципов и взглядов на жизнь. Это утопия. Нам нельзя играть в дружбу. - Ты больно хватаешь меня за плечи, сильно встряхиваешь, смотришь мне просто в глаза, когда комнату наполняет очередная синяя вспышка и целуешь меня.
***
Целуешь жадно, сильно, как будто в последний раз.
Срываешь одежду, рассыпая по полу оторванные пуговицы.
Ставишь огненное клеймо, свое право обладания, раздвигая мои губы, скользя языком, иногда прикусывая - совсем невесомо, едва-едва.
Череда поцелуев, кажется, прожигает кожу, и я потерянно хватаюсь за твои плечи, чтобы не потерять последнюю связь с этим миром, рассколотым потоками дождя, громовыми взрывами, огненными вспышками и болью. Нашей совместной, единой болью. Ты целуешь висок, закрытые веки, щеку, легонько касаешься мягкой плоти верхней губы, прикусываешь кожу на подбородке.
- Я соврал тебе сегодня. - Эту фразу ты выдыхаешь мне в шею, целуя чувствительный участок, и заставляя меня недоуменно сдвинуть брови. - Когда сказал о том, что никогда не встречал более потрясающую женщину, чем Никки. На самом деле встречал. - Ты приподнимаешься надо мною на локтях, убираешь несколько прядок, упавших на щеку, а я только провожу ладонями по твоей груди, немного царапаю ногтями кожу на животе, а потом, пытаясь казаться равнодушной, интересуюсь.
- И кто же она?
- Одна крайне несносная, но от этого не менее очаровательная особа. - Ты улыбаешься этой моей любимой улыбкой, ямочки на твоих щеках делают тебя почти мальчишкой, и пусть ты и не произнес мое имя, но мне и не нужно этого. Я знаю. Я верю.
***
Мне нравится целовать тебя. Нравится ощущать твои руки, проводящие по талии, посылающие табун мурашек по коже.
В этих плавных, неспешных ласках есть особое волшебство и единение. И я впервые за последние полтора года чувствую себя свободной от страха и условностей. Я целую твои губы, шею, позволяю тебе проводить пальцами по груди, животу, по внутренней поверхности бедра, складкам плоти. Я тяжело выдыхаю кажущийся раскаленным воздух, когда ты смыкаешь губы на соске, одновременно с этим вводя палец, заставляя меня прогнуться в пояснице и в каком-то абсолютном беспамятстве шептать твое имя.
Я послушно обхватываю тебя ногами за талию, когда ты входишь в меня, я кусаю тебя в плечо, оставляя на коже розоватые следы-полукружия от зубов, я целую тебя, проводя по контуру зубов кончиком языка и как-то отстраненно понимая, что я чувствую себя защищенной от всех напастей и бед, пока ты рядом.
И сейчас, когда наши тела соединены, и так яростно пылает кожа, и так сильно пальцы впиваются в твои плечи, и губы шепчут какую-то бессмыслицу, я знаю, что я нужна тебе.
И когда наконец-то оргазм, вместе с очередной яростной вспышкой молнии где-то там, на ультрамариновом небе, накрывает нас этой усталой, но такой непередаваемо необходимой радостью, я знаю, что ты тоже нужен мне. Сейчас. И навсегда. Только рядом. Только вместе.
- Пора вставать! Полдень на дворе! - Я резко распахиваю глаза, как раз в то мгновение, когда твоя рыжеволосая подружка раздвинула тяжелые бархатные шторы, освещая комнату ярко-оранжевым светом. Я прикрываю глаза, ты же медленно переворачиваешься с живота на спину и недовольно ворчишь хриплым ото сна голосом:
- Никки, черт бы тебя побрал! Что ты делаешь?
- В восемь! В восемь, Никлаус, ты должен был проснуться, спуститься вниз и встретить меня! Сейчас двенадцать. Как ты думаешь, что я здесь делаю? Я собираюсь убить тебя. - Девушка скрестила руки на груди, недовольно надула пухлые губы, но спустя мгновение она уже заливисто хохочет и непринужденно присаживается на край кровати. Что за черт, я между прочим голая! - Ладно, я уже простила тебя. Я, кстати, стучала, но вы всё не отвечали, поэтому я решила заглянуть. Меня зовут Николетта, можно просто Никки. - Последнюю фразу твоя подружка говорит мне, повернувшись и протянув руку для пожатия.
- Кэролайн. - Свое имя я произношу сквозь зубы, лишь кончиками пальцев прикасаюсь к ее ладони и бросаю на тебя недовольный взгляд. Мне казалось, что после вчерашних откровений и моих просьб, ты хотя бы какие-то выводы сделаешь.
- Рада познакомится с тобой, Кэролайн. Ты прости за вчерашнее. Ты просто молчала, и я, если честно, решила, что ты немножко... - Никки выразительно округлила глаза и покрутила пальцем у виска. - А так как это не смешно, то я просто не хотела тебя смущать. А потом Никлаус мне говорит, что ты абсолютно вменяема. Ты извинишь меня? - Девушка умоляюще сжала губы, и я невольно улыбнулась. Может быть она просто врет мне, но я так давно не общалась с кем-либо просто по-дружески, поэтому сейчас я только бросаю на тебя убийственный взгляд, пытаясь продемонстрировать, что это именно ты виноват, что меня посчитали полоумной, а потом отвечаю Никки:
- Ничего, забыли.
- Вот и славненько! Так, я выйду, а вы тут пока... кхм, соберитесь. Буду ждать вас внизу, у меня к вам крайне заманчивое предложение. - С этими словами Никки скрылась в коридоре, тихо прикрыв дверь.
- Не ругайся. Я вчера уже получил от Никки. Я ведь не запрещал тебе разговаривать. - Ты пресекаешь уже готовые сорваться с моего языка возражения, пожимаешь плечами, а потом улыбаешься столь извиняющейся и очаровательной улыбкой, что я второй раз за утро понимаю, что просто неспособна сегодня обижаться и злиться. Ты легонько целуешь меня в губы и добавляешь: - Кстати, советую тебе в течении двух минут одеться, иначе Николетта снова ворвется сюда. Она не отличается терпением.
- Учту. - Я тяжело вздыхаю и послушно встаю навстречу новому дню.
***
- Я предлагаю вам свое гостеприимное общество. Если говорить конкретнее, то я приглашаю вас провести зиму в Шотландии, в моем доме. Кэролайн, соглашайся! Там очень красиво, а зимы проводить в одиночестве очень скучно. - Мы сидим в гостиной, пьем чай, и я все больше проникаюсь симпатией к твоей подруге. Пока эта симпатия еще нестабильная и непонятная для меня, ведь все еще смешана с какой-то горечью, из-за того, что она знает тебя многие-многие годы и, кажется, совершенно не боится так пугающих меня перемен твоего настроения.
- Я не знаю... - Я вопросительно смотрю на тебя, но Николетта перехватывает этот взгляд и сразу же говорит.
- Эй, если хочешь, мы можем его не брать? Он такой древний зануда. - Никки закатывает глаза, а потом заговорщически подмигивает мне, и я не сдерживаюсь от короткого смешка.
- Я зануда? Ну попросишь ты у меня что-то, Никки. А если серьезно, то едем. Ты не против, Кэролайн? Там действительно здорово. - Я утвердительно киваю, еще не совсем уверенная, что поступаю правильно, соглашаясь ехать в дом девушки, которая, возможно, значит для тебя слишком много.
***
- Я вижу, что ты не уверена.
- Ты о чем? - Мы с Никки остались одни, и теперь она сидит напротив меня, прожигая внимательным взглядом изумрудных глаз.
- Я понимаю тебя. Вчера так неловко получилось. Мне очень жаль. Но ты друг Никлауса, а значит и мой друг.
- Я не друг ему. - Я горько усмехаюсь, вспоминая твои вчерашние слова, которые ты произнес в горячечном приступе откровенности. Никки несколько мгновений смотрит на меня так внимательно, что мне кажется будто она может прочитать все мои самые потаенные мысли и желания.
- Ну и хорошо. Друзья у Никлауса есть. Мало, но есть. Тут никого нет. - Она кладет руку в область сердца, и я уже открываю рот, чтобы убедить твою подругу, что ее идея абсолютно нелепа, и ты никогда не сможешь любить ни меня, ни, наверное, кого-либо другого, но нас прерывает стук в дверь, и к этому разговору мы больше не возвращаемся.
В комнату входит молоденькая служанка, ставит на столик поднос с двумя донорскими пакетами крови на нем и выходит, тихо притворяя дверь.
- Есть так хочется. Ты будешь? - Я наполняю стакан кровью из первого пакета, рукой указывая на второй.
- Нет, спасибо. Я не голодна, да и вообще я не пью человеческую кровь.
- Не пьешь? - Я закашливаюсь и потрясенно смотрю на Никки. - Но ты же?..
- Да, я вампир. Но вот уже триста лет я питаюсь только кровью животных. Здесь, в Лондоне, это, конечно, затруднительно, но ничего. В моей родной Шотландии фауна побогаче будет.
- Но...Как ты тогда можешь дружить с Клаусом? Он ведь такой... - Я запинаюсь, не зная, как правильнее закончить фразу и обозначить свои мысли.
- Маньяк-социопат? - Она ухмыляется и продолжает: - Нет людей, хороших для всех. А Никлаус просто хороший только для крошечного минимума, но этим людям очень повезло, уж поверь мне на слово.
- А как вы познакомились? И почему ты называешь его Никлаус? Мне казалось, что он не любит такое обращение.
- Потому и называю, что не любит. Нет ничего более захватывающего, чем доводить его до бешенства. - Николетта смеется, а я только неуверенно улыбаюсь. Неужели есть люди, которые действительно не боятся тебя дразнить? - А познакомились мы очень необычно. Я жила во времена Святой инквизиции, и тогда цвет моих волос и глаз считался достаточным поводом, чтобы сжечь меня на костре, как ведьму.Никлаус спас меня, просто стащил с телеги, на которой меня везли на казнь. Правда, в благодарностях я рассыпалась недолго. Аккурат до того момента, пока он не вцепился мне в шею. Для него это было развлечение. Украл, съел, выкинул. Но что-то его остановило, я до сих пор, не знаю что, и он убил меня, предварительно дав мне своей крови.
- И ты? Простила его?
- Как видишь. В вечности есть свои преимущества. И нужно уметь прощать, если хочешь и сама быть прощенной. - Никки улыбается, а потом лукаво прищуривается и добавляет: - Ах да, по поводу того, что тебя интересует больше всего. Мы только друзья, никакого секса, флирта, двусмысленностей и тому подобного. Я вчера, между прочим, приглашала его мои картины смотреть, а не затем, о чем ты подумала. Но не буду отрицать, что когда-то у нас были отношения. Впрочем,это было так давно, что даже вспоминать неловко.
- Я совершенно по этому поводу не переживала. С чего ты взяла? - Я демонстративно хмыкаю, делаю глоток крови, чтобы скрыть предательский румянец, растекшийся по щекам.
- Не знаю. Я может просто хочу верить, что тебе не все равно. - Ответить я уже не успеваю, потому что ты входишь в комнату, сообщаешь, что разобрался со всеми делами, а это значит, что нам пора собираться в путь. Дай Бог, чтобы Николетта открыла для меня твои новые грани и помогла мне понять, что за странное чувство каждый раз теплой волной затапливает меня, когда я вижу твою улыбку.
- О чем задумался? - Я стою на балконе, рассматривая россыпь звезд, приглушенно мерцающих на темно-синем покрывале неба, когда ты подходишь ко мне, становишься рядом, склоняешь голову мне на плечо, тоже поднимая взгляд вверх.
- Пытаюсь найти Кассиопею*. Когда-то у нас это хорошо получалось. - Я ощущаю, как ты берешь меня за руку, переплетая наши пальцы, тяжело вздыхаешь, а потом поднимаешь взгляд на мой профиль и тихо произносишь:
- Мы можем снова научиться. Не только искать созвездия, но и быть счастливыми. Мы можем все вернуть.
- Думаешь? Вряд ли, Кэролайн. Счастье оно никогда не длится долго, а тем более вечно.Оно проходит. Вот поэтому его лучше и не искать, потому что потом воспоминания и ностальгия приносят только боль и разочарование. - Я задумчиво пожимаю плечами, ты же сжимаешь мою ладонь сильно-сильно и произносишь дрожащим, но все же очень уверенным голосом:
- Ты просто его не там ищешь. Мое счастье, например, вечно. Ведь ты тоже вечен...
Шотландия, область Хайленд, Бен-Невис, 2012 год, май
- Ты разбудишь Несси**, и она слопает тебя. Я тебе говорю, что она существует. Я тут живу четыреста лет и лучше тебя знаю. - Никки стоит на берегу легендарного озера Лох-Несс, скрестив руки на груди и комментируя каждое твое движение. Я же старательно кусаю губы, чтобы не захохотать, потому что именно из-за меня ты сейчас плескаешься в мутной воде озера.
- Николетта, вон там такой шикарный суслик бегает. Может ты пойдешь его поймаешь? - Ты шипишь сквозь зубы, выныривая и отряхиваясь, как большой и недовольный пес. Я не сдерживаюсь от смешка, и ты переводишь взгляд на меня, успевая заметить, как Никки показывает язык и ответить ей тем же, произнося: - Кэролайн, дорогая моя, давай я куплю тебе другой браслет. Много браслетов. Найти тот, который ты утопила просто невозможно.
- Ну, Клаус, пожалуйста. Это мой любимый. - Я умоляюще улыбаюсь, и ты, тяжко вздохнув, снова скрываешься под водой. Никки подмигивает мне и садиться рядом на поросли зеленеющего вереска.
Когда мы впервые приехали сюда, я несколько минут просто потрясенно рассматривала все вокруг. Это место было пропитано магией, которая искрилась молниями в тяжело-свинцовом небе, шелестела ветром в сухой, горчично-желтой траве, буйно поросшей на обширных равнинах и каменистых громадах скал, громыхала оглушающим громом, проливалась ледяным дождем, от которого даже старые камни настоящего средневекового замка, в котором жила Никки, стали гладкими и блестели переливами на солнце, которое редко, но все же прорезало серо-фиолетовые облака. Сейчас я уже привыкла к этой грозной, суровой, но такой атмосферной, особенной стране, и только легонько жмурилась, когда холодный северный ветер бросал коричнево-красную пыль мне в глаза, а колючие цепкие стебли чертополоха и вереска настойчиво цеплялись за подол длинного алого платья, в которое я была облачена. Я даже привыкла к этим вначале казавшимися нелепо-старомодными платьям, которые здесь так любили носить женщины, я научилась ходить босиком, позволяя ветру путать волосы и шелестеть шелковыми складками одежды. Я полюбила обращение "Sorceress"***, которым меня называли вся немногочисленная прислуга Никки и жители окрестных, совсем крошечных, деревушек. Но больше всего я любила твои руки на моей талии холодными зимними рассветами, твои губы, целующие меня в висок, когда мы лежали просто в траве, рассматривая созвездия, твой хриплый шепот и странные слова "mo ghrá"****, которые я не понимала, но ждала снова и снова каждый раз, когда мы с тобой становились единым целым...
- О чем задумалась, чародейка? - Я несколько раз моргаю, вырываясь из плена воспоминаний, и наблюдаю, как ты присаживаешься передо мной на корточки, берешь меня за ладонь и застегиваешь тонкую змейку браслета на моем запястье.
- Лучше уж куколка. Я не колдую. И не знаю, почему все так решили. Спасибо. - Я целую тебя в губы, несколько мгновений смотрю в твои особенно яркие сегодня глаза и рассеяно слушаю невнятный шепот Никки,которая произносит кажется сама себе:
- Нет, Кэролайн, ты волшебница. Ты сотворила чудо.
***
- Нет! Ни за какие деньги! Ни за что! Забудь об этом! - Ты врываешься в нашу комнату, резко распахнув дверь, которая едва не сорвалась с петель, недовольно хмурясь.
- Ну, Никлаус, ну миленький! Пожалуйста! Один раз, и я больше ни о чем тебя не попрошу. - Следом в комнату входит Никки, неся перед собой широкую клетчатую юбку. Через мгновение я понимаю, что это такое и заливаюсь хохотом. Да уж, я многое бы отдала, чтобы увидеть тебя в килте.
- Нет! Я все сказал! Кэролайн, перестань смеяться!
- Ты несколько столетий носил одежду, напоминающую платье! А надеть традиционный наряд видите ли он "не баба". Ну и не надо. Кэролайн, пойдем сходим в деревушку. Там в кузне работает такой милый парень. - Никки мечтательно закатывает глаза, демонстративно проводит языком по нижней губе и смотрит на меня совершенно, на первый взгляд, невинно, но я уже хорошо изучила ее, поэтому сразу понимаю, что она просит меня подыграть. Николетта же тем временем продолжает: - Кстати, он очень хотел познакомится с тобой. Все-таки они все считают, что ты Sorceress. Для него это будет огромный подарок.
- Ох, конечно, давай сходим, Никки. Сейчас я только приведу себя в порядок. - Я неспешно подхожу к зеркалу, подношу к губам ярко-алую помаду...
- Ладно-ладно, я согласен. - Клаус недовольно смотрит на Никки, я же счастливо улыбаюсь. Я сделаю для тебя все, что захочешь, ведь и ты меняешься. Мне хочется верить, что ради меня.
***
В день показательного турнира ярко светит солнце, отражая мое душевное состояние. Этот праздник, когда можно почувствовать себя человеком совершенно иной эпохи - настоящий подарок для меня, девятнадцатилетней девочки,которая видела сказки лишь на картинках в детских книжках. А сейчас сказка ожила, и я ощущаю себя настоящей принцессой, за сердце которой сражается бесстрашный рыцарь, благословленный поцелуем прекрасной дамы.
Мне нравится наблюдать как морщинки в уголках твоего рта и недовольное выражение лица от необходимости участвовать в этом турнире лучников, сменяются лучезарной улыбкой, когда ты смотришь на меня. Мне нравится наблюдать, с какой легкостью ты побеждаешь противников, в тоже время сохраняя добродушие и не кичась своими, если говорить честно, не совсем справедливыми победами. В конце концов, твой опыт неоспорим и победить тебя невозможно. Меня умиляет, как смущенно ты пытаешься натянуть килт пониже и испуганно перестаешь его дергать, когда он едва не слетает с бедер. Меня очаровывает твой поцелуй, который ты даришь мне в конце турнира, официально провозглашая меня королевой этого вечера. И я только крепко-крепко обхватываю тебя за шею, и радостно улыбаюсь,слыша одобрительные выкрики толпы, дружеский свист и это привычное обращение Sorceress. Мне нравится быть с тобой. Мне нравится быть твоей.
***
Звук волынки и лютни смешивается в одно сплошное, задорное звучание народной мелодии. Отсветы от костров освещают пространство вокруг, высвечивают бликами цветастые наряды девушек и мужчин. Мы с тобой обессиленные падаем на траву, и я целую тебя снова, снова и снова, потому что сегодня счастье затапливает меня, требует выхода,который я нахожу в танцах с тобой, в прикосновениях к тебе, в поцелуях тебя, во взгляде в твои мерцающие янтарным глаза.
- Mo ghrá. Go raibh maith agat as do sonas.***** - Ты шепчешь это мне, целуя в шею, и я только шутливо толкаю тебя в бок и, пытаясь добавить в голос недовольных интонаций, произношу:
- Нечестно разговаривать на языке, который я не знаю.
- Хорошо, я переведу. Я сказал: моя...
- Клаус, вам звонили. Я решила принести телефон. - Молоденькая девчонка, работающая в доме, несмело подходит к нам, протягивает тебе мобильный, а ты тяжело вздыхаешь, но все же находишь в себе силы улыбнуться, поблагодарить ее и посмотреть, кто же это звонил столь не вовремя. Твое лицо меняется, ты извиняешься и отходишь в сторону, набирая чей-то номер. Я только разочарованно вздыхаю и невидящим взглядом наблюдаю за танцующими и веселящимися людьми. Момент снова упущен.
Когда ты подходишь и садишься рядом, я поворачиваю лицо к тебе, но сразу же становлюсь серьезной, увидев, что выражение твоего лица явно не предвещает ничего хорошего.
- Что случилось?
- Мне жаль. Кэролайн, мне так жаль. - Ты бормочешь это несвязно, обхватываешь мое запястье и даже не замечаешь, что сжимаешь его так сильно, что под бледной кожей моментально проступает запекшаяся кровь. Я еще не знаю, что произошло, но тяжелое предчувствие уже убивает меня, вызывая горькие слезы, которые застывают на ресницах. - Мы возвращаемся в Мистик Фолс. Твоя мама умерла.
Примечания:
* - Кассиопея - созвездие в Северном полушарии; ** - Несси - сокращенное имя Лох-Несского чудовища; *** - Sorceress - чародейка (кельтск.); **** - mo ghrá - моя любовь (кельтск.); ***** - Mo ghrá. Go raibh maith agat as do sonas - Моя любовь. Спасибо тебе за счастье (кельтск.).
Я смотрю на мелькающие за окном картинки не моргая, широко раскрытыми глазами. Мы с тобой едем в машине по узеньким улочкам моего родного города, и я только успеваю вытирать струящиеся по щекам слезы. Вот мы проехали школу, где небольшими стайками бродят ученики, переговариваясь и весело смеясь. Я так и не закончила школу. Вот небольшой домик Мэтта. Интересно, как скоро он нашел себе новую девушку? Я его не виню, я ведь только пользовалась им в детской попытке позлить Деймона. Кажется, что это было много жизней назад, а ведь на деле прошло всего лишь два коротких года. Вот дом Елены. Я отчаянно всматриваюсь в окна второго этажа, вспоминая ее привычку сидеть на подоконнике. Но там никого нет, и я только кусаю губы, чтобы сдержать отчаянные всхлипы. У меня больше никого нет.
Когда мы подъезжаем к моему дому, я титаническими усилиями все же беру себя в руки, вытираю ладонями мокрые щеки, распахиваю дверцу и медленно иду по дорожке, не оглядываясь на тебя. Виню ли я тебя в том, что по твоей вине так и не помирились с мамой, не доказала ей, что я не бесчувственный монстр, а все та же ее маленькая дочка, которой так необходима поддержка и материнская ласка? Да, виню. И плевать на то, что ты показал мне, что можешь быть и другим, заботливым и трогательным. Твоя забота не распространилась на главное: на то, чтобы подарить мне спокойствие, уберечь меня от едкой вины и соленой ненависти, которую я отныне буду испытывать к себе постоянно. Ты слишком эгоистичен, чтобы понять, что мое сердце могло вместить любовь и потребность не только тебя, но и других людей. А сейчас сердце покрылась толстой коркой льда, и я не уверенна, что есть в мире способ отогреть обжигающий холод, который сковал всё мое тело и, кажется, даже струится ледяной жидкостью в жилах.
Ты замираешь на пороге, все продолжая следить за мною пристальным взглядом голубых глаз. Я знаю, ты боишься, что я сделаю что-то себе или свихнусь окончательно. Я знаю, ты чересчур собственник, чтобы позволить игрушке сломаться раньше времени. А еще я знаю, что ты переживаешь на свой странный манер, который проявляется в том, как ты сжимаешь губы, хмуришь брови, стискиваешь ладони в кулаки. А мне хочется, чтобы ты поступал иначе. Чтобы твое сожаление было не молчаливым. Чтобы твое сочувствие было не отдаленным. Я хочу, чтобы ты кричал на меня. Я хочу, чтобы ты ударил меня с такой силой, чтобы слезы моральной боли сменились слезами физической. Я просто хочу забыться.
- Тебе нужно поспать. - Твой голос холоден. Я знаю, тебе так легче.
- Мне нужно на кладбище.
- Я пойду с тобой.
- В этом нет потребности.
- Но все же. - Как скажешь, хозяин. Я не произношу этого вслух, но ты читаешь это в ярко-алых молниях, полыхающих в моих глазах, кривишь губы, бросаешь сумки просто в прихожей и идешь вперед. Твоя очередь игнорировать меня.
***
Воздух на кладбище пахнет свежевскопанной землей, горечью полыни, приторностью насильно насаженных здесь роз, ромашек и кустов сирени и сладкой до отвращения ноткой разлагающейся плоти. Я бреду между могилами, замираю у надгробия, на котором выведено имя "Дженна Саммерс". Я провожу пальцами по раскаленному на солнце камню и задумчиво спрашиваю, чувствуя, что ты рассматриваешь могилу.
- Помнишь ее?
- Да? Это тетя Елены. - Твой голос равнодушен, и это окончательно прорывает всю плотину моей напускной сдержанности.
- Нет, не так! Ты помнишь ее лицо? Ты помнишь ее глаза, когда она умирала? Ты помнишь хотя бы что-то о человеке, которого убил? Тебе хотя бы на мгновение было жаль? - Я бью тебя кулаками в грудь, срываюсь на крик, который смешивается в сплошной вой раненого животного, когда из груди начинают вырываться рваные всхлипы.
- Успокойся! - Ты встряхиваешь меня за плечи. Сильно. Ты сжимаешь пальцы, оставляя на коже красные метки. Больно. Ты смотришь мне в глаза, приблизив свое лицо к моему. Яростно. Ты шипишь сквозь зубы, кривя губы в грустной усмешке. - Нет, я не помню. И мне не жаль. Ты хочешь говорить о людях, которых я убил или все же найдем могилу твоей матери?
Я только киваю и иду дальше. Господи, это так страшно, даже не знать, где похоронили самого родного человека, искать мамину могилу среди сотен мраморных надгробий, под легкие отзвуки твоих шагов за спиной.
Когда ты обхватываешь мое запястье, заставляя меня остановиться, я уже намереваюсь сказать какую-то грубость. Мне больно ощущать твои прикосновения. Но ты только молча указываешь мне головой на боковую тропинку, и я понимаю, что наши поиски наконец-то закончились...
***
- Прости. Прости-прости. Простипростипрости... - Это единственное слово, которое само срывается с моего языка, стынет в теплом весеннем воздухе уродливым облаком обжигающей боли. Я сижу на коленях, вцепившись ногтями в камень, на котором выведено мамино имя,не замечая, как побледнели обескровленные кончики пальцев,как стекает кровь с прокушенной губы. И здесь ты не даешь мне окончательно погрузиться в свою боль, ты вырываешь меня из этого спасительного забвения, в котором есть только это место и мое хриплое "прости". Ты силой разжимаешь мои руки, ты силой поднимаешь меня на ноги, снова встряхиваешь, как тряпичную куклу.
- Довольно. Мы едем домой. Тебе нужно поспать.
- Я не хочу. Отпусти меня. Я останусь здесь. - Запястья, сжатые твоими руками отчаянно саднят, но я продолжаю такие детские, глупые попытки вырваться. Ты, кажется, даже не замечаешь этих моих порывов, ты просто тянешь меня за собой, на ходу произнося:
- Я тебя не спрашивал.
***
- Я не буду спать. Я не хочу. - Мы стоим в коридоре, напротив друг друга. Ты раздражен, и я понимаю, что играю с огнем. Но разве сейчас меня этим напугаешь?
- Будешь. Или мне сломать тебе шею и таким образом заставить отдохнуть? - Ты приподнимаешь брови, делаешь шаг в мою сторону. Ты не посмеешь, ты так часто мне уступал, ты больше не делаешь мне больно. Ты просто не можешь сделать мне больно. Так мне говорила Никки, и сейчас я хочу в это верить.
- Ты не сделаешь этого. - Боже, какая наивная... Я понимаю, что либо я неправильно понимала суть слов Николетты, либо она просто ошибалась, как раз в тот момент, когда еще ощущаю эту черную пропасть, надвигающуюся на меня, уволакивающую за собой. Ты все-таки свернул мне шею. Ты все-таки можешь причинить мне боль.
***
Солнечные зайчики пляшут по простыням, заставляя меня жмуриться. Я удивленно понимаю, что уже утро. Да уж, это, конечно, был своеобразный отдых, учитывая как сильно у меня болит голова. Я поворачиваюсь набок и натыкаюсь взглядом на белый лист бумаги и пакет донорской крови, лежащие на соседней подушке. На листе каллиграфическим почерком выведено всего лишь несколько слов, и я недовольно комкаю записку, отбрасывая в сторону.
"Подкрепись. Скоро буду. К."
Шикарно... Ни "извини", ни "доброе утро" на худой конец. Я тебя ненавижу. Ты просто притворщик, который смог обмануть меня, убедить, что ты можешь быть другим. А на самом деле ты абсолютно бесчувственен и тебя совершенно не трогает моя боль.
От грустных мыслей меня отвлекает странная возня на крыльце. Я медленно поднимаюсь, на носочках выхожу в коридор, через стекло в двери выглядываю на улицу. Человек стоит спиной ко мне, перебирая старые счета, рекламные буклеты и газеты, которые по привычке или незнанию все еще продолжают бросать. У него темные волосы, он одет в черное, и мне не нужно долго вспоминать, кто это. Любимых не забывают.
Я не могу даже пошевелиться. Я так и стою возле закрытой двери, смотря на спину Деймона, который сосредоточено перебирает гору бумаг из почтового ящика. Это не просто встреча с человеком, которого любил так наивно и безрассудно, так по-детски, так верно, как преданная собачонка, которая терпела все прихоти хозяина и даже то, что он внушал мне, не уменьшало этой моей болезненной, зависимой любви. Нет, сейчас это было большее. Это была встреча с прошлым, со всем по чему я так отчаянно скучала. Это было так больно и так радостно той особенной грустной радостью, которую испытываешь посетив родные места спустя десятилетия, увидев друзей, волосы которых уже тронула седина, втянув носом воздух, пахнущий так особенно и чарующе в городе собственного детства. И плевать, что в моем случае прошло два года, я ощущаю себя совершенно иной, как будто прожила долгие-долгие столетия, а теперь наконец-то вернулась в место, где когда-то была счастлива.
Я не осознаю, что делаю, когда беззвучно нажимаю на дверную ручку, открываю дверь, делаю несколько несмелых шагов по деревянному полу крыльца.
Деймон оборачивается. Смотрит на меня потрясенно и неверяще. А я просто стою не шевелясь, ощущая, как сильно пекут глаза от невыплаканных слез, как дрожат губы, пытаясь сложиться в хоть какой-то вразумительный звук.
- Кэролайн? Ты здесь? Когда ты приехала? - Деймон приходит в себя, раньше чем я, бросает почту просто себе под ноги и переходит газон, все ближе подходя ко мне.
Когда он замирает на расстоянии вытянутой руки, вопросительно изгибает бровь, вся моя так тщательно сдерживаемая боль прорывается наружу, и я обхватываю его шею руками, прячу лицо у него на плече и жалко всхлипываю. Деймон пахнет любимым виски, пряной ноткой бергамота и кровью.
- Вчера. Я... Ты... Как вы тут все?
- Нашла что спрашивать! Где черти тебя носили два года? Как ты вообще могла оставить мать одну, Кэролайн? - Он отстраняет меня от себя, и я вспоминаю, что Деймон не любит слез, не любит выступать жилеткой.
- Так вышло. Я не могла иначе. Тогда, два года назад ты едва не умер и... - я замолкаю, не зная, как сказать ему, что я провела эти два года с тобой. Мне стоило подумать о такой ситуации раньше, а сейчас я только бормочу что-то неразборчивое себе под нос: - когда я звонила, я соврала. Я...
- Она хочет сказать, что она посетила славный городок Мистик Фолс в моей компании. Впрочем, не только его, за два года мы многое повидали. Да, куколка?
Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пусть земля провалится под моими ногами и преисподняя поглотит меня. Я не в силах смотреть на злые молнии - единственное свидетельство твоей ярости - которые полыхают в твоих глазах, и на Деймона, который смотрит потрясенно, а потом переводит на меня взгляд и в нем столько непонимания и шока, что я просто начинаю задыхаться от всего этого кошмара, который свалился на мою несчастную голову.
***
Когда ты делаешь несколько шагов в нашу сторону, я понимаю, что боюсь. Боюсь тебя. Снова, как тогда, вначале.
- Деймон, потом. Я все потом объясню, а сейчас уходи. Уходи!
- Так все-таки ты с ним! Он внушил тебе? - Деймон кажется остается глух к моим просьбам и мольбам, переводя взгляд то на меня, то на Клауса, который сейчас совсем близко к нам. Одно твое движение - и Деймон мертв. И я не уверенна, что в этот раз ты пожалеешь мои чувства.
- Нет, никто мне не внушал. Я сама, сама!
- Она продалась. Десять лет ее жизни за твою. Можешь поблагодарить ее. - Зачем ты так говоришь? Зачем ты делаешь мне так больно? Деймон смотрит на меня вопросительно, но я продолжаю молчать, потому что не в состоянии сейчас объяснить, что тогда, два года назад, любила его так сильно, что была согласна на что угодно. Сейчас я уже знаю, что фраза "что угодно" порой включает в себя чересчур много, больше, чем может вынести обычный человек, сохранив рассудок, но все же даже сейчас я хочу защитить Деймона, поэтому втягиваю воздух и скороговоркой произношу:
- Деймон, уходи. Я сейчас не могу разговаривать. Уходи. Потом поговорим. - Я делаю несколько шагов, обхватываю твое запястье и пристально смотрю в твои глаза. Бога ради, послушайся меня, вымести злость на мне, но только давай уйдем отсюда. Возможно, ты читаешь эти мысли в моих глазах, потому что бросаешь на Деймона последний взгляд, полный ярости и неприкрытого предупреждения и, предварительно вырвав ладонь с моей руки, идешь к дому, чудесно зная, что я обязательно пойду следом.
***
Дверь закрывается с противным скрипом, вторя моему внутреннему состоянию. Я не решаюсь обернуться и убедиться, что Деймон ушел, поэтому быстро прохожу в комнату и сильно жмурюсь вслушиваясь в твои подчеркнуто медленные и тяжелые шаги.
- Я сейчас предупреждаю тебя в первый и последний раз, - ты начинаешь говорить, ложась на кровать, подкладывая руки под голову и прикрыв глаза, - что если ты еще хотя бы раз без моего разрешения заговоришь с кем-нибудь из своих друзей, я убью их. Кто бы это ни был.
- Почему? По какому праву ты запрещаешь мне видеться с людьми, которых я люблю? - Я срываюсь на этот истерический, безрассудный крик, в котором выплескивается все мое разочарование и грусть по тому другому Клаусу, которым ты был в Богом забытой шотландской деревушке.
- Потому что ты МОЯ!!! - Я не замечаю твоего движения, стремительного приближения ко мне, поэтому только вскрикиваю, когда твои пальцы сжимаются на моей шее, надавливают так сильно, что нет возможности даже втянуть воздух. Я что-то хриплю, а ты долго смотришь на меня обезумевшим, таким чужим, таким холодным и ненавидящим взглядом, что я даже не удивлюсь, если сейчас ты просто вырвешь мое сердце, выместив всю эту свою дьявольскую ярость, проявив злую сущность. - Ты моя, Кэролайн. Ты дала слово. - Последние слова ты произносишь шепотом, приблизив свое лицо вплотную к моему, согревая своим дыханием мои губы, а потом резко отнимаешь руку, позволяя мне громко и судорожно вздохнуть и обессиленно сползти по стене.
- Я никогда не буду твоей. Никогда. Разве что в аду, куда мы с тобой оба попадем. Я не прощу тебе ни того, что не попрощалась с матерью, ни того, что ты держишь меня, как птицу в золотой клетке. Ты жалок. Ты не знаешь, что такое любить и быть любимым. Ты не заслуживаешь хорошего отношения. А я ведь старалась. - Эти слова я произношу тебе в спину. Ты замираешь на пороге, напрягаешься, как туго натянутая струна, и я жду, что вот-вот, сейчас, ты развернешься и наконец-то прекратишь мои мучения. Но ты только легонько киваешь, то ли выражая согласие, то ли просто равнодушие, и уходишь, тихо прикрыв дверь.
Я долго сижу на полу, не трудясь вытирать слезы и только жалко всхлипывая. Я потеряла маму. Давно. Я потеряла друзей. Давно. Я потеряла любовь. Давно. Я потеряла тебя. Сегодня. И эта новая потеря ранит так же остро, как и все предыдущие, а может быть и чуточку сильнее, ведь когда-нибудь я, возможно, верну расположение близких, вымолю прощение на могиле мамы, но вряд ли я в силах убедить тебя, что мои слова - ложь, и боль, и тоска, и страх, которые просто соединились в это нелепое оскорбление, в которое ты так легко поверил. Ну почему ты веришь только в худшее? Почему ты веришь, что сможешь выжить, только закрывшись от всего мира броней, и снимая защиту лишь в редкие часы, как тогда, в Шотландии? Почему ты не даешь мне разобраться в себе? Почему ты не доверяешь мне?
Я не замечаю, как за всеми этими "почему", просто ложусь на холодный пол, проводя ладонью по холодному паркету, а спустя какое-то время, окончательно обессилев, я засыпаю, освещенная ярким солнечным светом, проникающим в окно. И тем более я уже не знаю, чьи руки подхватили меня, спящую, бережно уложили на кровать, заботливо укрыли одеялом, чьи губы так трепетно поцеловали лоб, щеку, с засохшими на них бледными полосками от слез, приоткрытые губы.
Мне снится солнце, теплый май, вереск, и ты, лежащий просто в траве, так по-мальчишески смеющийся, беззаботный и счастливый. Мне снится счастье. Мне снится, что я действительно твоя. И что нет между нами пропасти из нашего с тобой прошлого. И нет в мире ничего. Ни страха, ни горечи, ни одиночества. Есть ты. Я. Твоя.
Пробуждение начинается с раздражающей трели твоего мобильного над ухом. Я медленно открываю глаза, протираю их кулаками, рассеянно понимая, что уже закат, и я проспала целый день. Спустя мгновение ты тоже просыпаешься, отодвигаешься от меня, и я только успеваю удивиться, как оказалось, что мы оба спали на кровати. Я однозначно засыпала не здесь.
- Слушаю. Уже готово? Хорошо. Завтра утром приедем. - Ты нажимаешь на "отбой", и снова закрываешь глаза, даже не удостаивая меня взглядом. Моего терпения хватает ненадолго, и я, даже сама себе напоминая сварливую жену, ворчу, стиснув зубы:
- Ну, и кто это звонил?
Ты открываешь один глаз, пожимаешь плечами, а потом снова притворяешься спящим.
- Клаус! Не спи! Мне скучно! - Я сжимаю руку в кулак, несильно бью тебя им в грудь... Спустя секунду ты обхватываешь меня за запястье, резким движением перекатываешься, и я уже нахожусь внизу, прижатая твоим телом. Мои руки подняты над головой и прижаты твоими ладонями к подушке, моя грудь часто вздымается и опадает, а ты склоняешься ко мне близко-близко и шепчешь в мои приоткрытые губы:
- Что мне делать с тобой, Кэролайн? Я думал об этом. Часто.
- К чему ты говоришь это сейчас? Для всего свое время, Клаус. А сейчас не время думать о будущем. Я настоящего боюсь. Того, каким ты стал здесь. - Когда-нибудь я умру именно так - с откровениями на губах. Когда-то ты просто вырвешь мне сердце, не желая в очередной раз слушать мои признания и сумбурные мысли. Когда-то я надоем тебе. Когда-то я сломаюсь, и в ту минуту наступит конец "нас". Останешься ты. Неизменный. Останусь я. Пустая оболочка. Когда-нибудь...
А сейчас ты усмехаешься и тихо произносишь:
- Значит ты боишься правды и истины. Потому что именно здесь я настоящий, а не во Франции или Шотландии, как ты себе напридумывала. Там просто все было иначе, а реальная жизнь - это не сказка, Кэролайн. - Ты целуешь меня в щеку, скользишь губами по подбородку, прихватываешь зубами мою нижнюю губу, и я не нахожу ответа, просто выгибаюсь в пояснице, чтобы усилить контакт наших тел.
Сегодняшняя близость какая-то отчаянная и горькая. Я просто выплескиваю эмоции, которые отравляют и душат меня, в этих поцелуях, в яростных объятиях, до хруста костей. Это не любовь. Это не похоть. Это просто временное принятие тебя таким, какой ты есть.
***
- Так кто звонил? - Мы лежим рядом, прохладный вечерний воздух холодит наши разгоряченые обнаженные тела, и я рассеянно вожу указательным пальцем по твоей груди, выводя какие-то непонятные символы и полукружия.
- Это по поводу нашего дома. Мы завтра переезжаем. - Ты целуешь меня в висок, когда я потрясенно приподнимаю голову, непонимающе всматриваясь в твои глаза.
- А кто тебе сказал, что я хочу переезжать?
- Не глупи, куколка. Я же вижу, как тебе сложно в этом доме. Ты сможешь иногда приезжать сюда, но жить мы будем в том доме, который обустраивали мои люди вот уже два года. Тебе там понравится, не упрямься. - Ты хмуришься, явно недовольный, что приходится уговаривать меня и давать объяснения.
- Ну, конечно. Если тебе нравится, то мне понравится по определению. Впрочем, я не удивлена. Все, я спать. - Я отворачиваюсь и отодвигаюсь на самый краешек кровати. И плевать, что спать мне абсолютно не хочется. Я все равно буду притворяться спящей, чтобы только забыть твои слова, поцелуи и поступки. Только чтобы ты в очередной раз не видел слезы, которые стали так привычны для меня в последнее время.
***
- Проснись и пой! К тебе гости, куколка! - Ты дергаешь меня за плечо, и я только сильнее прячу лицо в подушку. С этим перелетом и эмоциональными потрясениями, я все не могу прийти в себя даже физически. Я заснула на рассвете, и теперь совершенно не хотела видеть каких-то... гостей?! Я резко распахиваю глаза, только чтобы увидеть потрясенных Елену и Бонни, стоящих на пороге моей комнаты. Сначала я не понимаю, чем вызвана их странная реакция, а потом обращаю внимание, что ты не удосужился даже надеть рубашку и расхаживаешь в одних джинсах. Супер, и на том спасибо. Зная тебя, я не удивилась бы, если бы ты встретил их голым.
- Оставляю вас одних, дамы. Куколка, за тобой приедет машина через три часа. К тому времени будь готова. - Ты выходишь, на ходу натягивая футболку и оставляя меня в гнетущей тишине. Что мне говорить? Как объяснить? Как оправдаться?
- Привет, девочки. Садитесь. - Я смущенно улыбаюсь, сажусь, выше подтягивая простынь, хотя и уверенна, что и Бонни, и Елена замечательно догадались, чем мы с тобой занимались ночью.
- Кэролайн... - Елена первая приходит в себя, садится на кровать, крепко обнимает меня, и я уже не в силах сдержать слез, когда слышу ее шепот: - Ну, как же так? Почему ты соврала? Почему не сказала, что ты с ним? Мы бы что-то придумали!
- Ничего тут не придумаешь, Елена. Я дала слово, и я буду с ним. Пока он не говорит об отъезде, а дальше будет видно. - Я отстраняюсь, рассеянно отмечая, что Елена немного изменилась, в свои девятнадцать она выглядит уже абсолютно взрослой женщиной, в то время как я так и застряла в своих семнадцати.
Три часа пролетели очень быстро. Девочки рассказали мне, наверное, обо всех знакомых и не очень жителях Мистик Фолс, успели вспомнить наше детство и школьные годы, рассказать о выпускном, о дальнейших планах. А я просто слушала и понимала, что никогда не расскажу им про нас. Это и чересчур больно, и до безумия странно одновременно. Я просто сама не знаю, как об этом рассказывать, да и они не готовы воспринимать это.
Они ушли, дав мне слово, что будут беречь себя и не будут пытаться вызволять меня из твоего плена. Они возмущались, спорили, но в глубине их глаз я видела облегчение. Я избавила их от необходимости рисковать самим и вовлекать в это своих близких. Они осознавали, что я уже потеряна и нельзя больше обсуждать со мной личные планы за чашкой чая. Я просто расходный материал, случайная жертва, почти героиня. Я больше не с ними. Я не с тобой. Я просто застряла где-то на тонком канате над пропастью, и нет мне пути ни назад, ни вперед. Я либо буду одна сохранять равновесие, пока не лишусь рассудка. Либо сорвусь вниз и наконец-то обрету покой.
***
- Как тебе? - Мы стоим в огромном холле твоего или, как ты упорно твердишь, "нашего" дома, и я старательно сдерживаюсь, чтобы широко не открыть рот в изумлении. Я привыкла к твоей привычке жить в роскоши, окружать себя старинными безделушками, но это здание не сравнится даже с домами в Англии и Франции. Дом стоит на окраине Мистик Фолс, как огромный гигант, отделившийся от компании убогих лиллипутов, которыми теперь представлялись мне все остальные, типично американские, постройки.
- Как в музее.
Ты только хмыкаешь, присаживаясь на диван, я же поднимаю взгляд, рассматривая огромную люстру, с сотнями свечей, величественно украшающую потолок.
- Да, я решил, что в Мистик Фолс не хватает чего-то значительного.
- Угу, или проще говоря, ты просто решил похвастаться перед моими друзьями. - Я многозначительно приподнимаю бровь, ты же только пожимаешь плечами. - Кстати, все хотела спросить, почему мы не уезжаем? Не думала, что ты захочешь задержаться здесь.
- У меня появились кое-какие дела, связанные с этим городом. Поэтому мы задержимся. Я даже иногда буду разрешать тебе видеться с подругами.
- Как великодушно. - Я ядовито шиплю, понимая, что ты скрываешь от меня что-то. Я уже намереваюсь подняться на второй этаж, когда меня догоняет твой отклик:
- Ах, да, куколка, составь мне список людей, которых ты хотела бы увидеть. Завтра у нас небольшой прием. - Я оборачиваюсь к тебе, пытаясь по твоим глазам понять, что же ты задумал, но ты уже читаешь газету, упорно игнорируя мой взгляд. Потрясающе, вот теперь и думай список кого я составляю - гостей или смертников.
Небольшой прием? Серьезно? Да уж, твои представления о скромной вечеринке явно отличаются от моих. Это я понимаю утром, когда выйдя в коридор, обнаруживаю толпу снующих туда-сюда людей, которые что-то носят, переставляют, убирают, украшают.
- Доброе утро, дорогая. - Я подскакиваю не столько от того, что ты напугал меня, подкравшись, а больше из-за этого твоего "дорогая".
- Доброе... - Я оборачиваюсь, прищуриваю глаза, пристально всматриваюсь в твое лицо, но ты только мило улыбаешься, невинно хлопая ресницами. Да-да, прикидывайся больше. - У тебя хорошее настроение?
- Да, прекрасное, благодарю. - Ты киваешь, усмехаешься и интересуешься: - Какие у тебя на сегодня планы? До вечера, я имею в виду?
- Планы? Никаких. - Я раздраженно сжимаю зубы, потому что этот вопрос звучит издевательски. Действительно, какие у меня могут быть планы, если я и шага не могу сделать без твоего разрешения и не могу видеть людей, которых хочу, не рискуя их жизнями.
- Жаль. А ты мне написала список, который я просил? - Вооот, наконец-то мы тобой подобрались к главному.
- Да. - Я достаю скомканный листик из заднего кармана джинсов, протягиваю тебе и притворяюсь, что пристально рассматриваю что-то на стене, пока ты разворачиваешь бумажку и пробегаешь взглядом по именам написанным там.
- Бонни, Елена, Джереми и какая-то Анжела. Это все, серьезно? - Ты склоняешь голову на бок, я же только сглатываю и коротко киваю, все так же не смотря на тебя. Я очень долго думала, кого написать. В итоге остановилась именно на девочках, ведь ты уже разрешал мне видеться с ними, и я искренне надеялась, что ты уже забыл о том, что они хотели убить тебя во время ритуала. - Не умеешь ты составлять список гостей, куколка. Ну что же, придется самому этим заняться. - Ты разворачиваешься и уходишь, не давая мне возможности возмутиться. Зачем был весь этот цирк, если ты изначально планировал поступить по своему?
***
Я стою перед зеркалом, нервно комкая ладонями ткань великолепного темно-лазурного платья. И чем я не кукла? Ты сам подобрал наряд, украшения, сам послал ко мне девушку, которая уложила волосы в высокую прическу. Мне осталось только нацепить на себя улыбку и спуститься вниз, туда, где уже собрались все люди, которые когда-то были всем смыслом моей жизни. Они и сейчас должны им оставаться,ведь иначе через восемь лет, когда я наконец-то буду свободна, мне просто не к кому будет возвращаться. Должны... Но так ли это на самом деле? Захотят ли люди, которых я любила, ради которых рисковала, протянуть мне руку, принять меня такой, какой ты меня сделал? Я не знаю. И это незнание - еще один повод, заставляющий меня дрожать, кусать губы и нервно вздрагивать от каждого звука, разносящегося на первом этаже.
- Ты готова? - Ты тихо проскальзываешь в комнату, прикрываешь дверь и внимательно осматриваешь меня. Твои глаза темнеют, и я испытываю какое-то острое удовлетворение. Не буду скрывать, что мне льстит то, что даже спустя два года, которые мы вместе на наш странный манер, ты все так же хочешь меня, игнорируя других женщин. Возможно, это что-то и значит.
- Да, почти. - Я беру со столика сапфировое колье, которое переливается лазурным в бледно-желтом свете люстры, поднимаю руки, чтобы застегнуть его...
- Позволь мне. - Ты становишься за моей спиной, застегиваешь украшение, едва касаясь кончиками пальцев обнаженной кожи у меня на шее, но и этого достаточно, чтобы по моему позвоночнику пробежала россыпь мурашек, а участки, куда ты касался, начало покалывать сотнями крошечных иголочек. Наши глаза встречаются в зеркале, и я задаю вопрос, наблюдая, как твоя рука, спустившись вниз, легла мне на живот, притягивая меня вплотную к твоему телу:
- Сегодняшняя вечеринка... Я могу быть спокойна? Я могу тебе верить? - Ты долго молчишь, целуешь меня в макушку, как маленькое дитя, а потом произносишь задумчиво и грустно:
- Могу задать тебе те же вопросы. Я могу быть спокоен? Я могу верить тебе, Кэролайн? Я могу надеяться, что ты сдержишь обещание, данное два года назад?
- Д...да. - Я запнулась, произнося одно короткое слово. Врала ли я? Возможно. Я ведь не могла знать тогда, что мне придется бороться с прошлым, которое так упорно манило меня своей стабильностью, размеренностью и остротой первой, детской любви.
- Тогда ты тоже можешь быть спокойна. Пойдем, гости ждут. - Ты отодвигаешься, протягиваешь мне руку, и я покорно вкладываю свою ладонь в твою. Ты сжимаешь мои пальцы очень крепко, до боли. Но сейчас это необходимая боль. Только она может вытеснить страх, который сковывает меня, когда я представляю лица всех людей, стоящих сейчас в холле, когда они увидят нас рядом, плечом к плечу, так однозначно и безвозвратно соединенными не только руками, но и судьбами.
***
Все оказывается еще хуже, чем я могла предположить. Первым, кого я вижу, подойдя к верхней ступеньке лестницы, конечно же, оказывается Деймон. Какого черта, ты так поступаешь со мной?! Я зло пытаюсь выдернуть руку, но это совершенно бесполезно, уж легче мне ее отрезать, чем вырвать из твоей сжатой ладони.
- Возьми себя в руки! - Ты тихо шипишь, и я уже намереваюсь что-то ответить, но не успеваю, потому что головы всех присутствующих как по команде, синхронно, поднимаются вверх, и я резко втягиваю воздух, чтобы выдержать эту гамму эмоций, которые направленны сейчас в мою сторону. Сожаление, злость, жалость, легкая радость, презрение, непонимание, недоверие, отвращение... Так много чувств, такие разные реакции... Как мне справиться с этим?
- Господа, рад приветствовать вас в нашем доме! - Ты намеренно выделяешь голосом слово "нашем", а потом добавляешь: - Развлекайтесь.
- Кэролайн... Ты совершенно не изменилась. Я очень рад тебя видеть. - Стефан... Он жалеет меня. А мне хочется кричать, что не нужно меня жалеть. Я не хочу, чтобы по отношению ко мне испытывали это убогое чувство жалости.
- Стефан, я тоже очень рада. - Он обнимает меня, и я сильно зажмуриваюсь. Я всегда ценила его дружбу, и я так надеюсь, что от былых дружеских чувств остались хоть какие-то крупицы.
А дальше все лица сливаются в сплошное цветное пятно. И все они говорят, что безумно рады меня видеть, что скучали, и я только морщусь, потому что от неискренности этих фраз даже воздух в зале наэлектризовался. Деймон тоже подходит поздороваться. На его лице привычная ухмылка, но взгляд серьезен и насторожен. Мне отчаянно хочется обернуться и убедиться, что тебя нет за спиной, что ты уже не протягиваешь руку, чтобы вырвать сердце Деймону или может быть даже мне.
- Он не смотрит. Обнимешь меня и возьмешь за руку. Быстро. - Деймон неразборчиво шипит сквозь зубы, а потом нарочито громко добавляет: - Кэролайн, ты замечательно выглядишь! Позволь поздравить тебя с возвращением в Мистик Фоллс. - Деймон протягивает ко мне руки, обхватывает меня за плечи, привлекает к себе. А ты смотришь. Я знаю. Я чувствую это огненное пламя, которое исходит от твоего взгляда, прожигающего мою спину. А потом рука Деймона соскальзывает, он переплетает наши пальцы и вкладывает в мою ладонь небольшой листик. - Ладно, пойду выпью чего-нибудь. - Деймон отстраняется медленно, давая мне возможность как будто бы поправить перчатку, в которую я на самом деле спрятала записку. Еще несколько минут я не решаюсь повернуться в твою сторону, тяжело дыша и пытаясь унять дрожь в пальцах. Этого и не требуется, потому что ты подходишь сам, протягиваешь мне бокал с шампанским и интересуешься:
- Все нормально? Ты очень бледна.
- Нормально? Нет. Мне сложно, Клаус. Я боюсь лишний раз взять кого-либо за руку, не рискуя жизнью этого человека. Ты относишься ко мне, как к вещи. Ты не доверяешь мне. - Несколько секунд ты молчишь, пристально рассматривая мое лицо, силясь что-то прочитать в моих глазах, а потом тихо произносишь, невесомо проводя указательным пальцем по моей щеке:
- Я тебе доверяю, Кэролайн. Ты можешь быть спокойна. Я отойду на несколько минут, не скучай. - Я жду, когда ты скроешься за дверью, ведущей в библиотеку, а потом отхожу к стене, где меня никто не видит, достаю записку, на которой небрежно нацарапано черной ручкой всего лишь несколько слов, которые, впрочем, способны перевернуть всю мою жизнь с ног на голову.
"В саду, возле фонтана. В полночь. Нужно поговорить".
Я только успеваю дочитать, как огромные часы, висящие в холле, зловеще и гулко бьют первый раз. Всего они ударят двенадцать. Наступила полночь.
Я все еще стою на одном месте, с каждым ударом часов все сильнее чувствуя тяжесть решения, которое мне суждено принять. Я могу остаться и сохранить твое отношение ко мне. Хотя, что мне сохранять? Ты уже не такой, как был до нашего приезда в Мистик Фолс. Возможно, я просто надоела тебе, перестала быть достойной того отношения, которое ты проявлял ко мне раньше. Но ты все равно остаешься терпимым ко мне, не причиняешь мне столько боли, сколько было в самом начале, а сейчас я рискую вернуть то жуткое время, когда не было ничего, кроме внушения, крови на губах, грубого секса и боли. Постоянной, выворачивающей наизнанку, терзающей и душащей боли, обволакивающего одиночества и холодного страха.
Шесть...
Семь...
Восемь...
Но ведь дело сейчас не только в нас. Дело еще и в Деймоне, который почему-то выбрал столь неудобное время для разговора. Ну неужели нельзя было увидеться где-то в людном месте, в компании Стефана, Елены и Бонни? Ты, возможно, даже не разозлился бы в таком случае. А вот эта полночная встреча, в уединенной тишине обширного сада - сплошное безумие, самоубийство. Предательство. Да, я осознаю, что это предательство. Но еще я осознаю, что Деймон чересчур самонадеян и импульсивен, он может навлечь огромные неприятности на свою голову, если я не приду и не выслушаю то, что по его мнению, не терпит отлагательства.
Девять...
Десять...
Одиннадцать...
Я так и не смогла обдумать свой выбор. Не придумала план и не просчитала весь риск, в случае поражения. Я просто делаю первый шаг в сторону лестницы, ведущей в сад, как раз в тот момент, когда часы зловеще пробивают последний раз. Гулкое эхо еще некоторое время звучит в воздухе, и я отчетливо слышу в нем истеричный и издевательский хохот, как будто даже время понимает, какую глупость я совершаю.
"Одна минута... Одна минута... Я только узнаю, что он хочет и попрошу больше никогда не делать таких глупостей. Больше никогда. Клянусь." - Я повторяю эти слова, как заклинание, находя в них какое-то ложное утешение, все то время, пока быстрым шагом иду вперед, по аллее засаженной высокими тисами, листья которых тихо шелестят на ветру. В воздухе отчетливо слышится запах моих любимых фрезий, и это заставляет меня ускорить шаг, только бы скорее вернуться в освещенный зал, в безопасность и стабильность жизни, к которой я уже успела привыкнуть, хотя и не могла назвать ее идеальной. Скорее, мучительно-необходимой...
Мои размышления резко прерываются, когда кто-то зажимает мне рот рукой, прижимает к своему телу. Я что-то невнятно бормочу в ладонь, но резко затихаю, услышав голос Деймона:
- Тихо ты! - Он выпускает меня из своих объятий, позволяет повернуться к нему лицом и вглядеться в его глаза, освещенные лишь желто-перламутровым сиянием луны.
- Ты свихнулся, Деймон? Что такого срочного могло произойти, что ты додумался позвать меня сюда? - Я сразу перехожу к делу, потому что с каждой секундой, с каждым шорохом, раздающимся на гравии дорожки позади, мне кажется, что моя кровь все сильнее леденеет, переполняя меня парализирующим, животным ужасом.
- Не догадываешься? Быть может я хочу сказать тебе спасибо за то, что ты проявила благородство и спасла мою жизнь, а сама сейчас находишься в полнейшей заднице, как считаешь? - Голос Деймона пропитан язвительностью и иронией, он подходит ко мне близко-близко, оставляя между нами всего лишь дюйм, лишая меня возможности думать и связно отвечать, поэтому я только тихо шепчу, потому что находясь в такой странной близости нелепо говорить громко:
- Мне не нужна благодарность, Деймон. У меня была возможность помочь тебе, я ею воспользовалась. Вот и все.
- И что нам теперь делать? Я не люблю иметь долги, Кэролайн. Я просто никогда даже предположить не мог, что ты настолько маленькая глупенькая дурочка.
- Ну, конечно, я же никогда не отличалась глубиной и здравомыслием, тебе ли не помнить? Мне не нужна помощь. Единственное, чем ты можешь мне помочь, так это не назначать мне больше таких встреч. Не для того я заключила с Клаусом такую сделку, чтобы ты сейчас лишился головы. Я пойду. - Я разворачиваюсь, делаю несколько шагов, придерживая подол длинного платья, и ощущаю облегчение, которое теплой волной растекается по телу. Я поступаю правильно. Я знаю, что мне стоит вернуться. Просто чувствую.
- Почему? - Вопрос звучит мне вдогонку, и я замираю, понимая, что именно интересует Деймона.
- Просто так было правильно для меня. Это было важно. Важнее, чем что-либо иное. - Откровенность иногда бывает совершенно невовремя. Так было и в этот раз. Уже спустя долю секунды Деймон преграждает мне дорогу, и я вижу явный вопрос в его глазах. Не знаю, что он читает в моем взгляде, но видимо этого достаточно для него, потому что он кладет руку мне на затылок, склоняет голову ко мне, и я успеваю только тихо прошептать "не нужно", перед тем, как губы Деймона накрывают мои...
***
Где-то там, в большом зале твоего дома, звучат звуки вальса. Музыка доносится в сад лишь едва различимым, тихим-тихим звучанием, и я отстраненно вслушиваюсь в плавную мелодию, пока Деймон целует меня. Его губы мягкие и имеют вкус виски. Такой знакомый вкус... И руки у него теплые и уверенные, когда он обнимает меня за талию, привлекает к себе, не оставляя между нашими телами и дюйма, заставляя меня забросить ладони ему на шею, запустить пальцы в волосы у него на затылке, ответить на поцелуй, вернуть время, когда все было легко и просто.
- Деймон... - Я выдыхаю имя в его приоткрытые губы, всматриваюсь в его глаза, и понимаю, что это неправильно. Я не такая, я не предательница. Я могу беречь то болезненное, острое чувство, которое испытывала и, возможно, испытываю к нему, но не могу принадлежать одновременно двоим. Сейчас я принадлежу тебе. Я обещала. Поэтому я пытаюсь отстраниться от Деймона, оттолкнуть его, что-то невнятно бормочу, когда губы Сальваторе вновь накрывают мои.
Гулкие звуки аплодисментов заставляют все мое тело онеметь, я резко отстраняюсь от Деймона, поворачиваюсь к тебе лицом, наблюдая, как медленно, почти лениво, ты продолжаешь приближение к нам.
- Браво, куколка! В тебе погибает великая актриса. Сколько двуличия, масок, образов. - Твой голос холоден, но я то знаю, какая буря бушует сейчас у тебя внутри, и что сейчас ты выплеснешь всю ярость на нас, просто уничтожишь все, что тебе неугодно.
- Клаус, послушай... Я...
- Заткнись. - Я моментально затихаю, просто бросаю умоляющий взгляд на Деймона, который хотя и молчит, но продолжает упорно стоять за моей спиной. Какая глупость и самонадеянность! Какое легкомыслие! Неужели он не понимает, что ему нужно бежать, пока еще есть время, пока твоя ярость направлена на меня, пока есть хоть какой-то шанс, что я могу принять весь удар на себя, не рискуя его жизнью. - Деймон, правда она очень умелая девочка? Сколько в ней скрытых талантов, не правда ли? Тебе понравилось ее целовать? - Я чувствую, как холодит кожу слезинка, скатившаяся после этих твоих слов. Ты говоришь обо мне, как о шлюхе, которую ты подложил под первого встречного. Это больно. До одури, до сумасшествия больно.
- Да, я знал об умениях Кэролайн значительно раньше, чем ты. - Голос Деймона сочится ядом и напускной бравадой, а мне отчаянно хочется ударить его, чтобы он наконец-то понял, что выбрал крайне неудачное время для этой мальчишеской провокации. Но сделать что-либо я не успеваю, потому что маска ледяного спокойствия, которую ты демонстрировал, моментально тает под воздействием слов Деймона. Мимолетное движение - и вот уже ты отталкиваешь временно безжизненное тело Деймона Сальваторе, которому ты так легко свернул шею.
- Клаус, перестань! Умоляю, перестань! Я бы вернулась! Я уже хотела вернуться.Поверь мне. Поверь, пожалуйста. Не трогай только его. - Я срываюсь на рыдания, из горла вырываются потерянные всхлипы, когда я, как маленький ребенок, протягиваю к тебе дрожащую руку, неуверенно касаюсь пальцами твоей напряженной спины, сжимаю черную ткань, робко пытаясь привлечь твое внимание, убедить, дать понять, что я говорю правду, что мне нужно было всего лишь несколько мгновений...
Он поворачивается ко мне так резко, что я успеваю заметить лишь безумие и кровавую ярость, которые полыхают в его глазах. А потом я чувствую только удар, такой унизительный, наотмашь ладонью по щеке... И больно мне не от того, что я упала просто на гравий дорожки и мелкие камешки поранили мои обнаженные руки. И даже не от того, что из разбитых губ стекают струйки крови, скользят по подбородку, падают на былое великолепие лазурного шелка, в которое я одета. И, наверное, мне даже не очень больно, когда ты приседаешь возле меня на корточки, обхватываешь волосы у меня на затылке, разрушая безупречность прически и рычишь сквозь зубы:
- Я же сказал тебе заткнуться. Я и слова не хочу слышать от такой лживой сучки, как ты.
Это все пустяки, я переживу физическую боль. Мне больно потому что ты не веришь. Потому что здесь, в моем родном городе, под мерный шум льющейся из фонтана воды и едва различимые нотки классической музыки, я теряю тебя окончательно. Мы снова чужие.
- Клаус... Прошу...
- О чем? Сохранить ему жизнь? Хочешь, я могу ему внушить, чтобы он называл Гилберт твоим именем, всякий раз, как трахает ее? Будет тебе маленькая компенсация. - Ты зло усмехаешься, возвышаясь надо мной, я же продолжаю сидеть на дорожке, не в силах унять дрожь, сотрясающую все мое тело.
- Ты следил за мной, да? Прости меня. Я хотела просто поговорить с ним. - Ты не отвечаешь, только дергаешь меня за руку, ставишь на ноги и шепчешь почти касаясь моих губ своими:
- Ты меня с кем-то путаешь. Я не прощаю, я предпочитаю месть. - Сейчас ты стоишь спиной к Деймону, я же могу видеть над твоим плечом, как Сальваторе медленно начинает приходить в себя. Я сразу же отвожу взгляд, надеясь, что Деймон будет достаточно благоразумен, чтобы сбежать сейчас, пока ты до хруста сжимаешь пальцы на моей талии и продолжаешь свое откровение: - Не думаю, что ты мне нужна. Такое ощущение, что прикасаешься к грязи. Может мне убить тебя?
А дальше я уже не знаю, есть ли Деймон рядом, не слышу шума фонтана и музыки, не понимаю, стоит ли мир еще или его поглотила бездна, и я падаю, падаю, падаю в это огненное марево, которое застилает мозг багровыми вспышками яростной боли, которая разрывает тело, когда ты впиваешься клыками в мое плечо, шею, разрывая кожу, ткани, заставляя кровь течь сплошным потоком, вымазывая ткань платья алым. И твои руки сжимают мое тело, и я как-то отдаленно слышу, как хрустят и ломаются кости, как от этой выворачивающей наизнанку агонии боли подкашиваются ноги, и я еще сильнее прижимаюсь к тебе, обессиленно замираю в твоих руках. Пусть только это быстрее закончиться...
- Даже кровь у тебя грязная. Моя маленькая, порочная кукла. Или шлюшка? Как тебе угоднее? Мое очередное разочарование. - Ты шепчешь это мне в ухо, слизываешь струйки крови с моей шеи, приподнимаешься указательным пальцем мой подбородок, смотришь в мои заплаканные глаза и резко отпускаешь руки, делаешь шаг назад, а я так стыдно, так позорно, падаю перед тобой на колени. Мое тело бьет крупная, лихорадочная дрожь, кровь клокочет в горле, с отвратительным звуком выливается из-зо рта, и я вцепляюсь ногтями в землю, только чтобы не повалиться на дорожку плашмя, только, чтобы сказать последнее слово, сделать последнее признание. И умереть. Наконец-то умереть...
- Я... Жаль. Мне жаль. Я хотела, чтобы у нас все было иначе. - Я чувствую, что ты смотришь на меня сверху вниз, и, наверное, твой взгляд выражает отвращение. Я действительно жалкая, разбитая и уничтоженная.
- А он ведь сбежал, Кэролайн. Он оставил тебя умирать. Кому же ты доверяешь свою жизнь, дура? Неужели ты настолько глупа? - В твоем голосе больше нет злости, но это заставляет меня рыдать еще сильнее. Я как маленькая девочка жалко всхлипываю, пытаюсь стереть с лица слезы и кровь, но делаю только хуже, вымазывая все лицо багряно-красными мазками. Я уже знаю, что ты снова не убьешь меня. Ты просто будешь меня ненавидеть. И сейчас мне плевать, что Деймон оставил меня умирать. Это предательство ничто, по сравнению с тем, едким, разъедающим душу отвращением, которое я испытываю сама к себе.
Я испуганно дергаюсь, когда ты протягиваешь ко мне руку. Я ожидаю очередного удара, а быть может даже вырванного сердца, но ты подносишь запястье к моим губам, и мне не нужно давать указаний. Я и так знаю, что от меня требуется. Я прокусываю кожу, делаю короткий глоток твоей приторно-сладкой крови, а уже спустя мгновение ты вырываешь руку, разворачиваешься и быстрым шагом уходишь в сторону дома, на ходу бросив:
- Входи через черный вход. Не хватало еще, чтобы гости увидели, какое жалкое зрелище ты из себя представляешь.
Ты уходишь, и мне больше нет нужды хранить хотя бы последние крупицы гордости, поэтому я сворачиваюсь клубочком просто на тропинке, прижимая колени к груди. Ни за что не встану. Никогда. Я буду лежать здесь пока земля не разверзнется подо мною и не поглотит меня. Или пока я не иссохну, лишенная пищи.
Я просто хочу, чтобы кто-то меня обнял. Мне просто нужно чье-то тепло. Я так устала быть одинокой, в этом холодном коконе, где у меня не осталось ничего, только сизый туман ледяного равнодушия и жестокости.
Я не замечаю тебя до тех пор, пока ты не подхватываешь меня на руки, и я только испуганно вскрикиваю, пытаясь по выражению твоего лица понять, зачем ты вернулся.
- Ну что смотришь? Можешь радоваться, ты окончательно села мне на шею. Но это не навсегда, Кэролайн. Когда-то твои игры погубят тебя. Помни.
***
Япония, Токио, 2020 год, май, 01.30
- А потом я плакала всю ночь. А ты то обнимал меня, то оскорблял, то уходил, оставив в одиночестве. Что ты чувствовал тогда, Клаус? - Мы с тобой сидим на диване, когда ты задаешь этот вопрос, вырывая меня из омута горестных воспоминаний о событиях многолетней давности.
- Боль. Обиду. Грусть. Все то, что ненавидел в себе. Как же я презирал тебя за то, что ты снова заставила меня испытывать эти такие человеческие эмоции. Ты была моя! Тогда ты обязана была быть моей.
- Я и была. Просто ты не верил в это. Все дело в вере, Клаус. А ты не верил мне ни тогда, ни сейчас, иначе не прогонял бы, а понял бы, почему я уезжала. - Ты смотришь на меня так пристально, а потом проводишь кончиками пальцев по моей щеке, возможно пытаясь через прикосновение передать мне частичку той веры, которой ты научилась за эти десять лет, в отличии от меня. - Но я еще не закончила. Ведь мы не сразу уехали из Мистик Фолс. Далеко, не сразу...
Глава написана под песню Muse "Hysteria". Песню слушать не обязательно, но для атмосферы - желательно.
США, Мистик Фолс, 2012 год, октябрь
Прошло уже почти четыре месяца с той злополучной вечеринки. За это время мы с тобой отдалились окончательно, и теперь между нами не было ни физической, ни тем более духовной близости. Иногда, лежа в холодной постели и смотря невидящим взглядом в темный потолок, я представляла тебя с какими-то безликими девушками. В такие моменты я сильно зажмуривалась, так, чтобы глазам становилось больно, и чтобы эта боль вытеснила образы и яркие картинки, в которых ты прикасался к чужому телу, целовал чужие губы, шептал какие-то странности на иностранных языках кому-то другому. Не мне. Но избавиться от этих фантазий мне не удавалось, и я тихо плакала, уткнувшись носом в подушку и вслушиваясь в тишину в глупой надежде, что где-то там, на первом этаже, раздадутся твои шаги - вестник твоего возвращения. Но проходили часы, за окном начинал заниматься рассвет, заливая комнату бледно-желтым светом, а ты все не возвращался и я, вконец обессиленная, проваливалась в тяжелый, беспокойный сон.
В самом начале я пыталась извиняться, и слово "прости" срывалось с моего языка по сотни раз на дню. Я пыталась объяснять, я наплевала на гордость и ходила за тобой по пятам, лишь только бы не оставаться одинокой, не погибать в этом мире, стены которого все рушились и рушились, грозясь упасть на меня и уничтожить последние крупицы моей и так сломанной жизни. Сначала ты просто игнорировал мои извинения, сохраняя безразличие и хладнокровие, которые стал проявлять уже на следующее утро после приема, кажется позабыв, что ночью обнимал меня и дарил хотя бы молчаливое, но такое необходимое утешение и понимание. А еще через несколько недель тебе надоели мои извинения, и ты просто обхватил мое лицо ладонями, внимательно посмотрел в мои глаза и яростно прошипел сквозь сжатые зубы:
- Я больше не хочу слышать твоих извинений по поводу той ночи. Никогда.
С тех пор для меня все закончилось. Я так и не была прощена, а твое внушение не позволяло мне ничего объяснять и вообще говорить о ситуации с Деймоном.
Так начался период моего одиночества. Иногда ты позволял приходить ко мне Елене и Бонни, но они проявляли все меньший энтузиазм к подобным встречам и приходили все реже. Изредка ты сопровождал меня на кладбище, где я часами сидела возле маминой могилы, глотая соленые капли слез. Все остальное время я чувствовала себя принцессой-невольницей, ведь я жила во дворце, могла часами бродить по узким тропинкам между цветочных клумб, либо огромных и величественных тисов и тополей, которые молчаливыми громадами возвышались по всей площади огромного сада, но не могла выйти без твоего непосредственного разрешения и сопровождения.
С наступлением осени я окончательно погрузилась в апатию и только где-то внутри копилась, зрела, бурлила та истерия, которая все чаще вырывалась наружу, уничтожая какие-либо страхи и опасения. Я все больше хотела чего-то фатального, того, что либо убьет меня, либо вернет мне прежнего тебя. Родного тебя.
***
Сегодня на улице холодно, небо затянуто серым покрывалом облаков, ветер кружит в водовороте желтые, красно-коричневые и бурые листья. Я сижу на балконе одной из гостиных на третьем этаже, просто на полу, прислонившись к кованной бронзовой решетке спиной, подтянув колени к груди, и рассматриваю обстановку комнаты, хорошо видную мне через открытые балконные двери. Резкий, порывистый ветер треплет мне волосы, шелестит в складках одежды, и иногда я даже ощущаю тяжелые, ледяные капли дождя, которые падают с свинцовой черноты небес, но меня не особо это волнует, и я продолжаю наполнять стакан янтарным виски из уже почти пустой бутылки. Алкоголь - мой лучший друг в последнее время.
Когда ты входишь в гостиную, и видишь меня, то ничего не говоришь, лишь неодобрительно поджимаешь губы, заметив бутылку, и садишься за стол невдалеке от двери, ведущей на балкон. Ты часто рисуешь здесь, и на столе множество набросков и палитр с цветастыми масляными и акварельными красками. Возможно, именно тот факт, что ты часто проводишь здесь время стал решающим, когда я выбирала место, где можно напиться.
Сейчас капли дождя падают все чаще, но я даже не думаю подниматься, разрываю пакет крови, который я захватила с собой, выливаю немного алой жидкости в стакан, добавляю туда же спиртное и медленно перемешиваю своеобразный коктейль указательным пальцем, удовлетворенно усмехаясь, когда ты с отвращением наблюдаешь за моими манипуляциями. Хоть какие-то эмоции, и на том спасибо.
- Хочешь? - Я кивком указываю на стакан, ты же смотришь на меня, как на умалишенную и, не предавая своей новой манере общения со мной, холодно и сдержанно отвечаешь:
- Нет. Не люблю смешивать.
- Как знаешь. - Я равнодушно пожимаю плечами, салютую тебе бокалом и добавляю: - Твое здоровье! - Произнеся этот почти издевательский тост, я быстро пью, ощущая, как дождевые капли все сильнее барабанят по полу, мочат мою одежду и волосы. Тело пронизывает дрожь, и в душе снова поднимается волна этого истеричного состояния, когда хочется погрузиться в беспамятство, где не будет этого напускного равнодушия, которым прикрывается разрушительная стихия, бушующая внутри.
- Ты такая отвратительна, когда пьяна. - Ты говоришь это, как будто сам себе, не смотря на меня, а продолжая смешивать краски. Но я слышу и громко смеюсь, не беспокоясь, что со стороны наверняка выгляжу чокнутой алкоголичкой.
- Серьезно? А я думала, что всегда отвратительна, как большая куча дерьма. Или грязи? Как там ты меня называл? - Я прищуриваю глаза, склоняю голову набок, наблюдая за тем, как вспыхивают недовольством твои глаза. Да, сегодня я молодец, определенно. Может еще немного, и ты перестанешь играть в столь неподходящую тебе роль каменной глыбы?
- Слушай, хватит там сидеть.Во-первых, ты уже вся мокрая, а, во-вторых, в таком состоянии ты вряд ли способна сказать что-либо разумное. - Ты снова отворачиваешься от меня, а я сжимаю стакан с такой силой, что он взрывается мириадом крошечных осколков, ранит мне руку, но это ничто, по сравнению с той яростной агрессией, которая клокочет у меня где-то в горле, огненной лавой течет по жилам и заставляет меня огрызнуться, сдобрив фразу максимально ядовитыми интонациями.
- Так внуши мне вообще не разговаривать и моргать почаще. Буду у тебя, как настоящая Барби. - Ты, Клаус, выбрал не ту тактику, потому что твоя сдержанность вызывает у меня только злость, желание кричать и топать ногами, вцепиться ногтями тебе в лицо. Быть может я мазохистка, а может просто хочу, чтобы тебе не было настолько плевать на меня. Ты никогда не был ко мне столь равнодушен.
- Пошла вон! Не собираюсь слушать твой пьяный бред. - И все этот чертов, проклятый холодный тон! Так и хочется взять раскаленную кочергу и всунуть тебе в задницу.
- Хорошо. Я пошла. - Решение приходит ко мне столь быстро, что назвать это планом не поворачивается язык. Это риск, это фатализм, возможно, это самоубийство, потому что сейчас я не уверена, что для тебя будет иметь хоть какое-то значение мое безумие. Я неловко поднимаюсь на ноги, уже абсолютно мокрая, и холодные струйки льются по лицу, смешиваются со слезами, впитываются в одежду, которая противно липнет к телу. Еще одно мгновение, и я, оперевшись руками о бронзовую ограду балкона, перекидываю одну ногу. Ограда невысокая, всего лишь доходит мне до талии, но я настолько пьяна, что даже вампирская координация не позволяет так же легко и быстро перекинуть и вторую ногу, поэтому я неуклюже цепляюсь пальцами за скользкий металл.
- Ну и что ты делаешь? - Я немного поворачиваю голову, отмечаю, что ты по крайней мере отвлекся от рисования и теперь пристально наблюдаешь за моими жалкими потугами.
- Собираюсь уйти. Навсегда. - Ты лишь усмехаешься, снова берешь в руки кисть и, приподняв бровь, замечаешь:
- Боюсь расстроить тебя, куколка, но ты вампир, а мы не на крыше небоскреба. Вряд ли тебе удастся самоубийство. Хотя... Если очень повезет, то тебе может оторвать ногу. Ты же не ящерица, она у тебя заново не вырастет. Может хоть так ты прекратишь свои постоянные истерики?
- Нет, Клаус, у меня обязательно все получится. Твой садовник насадил просто под балконом какие-то деревья и привязал их к таким большим, острым, деревянным палкам. Эх, всегда мечтала об эффектной смерти. - Алкоголь выветривается с головы очень быстро, и теперь уже мои руки отчаянно дрожат не только от холода, но и от страха. Я ведь умру, если прыгну... Умру. И останется тишина, темнота, пустота, та блаженная невесомость, которую я уже испытывала несколько раз за время наших совместных путешествий. Это ведь не страшно, и я не буду бояться.
- Ладно, брось. Слезай оттуда. Я попрошу принести тебе горячий чай. - Ах, так ты думаешь, что я блефую? Ты еще просто не знаешь, что за эти четыре месяца, пока ты неизвестно где проводил ночи я верно сходила с ума, и теперь я настолько безумна, что могу позволить себе все. Я могу позволить взять на себя еще и проклятие самоубийцы. Если говорить по сути, то я уже мертва. Я умирала множество раз, и большинство из них как раз из-за тебя. Почему бы не умереть из-за тебя окончательно?
И я смеюсь, так отчаянно, так нервно, и быстро перекидываю вторую ногу, сильно цепляясь онемевшими пальцами за темную бронзу. Но они мокрые и так неуклонно соскальзывают с гладкого металла, и я только сдираю ногти просто до мяса, пытаясь удержаться, потому что еще не время. Я ведь не попрощалась. Господи, я ведь так много не сказала тебе. И я только отчаянно вскрикиваю, и разжимаю дрожащие пальцы...
***
В тот момент мне кажется, что прошло несколько часов, но на деле всего лишь нескольких секунд мне хватает, чтобы оказаться по другую сторону ограды и, не удержавшись, разжать ладони и начать свое последнее падение...
Мне едва не отрывает руку, когда ты, каким-то мистическим образом все-таки успев преодолеть расстояние, разделяющее гостиную и балкон, обхватываешь мое запястье и безумно сильным рывком выдергиваешь меня назад. О витую решетку мне обдирает всю кожу на обнаженных руках, я больно бьюсь животом и ногами, но это забывается в тот момент, когда я оказываюсь в твоих стальных объятиях, обвиваю ногами тебя за талию, утыкаюсь лицом тебе в плечо, уже не различая, кто из нас дрожит сильнее.
- Господи... Ты... Ты... Да я убью тебя, Кэролайн! Что ты делаешь?! - Ты кричишь так громко, унося меня с балкона и усаживая просто на стол, даже не обращая внимания, что теперь я сижу на твоих набросках и красках, и вода, стекающая с меня размывает акварель, вымазывает мои джинсы, стекает капельками радужных оттенков на пол. Ты трясешь меня за плечи, и, наверное, ломаешь ключицы, но в твоих глазах плещется какая-то абсолютно дикая эмоция, которую в человеческом мире принято называть страхом, что я даже не думаю вырываться. Пусть будет больно. Боль - это такое наслаждение после месяцев равнодушия и холода.
- Тебе просто нужно было разжать руки. Почему? Ты не можешь убить меня сам, не можешь просто отпустить меня, не можешь без меня, не можешь со мной. А мне что делать? Я с ума схожу! Понимаешь?! Ты понимаешь?! Я так больше не могу! Ну же, ударь меня! Сделай хоть что-нибудь, но только не молчи, умоляю! Я задыхаюсь! Я больше не могу! - И снова меня поглощает эта истерия, это дьявольское ощущение неизбежности. Ты снова заставляешь меня жить, но сам не хочешь быть в этой жизни. Кроме того, ты еще и других людей убрал с моего пути, оставив меня одну, совершенно одну.
Ты не отвечаешь. Ты просто даешь мне то, что мне больше всего необходимо в тот момент. Ты целуешь мои губы с такой примитивной, животной яростью, что потрескавшаяся кожа на губах просто лопается и наши рты наполняются моей собственной соленной кровью, а ты все продолжаешь водить языком по ровной полоске зубов, по нёбу, сплетаешь наши языки в каком-то яростном, больше напоминающем борьбу, поцелуе. Но это наибольшая эйфория, которую я только могла испытать сегодня, поэтому я разрываю твою рубашку и звук рассыпавшихся по полу пуговиц тонет в яростном раскате грома, когда я стягиваю белоснежную ткань и мои окровавленные пальцы оставляют на коже твоей груди рубиновые мазки. Столько грязи, столько порока, и эта вода, стекающая вниз, соединяющаяся с краской в причудливых картинах, и это ощущение крови на губах, во рту, на твоем языке, и твои пальцы, с безумием сжимающие мои ягодицы, оставляющие на коже фиолетово-синие следы, и звуки рвущейся одежды - все это так необходимо, так желанно мною.
Я не помню того момента, когда ты подхватываешь меня одной рукой за талию, другой стягивая джинсы, но хорошо ощущаю, как грубо, то ли наказывая, то ли даря самые необходимые на тот момент ощущения, ты опускаешь меня на холодный мраморный пол, в эту лужу дождевой воды и грязно-зеленой акварели. Но и тогда мне плевать, и я провожу измазанными руками по твоей груди, подушечками пальцев обвожу напрягшиеся соски, тяну тебя на себя, чтобы снова соединить наши губы, чтобы лучше слышать те бессвязные слова на сотнях языков мира, которые ты шепчешь мне на ухо, чтобы сильнее ощущать твои руки, которыми ты касаешься каждого миллиметра моего тела, пока не останавливаешь пальцы на складках плоти, поглаживая, заставляя меня выгибаться в пояснице, хрипло стонать и кричать что-то развратное и такое банально-пошлое, когда ты прикасаешься к самой чувствительной точке.
А потом уже нет мира, и забыта боль в израненном теле, и почти прошла вся обида за последние месяцы,потому что наши тела снова соединены и с каждым движением, с каждым прикосновением к твоей напряженной спине и плечам, с каждым поцелуем, с каждым скольжением твоих пальцев по шее, груди, напряженным мышцам живота, с каждым легким, невесомым укусом, которыми ты покрываешь кожу на ключицах, подбородке и губах, я все больше осознаю, что мне не требуются твои слова. Я нужна тебе. И пока нужна, я буду с тобой, не смотря ни на что - ни на друзей, ни на любовь к Деймону Сальваторе, ни на мнение окружающих. Я больше не предам. Клянусь.
***
- Я чувствую себя липкой и грязной. - Я недовольно морщусь, лежа на тебе сверху, сложив руки у тебя на груди, уткнувшись в них подбородком и наблюдая, как медленно гаснут в твоих таких волшебно-красивых глазах искорки желания, только что удовлетворенного в энный раз. Да уж, с такими темпами, я поверю, что ты хранил мне верность все четыре месяца.
- Ты и есть липкая и грязная. Мы с тобой все в краске. - Отвечаешь ты, лениво растягивая губы в ухмылке, проводя пальцами по моему позвоночнику, спускаясь к ягодицам и награждая меня целомудренным поцелуем в нос.
- Да, а еще мы испортили все твои рисунки. - Я огорченно вздыхаю, осматривая окончательно погубленные наброски.
- Ничего. Я могу рисовать на тебе. - Ты хитро улыбаешься и резко переворачиваешься, снова возвышаясь надо мной. Твои пальцы тут же начинают неспешный путь от груди, все ниже и ниже, и я в притворном удивлении округляю губы.
- Оу, подать кисточку?
- Нет, сегодня мы с тобой порисуем немножко иначе. - С этими словами ты смыкаешь губы у меня на соске, проводишь языком влажную полоску на коже груди, и я сразу же признаю, что твой вариант живописи мне нравится значительно больше, чем предложенный мною...
Прошел месяц с моего безумного поступка, и сейчас наши с тобой отношения даже чем-то напоминают былые, как тогда, в Шотландии. Конечно ты не столь же беззаботен, и иногда мы с тобой припоминаем друг другу старые обиды, но в большинстве своем мы теперь учимся решать проблемы диалогом, не всегда мирным и спокойным, но хотя бы без твоей агрессии и моих истерических припадков. Для меня это странно. Такое ощущение, что у нас наступает тот период притирки, свойственный всем парам в начале отношений, если они хотят наладить взаимопонимание и прожить вместе долгую жизнь. Но ведь это не входит в наши планы, а сейчас слово "компромисс" стало основой наших взаимоотношений. Хотя, с другой стороны, это облегчает мне жизнь и, наверное, ради этого относительного спокойствия мне стоит смириться с некоторыми твоими странностями и капризами.
- Доброе утро. Вернее, день. Ты снова спишь до полудня. - Ты прерываешь мои размышления, заходя в комнату. - Елена звонила. Бедняжка, всякий раз, когда ей нужно связаться с тобой, у нее прибавляется седых волос.
- Конечно. А если бы тебе приходилось передавать сообщения через посредников, как бы ты себя чувствовал? Ладно, ну так что она говорила? - Я удобнее сажусь на кровати, облокачиваюсь спиной об изголовье и нетерпеливо приподнимаю брови.
- Она сказала, что МЫ приглашены сегодня вечером в этот ваш бар. Там будет какая-то пьянка, приуроченная невесть к какому празднику. Короче говоря, тебя ждут вечером. - Ты пожимаешь плечами, а потом присаживаешься возле меня и легонько целуешь в губы. В такие моменты меня всегда затапливает волна теплоты и облегчения, потому что нет ничего важнее, чем осознание, что еще один день судьба позволит провести нам в мире.
- Ты же сказал, что она пригласила НАС. Ты что не пойдешь? - Я хмурюсь, потому что последние несколько недель, с тех пор, как Деймон уехал куда-то, ты смилостивился настолько, что позволял мне посещать друзей самостоятельно. Но, если говорить честно, я более комфортно чувствую себя в твоем присутствии, даже если ты не участвуешь в беседе, а просто сидишь где-то в стороне, потягивая виски. И это тоже еще один повод для меня задуматься. С каких это пор, я стала ценить твою компанию сильнее, чем общество друзей детства?
- Приду. Ты же пьешь, как грузчик. Кто тебя будет такую невменяемую домой тащить? - Ты громко смеешься, я же только корчу недовольную рожицу и показываю тебе язык. Тащить он меня видите ли будет. - Приду, но позже.
- Планы на вечер? - Я стараюсь, чтобы голос звучал равнодушно, но ты все равно слышишь заинтересованные нотки, ухмыляешься и отвечаешь с издевательскими интонациями:
- Дааа... У меня встреча. Должны привезти очень важных... кхм, гостей.
- Клаус, хватит придуриваться! Кого привезут?
- Мою семью. Оу, мне звонят. Я выйду, куколка, а ты собирайся. Вечер скоро. - Ты выходишь в коридор, а я так и остаюсь сидеть с открытым ртом. Твоя семья? Серьезно? И как мне прикажешь уживаться с ними? Я немного слышала о них, но все, что слышала, было крайне сомнительным и не обнадеживающим.
***
- Кэролайн, о чем задумалась? - Я рассеяно кручу в пальцах стакан с виски, рассматривая как золотится янтарным жидкость в приглушенном свете в баре. За весь день я больше так и не увидела тебя, потом за мной заехали Елена и Стефан, и я даже не знаю стоит ли ожидать тебя.
- Что, прости? Извини, Стефан, я задумалась. - Я встряхиваю головой, чтобы прогнать марево и рассеяно улыбаюсь младшему Сальваторе, который смотрит на меня задумчиво и грустно.
- У тебя все хорошо? Может я могу помочь чем-то?
- Стефан, все хорошо. Честное слово. Лучше расскажи как ты, мы нечасто видимся. Елена сказала, что вы снова вместе. Рада за вас. - Я улыбаюсь искренне, кладя руку на руку Стефана. Мне приятно, что он все еще помнит нашу былую дружбу и как и раньше пытается мне помочь.
- Да, спасибо. Это сложно. Я, Елена, Деймон. Наши проблемы все такие же, как и до твоего отъезда. - Стефан ухмыляется, находит взглядом свою девушку, которая о чем-то переговаривается с Бонни, и снова поворачивается лицом ко мне: - Ты все еще любишь его? - Этот вопрос заставляет меня подавиться алкоголем и несколько секунд я просто привожу дыхание в порядок, не зная, что ответить. Я ведь и сама для себя не знаю ответа на этот вопрос.
- Ты знал, что я его любила? - Я решаю задать ответный вопрос, только чтобы выиграть время и не отвечать сразу.
- Конечно. Все знали, Кэролайн. Я, Елена, Бонни, даже сам Деймон. Ты никогда не умела скрывать чувства. Просто мы были слишком зациклены на себе, нам некогда было интересоваться твоими чувствами. И когда ты пропала... Даже тогда я больше думал о том, что мой брат все сильнее завоевывает расположение моей девушки, чем о том, что ты, наверняка, влипла в неприятности. Прости меня. Сейчас я понимаю, что не стоило биться головой в стену. Мне стоило по-другому расставлять приоритеты. - Стефан крепко сжимает мои пальцы, а у меня хватает сил только, чтобы благодарно кивнуть, титаническими усилиями сдерживая слезы. Оказывается, они все знали, что я, глупая дурочка, безответно люблю Деймона, даже не смотря на то, как отвратительно он относился ко мне большую часть времени. А я ведь думала, что мои отношения-фарс с Мэттом - хорошее прикрытие.
- Мне нечего прощать. Спасибо тебе за искренность, Стефан. Касательно твоего вопроса... Я не знаю. Наверное, уже нет. Хотя это я только так говорю, а предложил бы он мне сбежать куда-то и скрываться от Клауса, то вполне возможно, я бы согласилась. Мне свойственны глупые поступки. Я ведь мелкая, как детский бассейн.
- Глупости, Кэр. Ты глубже и сильнее многих. И ты потрясающая, потому что способна любить. Просто нужно подобрать достойный объект. - Стефан медленно проводит указательным пальцем по моей щеке, и я со стыдом понимаю, что несколько слезинок все же скатились по коже, демонстрируя, что на самом деле мне до безумия больно, что для всех своих друзей я была недостаточно важна, недостойна спасения.
- Эй, ребята, все хорошо? - В этот момент к нам подходит Елена, и я быстро нацепляю на лицо маску веселья и беззаботности, подключаюсь к ничего не значащему разговору и стакан за стаканом поглощаю виски, то и дело бросая взгляды на выход.
***
Ты оказался прав. Я действительно напилась, и теперь стою в туалете, умываюсь холодной водой, медленно приходя в норму. Уже поздно, пора ехать домой, и я жутко зла на тебя. Теперь придется идти пешком, потому что Елена и Стефан уехали, а в баре остались только едва знакомые мне люди и Бонни, которая, во-первых, живет в другом конце города, а, во-вторых, не испытывает особого восторга от общения с "подружкой Клауса". Она сама так сказала однажды в разговоре с Еленой, не заметив нашего с тобой появления. Ты тоже услышал эту фразу, но просто сильнее сжал мою ладонь, и это дало мне сил, чтобы широко улыбнуться и притвориться, что я ничего не слышала.
- Форбс, какая встреча! - В помещение, шатаясь и держась за стены, вваливается парень, имя которого я не помню. Кажется, в школе мы вместе ходили на литературу, и он крайне неприятный тип.
- Это женский туалет. - Я смотрю на него в зеркало, все также склоняясь над раковиной и держа руки под холодной водой.
- Я знаю. Но ты ведь не против моего присутствия, правда, милая? - Он многозначительно и, по его мнению, наверняка многообещающе приподнимает брови, а я только усмехаюсь. Ну-ну, вполне вероятно, что он выйдет отсюда со сломанной рукой.
- Можешь оставаться, раз ощущаешь себя девушкой. А я ухожу. - Я медленно выключаю воду, подхожу к выходу, но этот наглец упорно стоит возле двери, не понимая, что сейчас очень неудачное время, чтобы проверять мое терпение. - Отойди с дороги.
- Ну, Кэри, ты такая сладенькая девочка. Ты же не будешь упрямиться. Не хотелось бы заставлять тебя... - Он касается своими потными пальцами моей щеки, добавляя в голос угрожающих интонаций. А вот это зря... Я резко откидываю его руку, но уже спустя секунду он обхватывает меня за талию, пытаясь притянуть к себе. Одно мгновение - и он уже падает от довольно легкого толчка. Я стараюсь себя сдерживать, поэтому намереваюсь уйти, пока ярость вкупе с алкоголем, который все еще окончательно не выветрился из крови, не довела меня до необдуманного поступка. - Да брось, Форбс! Ты же трахалась со всем городом! Хочешь, я заплачу тебе? Сколько там платит тебе твой богатенький покровитель? Видимо, немало, шмотки дорогие и вся в побрякушках. Элитная шлюха, да? - Я глубоко выдыхаю, под моими пальцами крошится деревянная дверная ручка, я скриплю зубами и прокусываю себе губу, но сдерживаюсь и тогда, хотя ярость душит, заполняя каждую клеточку тела. Но этот идиот и тогда не замолкает, он продолжает, он разрушает любые запреты и сожаления, своей фразой: - Мой отец всегда говорил, что и твоя мать была потаскухой. Это у вас семейное, да?
Пусть меня простит Бог. Или не прощает, если не может. Но тогда я не могу сдержаться, мне хватает одной секунды, чтобы оказаться рядом, разорвать кожу, вспороть ткани, впиться клыками в яремную вену. Я не пью его кровь, позволяя ей свободно стекать в огромную лужу на кафельном полу. Я не питаюсь им. Я убиваю его. И пусть меня проклянут, пусть осудят, но я не могу простить. Что угодно, но только не эту грязь, которую этот ублюдок позволил себе вылить на память моей матери.
Я не слышу, когда ты входишь, только чувствую, как твои сильные руки обхватывают мою талию, оттаскивают от давно бездыханного тела, лежащего в луже крови. Меня бьет крупная дрожь, и я срываюсь на рыдания, вцепляюсь пальцами в твою рубашку, пачкая тебя алой жидкостью.
- Я не... Я... Он сказал... Мама... Понимаешь? - Конечно же, ты ничего не понимаешь из тех урывочных слов, которые вырываются вместе со всхлипами, но ты прерываешь меня, кладешь мои руки по бокам раковины, заставляешь меня наклониться ниже, одной рукой приподнимаешь мои волосы, а другой открываешь кран, набираешь в ладонь ледяную воду и проводишь ею по моим губам, говоря:
- Помолчи. Мне не нужны твои объяснения. Убила? Значит был повод. Все хорошо, Кэролайн. Тихо-тихо, давай-ка умоемся и поедем домой. - Ты что-то утешительно шепчешь, продолжая смывать кровь теперь уже с моих ладоней, и я хочу ответить что-то, объясниться, но не успеваю... Дверь открывается, в зеркале я вижу Бонни, которая сначала смотрит на тебя, потом ее взгляд опускается на пол, к трупу, она бледнеет, но быстро берет себя в руки и, предварительно захлопнув за своей спиной дверь, яростно шипит сквозь зубы:
- Развлекаетесь? Как ты можешь, Кэролайн?
- Это я развлекаюсь. Он мне не понравился, я его убил. У тебя еще есть вопросы? Если нет, выйди. Дверь сзади. - Твой голос холоден, и в нем явственно слышится угроза. И Бонни уходит, предварительно бросив на тебя этот свой предостерегающий взгляд и одарив меня презрительным выражением лица, когда наши глаза встречаются в отражении зеркала. Она не поверила. Она знает, что это сделала я...
Всю ночь я так и не сомкнула глаз. Мне не давали покоя мысли, сомнения, страхи, которые упорно не хотели меня отпускать, заставляя то и дело возвращаться к давно минувшим дням. Я вспоминала Деймона. Вот он пьет мою кровь, а спустя мгновение я вспоминаю, как он обнимает меня, чтобы усыпить мою бдительность и убить, ведь я была помехой и угрозой для людей, которых он любил. Ты тоже пил мою кровь. Тоже хотел позволить мне сгнить заживо. Но, в отличии от Деймона, иногда ты позволяешь мне слабость, позволяешь как сейчас плакать у тебя на груди, вцепившись пальцами в мягкую ткань твоей рубашки, и просто гладишь меня по разметавшимся волосам, целуешь в висок и шепчешь какие-то бессвязные фразы, которые я не слышу, но звук которых вселяет в меня ощущение безопасности.
- Я их всех разочаровала. Я предала их. - Часы пробивают четыре раза, мои глаза пекут и в голове гудит из-за выпитого алкоголя. Твои глаза прикрыты, но я знаю, что ты не спишь.
- Предала? Ты сумасшедшая, Кэролайн. Это они тебя предали. А ты только спасала их шкуры от меня. Ведь не приди ты в ту ночь просить о Сальваторе, я бы остался здесь. Я бы убил Елену, потому что не люблю, когда меня дурачат. Убил бы Бонни и Стефана, которые активно участвовали в плане моего убийства, Деймон умер бы сам. Ты спасла их всех, куколка. Так что ты бесспорно хороший друг, хотя и глупа, потому что не понимаешь, что в первую очередь нужно думать о своем благополучии. - Ты говоришь равнодушно, пожимаешь плечами. Я знаю, что ты всегда считал мой поступок глупостью, раздражался, вспоминая причину, по которой я пришла к тебе.
- Знаешь... А я ведь очень боялась, когда мы возвращались. Думала, что ты легко можешь убить моих друзей. - Не знаю, зачем я это говорю, но это позволяет отвлечься от мыслей о недавно совершенном убийстве и презрительном взгляде Бонни.
- Могу. Но не буду. - Ты приоткрываешь глаза, проводишь пальцем по моей щеке, смахивая очередную слезинку.
- Почему? - Я, как завороженная, смотрю в твои глаза, пытаясь прочитать в них ответ, понять почему ты, несмотря на частые напоминания, что стоит думать лишь о себе, сам не следуешь этому правилу, на свой странный манер заботясь обо мне.
- Ты и так проводишь часы возле могилы матери. Не хочу, чтобы нам пришлось проводить там целые дни, пока ты будешь оплакивать всех своих друзей. Считай, что я делаю тебе одолжение. - Ты намеренно говоришь грубо, презрительно кривишь губы, но мне хочется верить, что это напускное, что на самом деле тебе не все равно. - Спи, Кэролайн. Уже рассвет. - Ты крепко обнимаешь меня, и я послушно закрываю глаза, утыкаюсь носом тебе в плечо, ощущая, как по телу разливается эта теплая волна благодарности и уверенности в завтрашнем дне.
***
Я сладко потягиваюсь, чувствуя себя на удивление отдохнувшей и бодрой. Правда вчерашние воспоминания, быстро вернувшиеся, немного ухудшают мое настроение, но не настолько, чтобы сдержать невольную улыбку, расцветающую на лице, при виде тебя. Ты сидишь в другом конце комнаты, возле большого окна, в которое проникает крайне необычный для поздней осени яркий солнечный свет. Ты сидишь возле мольберта, твои пальцы, держащие карандаш, быстро порхают над полотном, и мне до жути интересно, что же ты рисуешь, так сосредоточенно нахмурив брови и прикусив нижнюю губу.
- Тебя посетила муза? - Я улыбаюсь, медленно спуская ноги с кровати и подходя к тебе.
- Эмм... Что-то типа того. Доброе утро. - Ты резко дергаешься, услышав мой голос и быстро, как будто смущенно, накрываешь рисунок тканью.
- Эй, я хочу посмотреть! - Я недовольно хмурюсь, протягиваю руку к мольберту, но ты перехватываешь мою ладонь, тянешь на себя, садишь к себе на колени и целуешь. Да, ты определенно знаешь, как можно меня отвлечь.
- Потом посмотришь. Сейчас мне нужен твой совет. - Эти слова вводят меня в такой ступор, что я только расширяю глаза, нелепо хлопаю ресницами и, как рыба, открываю и закрываю рот, не зная, что ответить. Что ты просишь у меня? Совет? С каких пор я имею право голоса? - Кэролайн, перестань смотреть на меня, как будто я требую, чтобы ты пошла и перебила весь город. - Ты ухмыляешься, а потом берешь меня за руку, выводишь в коридор, а я все продолжаю молчать, пока мы не спускаемся в подвал, где в темной, неосвещенной комнатке находиться то, чего я боюсь в данный момент больше всего. Твоя семья...
***
Я брожу между открытыми гробами уже около десяти минут. Твои родственники выглядят так умиротворенно, и это ощущение не портят даже серые, иссушенные лица и кинжалы в их телах. Иногда я прикусываю губу, потому что в голове вертятся сотни вопросов, но как только я планирую тебе их задать, слова упорно отказываются складываться в предложения, и я произношу лишь короткие фразы.
- Они... Думаешь... Черт возьми, Клаус, что ты хочешь, чтобы я сказала? - Я наконец-то задаю вопрос, потому что сдерживать напряжение больше нет сил. Ты смотришь на меня пристально, а потом переводишь взгляд на лицо сестры и отвечаешь:
- Я всегда хотел семью. Я считал, что смогу силой заставить их объединиться, быть вместе. Сейчас я понимаю, что я был не прав. Без доверия не бывает ничего. Не так ли, Кэролайн? Я хочу попытаться вернуть их доверие. Но только тебе решать, когда их пробуждать. Я хочу, чтобы тебя не пугала эта перспектива.
- То есть я должна решить, когда вернуть твою семью к жизни? А причем здесь я? - Я недоуменно свожу брови, тяжело выдыхаю и скрещиваю руки на груди. Я не хочу такой ответственности. Если говорить честно, то мне хочется попросить тебя, чтобы ты вытащил кинжалы лишь тогда, когда я буду свободна и покину тебя. Тогда ты отвлечешься на налаживание семейных отношений, а я... Я придумаю что-нибудь.
- Я хочу, чтобы тебе было комфортно. Поэтому пока ты не будешь достаточно доверять мне и тому, что я смогу уберечь тебя от всего, мы не будем возвращать их к жизни. Скажешь мне, когда между нами появиться наконец-то настоящее доверие, а не временное примирение, которое сейчас. - Ты уходишь, я же только потрясенно смотрю тебе вслед. Что, черти подери, с тобой такое? Зачем ты хочешь привязать меня к себе еще и нитями доверия? И возможна ли вообще эта уверенность в этих наших странных, дьявольски-болезненных, острых и горьких отношениях?
***
Я бросаю последний взгляд на Элайджу - единственного, кого я знаю из твоей семьи, и медленно поднимаюсь по ступеням. Я слышу твой голос в холле, но на секунду замираю в полумраке подвала, не решаясь сделать последний шаг и ступить в комнату, залитую ярким желто-янтарным солнечным светом. Глаза, привыкшие к темноте, режет этим ослепительным сиянием, и я прищуриваюсь, быстро делая шаг...
Кожа моментально покрывается глубокими ожогами, боль затапливает сознание, из горла вырывается безумный, задушенный крик, и я, ничего не видя вокруг себя, падаю на колени. Я не осознаю и не помню того момента, когда ты быстрым движением подхватываешь меня на руки и заносишь в блаженную темноту подвала.
- Кэролайн! Посмотри на меня! Все прошло, моя хорошая. Ты в безопасности. - Ты садишься просто на пол, опираясь спиной о холодную каменную стену, сжимаешь мое лицо в ладонях, покрывая невесомыми поцелуями обоженную кожу на щеках, подбородке, скулах. - Тшш, сейчас все пройдет.
- Бонни... Это Бонни. Кольцо. Она говорила, что сделает так, если я убью кого-то. - Я продолжаю всхлипывать, прижимаясь к твоему телу, потому что сейчас только твоя близость может вернуть мне силу.
- Вот чертова сука. - Ты шипишь сквозь зубы, и на мгновение я вижу, как в твоих глазах загораются янтарные искорки - вестник ярости. Но ты быстро берешь себя в руки, успокаивающе гладишь меня по голове и произносишь: - Не плачь. Я сейчас сделаю один звонок и к вечеру у тебя будет новое кольцо. Самое красивое, какое только захочешь. А это уродство давно пора выбросить. - С этими словами ты снимаешь с моего пальца уже бесполезное украшение и швыряешь его в угол.
***
- Готово. Держи. - Ведьма протягивает тебе золотое великолепие, которое отныне будет защищать меня от солнца и выходит в коридор, оставив нас наедине. Ты не соврал, и действительно подобрал для меня невероятно красивое кольцо. За день я немного успокоилась, ожоги зажили, и теперь я медленно потягиваю кровь из стакана, рассеянно рассматривая плеяду звезд на ультрамариновом небе. Интересно, что чувствовала Бонни, обрекая меня на смерть? Было ли ей жаль? Помнила ли она, что я друг ее детства? Или сейчас она видит во мне только вампира, убийцу, твою союзницу? Врага? В итоге Мистик Фолс принес мне только боль и разочарования: могила матери, которая больше никогда не обнимет меня, Деймон, покинувший город из-за выбора Елены и даже не вспоминающий о том, что я вполне могла погибнуть в ту жуткую ночь приема, а теперь еще и Бонни, которая так легко обрекла меня на смерть, перечеркнув все мои надежды, что когда-то, когда я наконец-то буду свободна от обещания, данного тебе, мне будет куда вернуться. Мне больше здесь не рады.
- Руку. - Я недоуменно смотрю на тебя, и ты поясняешь: - Руку дай, кольцо надену. - И я послушно протягиваю тебе ладонь, зачарованно смотря, как витиеватый ободок из белого золота скользит по пальцу.
- Спасибо. - Я улыбаюсь тебе, стараясь сдержать невольные слезы, вновь застлавшие глаза и шепотом произношу: - Давай уедем отсюда. - Я не расчитываю на твое согласие, зная, что тебе нравится этот дом и город, что у тебя здесь еще какие-то планы... Ты помнишь свое правило, Клаус? Думай о своем благополучии, о своей выгоде. Помнишь? Ты долго молчишь, приседаешь возле кровати, где сижу я, на корточки, так, чтобы наши глаза были на одном уровне, рассеянно поглаживаешь пальцами мою ладонь, задерживаясь на кольце, только что одетом тобой, осматриваешь комнату, бросаешься короткий взгляд в окно, где на небе серебрится луна, а потом быстро встаешь, отходишь от меня... Я грустно усмехаюсь. Действительно, на что я рассчитывала? Ты сам решишь, когда мы уедем и уедем ли вообще. Я ложусь на кровать, сворачиваюсь клубочком, прикрываю уставшие глаза, пытаясь удержать горячие слезы под прикрытыми веками.
- Эй! Куда ты легла? Собирайся давай. Мы летим на край света. - Я резко сажусь, только чтобы поймать кипу вещей, вываленных тобой из комода. Ты продолжаешь сосредоточенно доставать одежду, а я позволяю себе на минуту откинуться на спину и счастливо улыбнуться. Мне все равно, где этот конец света, и в этой ли он вообще реальности. Главное, что даже в твоем основном правиле "думай лишь о себе" есть место исключениям.
Финляндия, провинция Лапландия, Кемиярви, 2012 год, декабрь
- Я хочу увидеть Санту! - Это первые слова, которые я говорю, как только мы выходим с самолета. Финляндия встречает нас жутким морозом, снегопадом и непередаваемым звездным небом. Снег застилает глаза, кристалликами стынет на ресницах и губах, и даже мне, вампиру, моментально становится холодно. Но ничего не способно сейчас ухудшить мое настроение, уничтожить эйфорию, которую я испытываю всякий раз, как вспоминаю наши поспешные сборы. Гробы со своей семьей ты отправил во Францию, в свой дом, объяснив это тем, что единственное, за что твоя сестра и брат по имени Кол, будут готовы тебя простить - новые шмотки. А еще ты разрешил мне позвонить друзьям, попрощаться. В итоге я сделала лишь один звонок. Стефану. Сейчас, вспоминая тот разговор, я могу верить, что в Мистик Фолс у меня остался хотя бы один друг.
- Стефан...
- Кэролайн? Что случилось? - Его голос сразу стал взволнованным. Неудивительно. Все они привыкли, что связаться со мной можно только через твое посредничество.
- Мы уезжаем. Я хотела попрощаться. Передай Елене, что я люблю ее.
- Ты хочешь уехать? - Стефан всегда умел находить суть, поэтому задал самый важный вопрос, не вдаваясь в пространные расспросы.
- Да.
- Вернешься?
- Не знаю. Я хочу, чтобы вы все были счастливы. Хочу, чтобы забыли меня. Мне не стоило возвращаться. - Я не заметила, как по щекам начали струиться слезы, солеными каплями замирая в уголках рта.
- Я был рад тебя видеть. Я надеюсь, ты будешь счастлива. Передать ему что-то? - Мне не было нужно уточнять о ком он спрашивал, поэтому я только сжала губы и коротко произнесла:
- Нет. Я хочу забыть.
- Хорошо. Давай мне иногда знать о себе, договорились? Я обещаю, что никому не буду говорить. - Я только грустно улыбнулась и тихо ответила:
- Я... спрошу. - Да уж, как бы не были спокойны наши с тобой отношения, я все еще не решалась давать такие обещания без твоего одобрения. Слишком хорошо врезались в мою память те жуткие дни, когда я расплачивалась за свой самовольный звонок. - Прощай, Стефан.
- До встречи, Кэролайн. - Я сбросила вызов и несколько секунд просто смотрела в одну точку. Вот и все. Я разорвала связи с друзьями. Окончательно потеряла глупую надежду на взаимность со стороны Деймона. Возможно, только Стефан иногда будет напоминать мне о прошлом. Если ты позволишь...
- Кого? - Твой вопрос выводит меня из прострации, вырывает из воспоминаний. - Санту?
- Да, Клаус. Это такой бородатый дедушка, который приносит подарки на Рождество. Хотя, учитывая твою стойкую неприязнь к этому празднику, я даже могу поверить, что ты не знаешь о ком я. - Я усмехаюсь, крепче прижимаясь к тебе в попытке согреться. - Мы поедем в гостиницу?
- Эммм... У меня есть и другой вариант. Более... домашний что ли. Но не знаю, понравится ли тебе это. - Ты вопросительно изгибаешь бровь, распахивая дверцу огромного внедорожника, к которому мы наконец-то подошли. Да уж, суровая страна требует особый транспорт.
- Домашний? Мне нравится, как это звучит. А почему ты думал, что я это не одобрю?
- Скоро узнаешь. - С этими словами ты нажимаешь на газ и машина, больше напоминающая танк, сдвигается с места.
***
Я завороженно смотрю в окно, на темно-фиолетовое небо обильно усыпанное перламутровыми точечками звезд. Где-то на горизонте небо переливается малахитовыми и лазурными всполохами, и я иногда даже забываю вдыхать морозный воздух, настолько прекрасно это видение.Это по-настоящему край света и легко поверить, что там на горизонте лишь черная бездна, бесконечность, где больше нет ничего, где только свобода, невесомое счастье и столь желанное мною ощущение полета. Мы все дальше и дальше продвигаемся на север, туда, где рождается сказка, где воздух пахнет снегом, хвоей и детством, где нет запретов, где счастье переполняет все, проникает в поры, в каждую клеточку тела, вырывается наружу беззаботным смехом, проявляется лихорадочным блеском в глазах и ощущением тепла даже в моем мертвом сердце.
- Эй, ты еще здесь? - Ты усмехаешься, бросая на меня короткий взгляд, а потом добавляешь: - Просто мы уже приехали. - Я удивленно смотрю на тебя, потом осматриваю окружающую обстановку. Небольшой домик я замечаю лишь через какое-то время, настолько сильно он погряз в снеге. Снежная шапка на крыше, метровый слой снега возле двери и только между этой белизной виднеются коричневые стены и несколько уютно желтеющих окон - таково наше временное жилище.
- Ого. Настоящий пряник, как в книжке со сказками. - Я радостно улыбаюсь, распахивая дверцу автомобиля, выскакивая наружу и сразу же погружаясь в снег едва не до бедер. Кое-как обойдя машину и крепко обхватив тебя за руку, я интересуюсь: - А чей это дом? Свет горит.
- Я его снял на праздники. Здесь живет какая-то старушка. Решил, что раз уж мы отправляемся в, как ты выражаешься, сказочную страну, то и остановиться должны в сказочном домике, а не в гостинице. - Ты говоришь невнятно, но тебя можно понять: на плече и в одной руке у тебя багаж, а на другой повисла я, в наглую позволяя тебе тащить меня, дабы не затрачивать лишние усилия.
- Старушка? Клаус, ты ей внушил? - Я хмурюсь, ты же только вздыхаешь, закатываешь глаза и отвечаешь с издевательскими интонациями:
- Нет, я экономил несколько десятилетий, чтобы насобирать денег на путешествие. Если серьезно, то нет, Кэролайн, я ей не внушал. Я заплачу. И не буду пить ее кровь. - Ты предугадываешь мой следующий вопрос еще до того, как я успеваю его задать. - Кровь для нас я привезу из города. Успокоилась? - Я утвердительно киваю и хочу спросить еще хоть что-то, но не успеваю, потому что дверь, хоть и с трудом, но открывается и на пороге возникает совсем миниатюрная женщина, с абсолютно седыми волосами и суровым выражением лица.
- Наконец-то. Ночь уже на дворе. Входите. - Женщина делает шаг в сторону, и мы переступаем порог небольшой, но теплой и светлой гостиной. - Стоять! Возьмите веник, обметите обувь. - Ты только закатываешь глаза, но послушно наклоняешься, сметаешь снег, протягиваешь облезлую метелку мне, а сам произносишь:
- Здравствуйте. Меня зовут Клаус. А это Кэролайн. Моя жена.
***
- Я тебя предупреждал, что тебе это не понравится. Но первое, о чем она поинтересовалась, когда я сказал, что приеду с девушкой, был вопрос о наших родственных связях. Она бы ни за что не позволила нам заниматься блудом под ее крышей. - Ты плюхаешься на кровать, улыбаешься и приподнимаешь брови, абсолютно игнорируя мое ворчание по поводу нашей "свадьбы", о которой я ничего не знала до недавних пор. - Я, конечно, мог сказать, что ты моя сестра, но потом подумал, что если эта милая женщина ночью услышит что-то наподобие "О, Клаус, ещеее..." - ты старательно изобразил мой голос и продолжил, - ее хватит сердечный приступ. - Мои губы непроизвольно растягиваются в улыбке, я присаживаюсь возле тебя и шутливо толкаю, за что спустя мгновение оказываюсь прижатой твоим телом. Твои холодные руки проникают мне под свитер, и я шумно выдыхаю, когда ты касаешься обнаженной кожи живота. Ты же только усмехаешься и хриплым голосом добавляешь: - Будем считать, что это ложь во благо.
***
- О чем задумалась, милая? - Я сижу на подоконнике, рассеяно выводя на оконном стекле узоры. Мы в Финляндии уже почти месяц, совсем скоро Рождество. За это время мы с тобой поссорились всего лишь несколько раз и это наш своеобразный рекорд. Иногда я верю, что ты уже никогда не будешь иным, что ты всегда будешь для меня близким человеком, не смотря на далеко не всегда радужное прошлое. Но иногда ты замыкаешься, и смотришь на меня так пристально, как будто просто ищешь повод, чтобы снова отдалиться от меня, снова поставить между нами тяжесть ледяных стен, которые ты так любишь выстраивать всякий раз, когда мне кажется, что мы можем быть счастливы то время, которое нам отведено судьбой. Вопрос Хельги, хозяйки нашего домика, отрывает меня от размышлений, и я тепло улыбаюсь ей. Не смотря на первое впечатление, на деле эта женщина оказалась замечательной, и в последнее время я даже делилась с ней небольшими, незначительными секретами или сомнениями.
- Скоро Рождество. Думаю, что подарить Клаусу. - Это действительно правда. Прежде мы никогда не отмечали Рождество, даже в прошлом году, в Шотландии, потому что и Никки оказалась не любительницей наряжать елку и выбирать подарки. На День рождения ты всегда дарил мне что-то, конечно же дорогое и драгоценное, но никогда не поздравлял. Обычно мне хотелось вышвырнуть подобный подарок, но я сдерживала себя. В конце концов, еще во Франции я решила, что по истечении десяти лет не увезу с собой ничего, кроме одежды, которая будет на мне. Может это и глупо, но я не хотела быть наряженной куклой и после окончания сделки. Касательно твоего дня рождения, я, честно говоря, до сих пор не знала точную дату. Так было проще. В этот же раз мы,не сговариваясь, решили, что пришла пора устроить "семейный" праздник, поэтому вопрос "что дарить" вот уже несколько дней преследовал меня и днем, и ночью.
- Это такая проблема? - Хельга подошла ближе, внимательно всмотрелась в звездное небо, сейчас казавшееся аспидно-черным, сквозь оконное стекло.
- Вообще-то да. У него все есть. - Я грустно усмехаюсь, а женщина переводит внимательный взгляд на меня и проговаривает совсем тихо, так, что даже со своим вампирским слухом, я с трудом разбираю ее слова:
- Счастья нет. - А потом уже громче добавляет: - Ведь должно быть что-то, что он хочет больше всего на свете? Что-то, что можешь дать ему лишь ты?
- Нет... Я не могу дать ему нич... - Я резко замолкаю, в голове всплывает разговор, который я почти забыла, покоренная сказкой этой страны, расслабленная и оторванная от всех невзгод. Я ведь могу вернуть тебе кое-что. Но для этого нужно отказаться от своей мечты, рискнуть безопасностью и стабильностью нашей жизни, довериться тебе настолько, насколько я не верила никому и никогда. Завтра последний день перед Рождеством. Завтра я могу провести день счастливо. Завтра я могу почувствовать себя почти дома. Но ты - нет. У тебя нет главного, что необходимо для счастливого Рождества. И я могу тебе это вернуть. - Хельга, я... Мне нужен телефон. Мы с Клаусом уезжаем. Завтра. - Я быстро вскакиваю на ноги, подхожу к узенькой лестнице, ведущей на второй этаж, начинаю подниматься, но замираю, остановленная веселым голосом Хельги:
- Кстати, если еще когда-то приедете сюда, то я приму вас только по-настоящему женатыми. А то дурят меня тут всякие... - Я не оборачиваюсь, просто улыбаюсь и быстро поднимаюсь наверх. Рождество - семейный праздник. И то, что от моей семьи ничего не осталось не значит, что я имею право забывать о существовании твоей.
- Нет ничего хуже, чем путешествовать на рождественские праздники. - Ты недовольно ворчишь, то и дело оглядываясь на заднее кресло, где сидит мальчишка лет пяти. Он весь полет упорно лупит ногами о спинку твоего сидения, и ты сдерживаешь раздражение из последних усилий. Я так и не сказала тебе, чем вызвано мое неожиданное желание лететь в Париж, а сам ты не смог даже предположить мои истинные мотивы, что также не способствовало улучшению твоего настроения. - Я все-таки сверну ему шею.
- Клаус, он же ребенок! Ты что никогда не был таким? - Я усмехаюсь, мысленно представляя каким ты был в детстве.
- Капризным, сопливым и с чупа-чупсом во рту? Нет, точно не был. - Ты хмыкаешь, как будто я сказала несусветную глупость, а я серьезно замечаю, беря тебя за руку:
- Вот и плохо. Детство для того и существует, чтобы позволять себе шалости. Я, например, всегда думала, что буду баловать своего ребенка. Ну... в то время, когда еще думала о детях. - Я грустно улыбаюсь и отворачиваюсь, потому что разговор о потерянных человеческих возможностях явно не может быть приятным, и ты чудесно понимаешь это, поэтому не говоришь банальные утешения, просто крепче сжимая мои пальцы.
***
- А где Блайт? - Уже смеркается, завтра Рождество, и мы наконец-то переступаем порог твоего дома. Здесь почти ничего не изменилось с нашего прошлого визита. Разве что цветочные вазы пустые и шторы на окнах плотно задернуты, не пропуская в холл последние бледные солнечные лучи.
- Праздники она проводит у дальних родственников. Вернется лишь после Нового Года. - Ты аккуратно ставишь сумки возле стены, закрываешь входные двери, чтобы не запускать в дом морозный зимний воздух, а я тем временем нервно комкаю ткань своего черного пальто. Что я делаю? Лучше было бы остаться в Финляндии и подарить тебе какую-то банальность. Я ведь не знаю, хочешь ли ты семью под елку, но и отделаться сейчас, придумать достойный повод, из-за которого мы столь поспешно прилетели в Париж, я не в силах. Я вздрагиваю, когда ты тихо подходишь сзади и кладешь руки мне на талию. Ты целуешь меня в затылок, крепко прижимаешь к себе, немного склоняешь голову и тихо шепчешь мне на ухо:
- Ты все-таки расскажешь чем вызвано твое желание вернуться сюда? - Твое дыхание щекочет чувствительную кожу на шее, и я ощущаю, как по телу разливается приятное тепло от твоей близости.Я кладу руки поверх твоих, еще сильнее прижимаю их к моему животу, переплетаю наши пальцы и, тяжело вздохнув, пытаюсь ответить более-менее внятно.
- Я люблю этот город. Да и вообще... Давно не была здесь. - Я понимаю, что говорю ерунду, и ты тоже понимаешь, что я лукавлю, но в тоже время до сих пор не связываешь наше возвращение с нахождением в этом доме твоей временно почившей семьи.
- Кэролайн, ты не умеешь врать. Ты же хотела увидеть Санта-Клауса, а потом так резко передумала. Ладно, я не настаиваю. Париж так Париж. - Ты разворачиваешь меня лицом к себе, улыбаешься, а потом обхватываешь мое лицо ладонями и целуешь легко, почти невесомо, путая пальцы в моих волосах. Когда ты начинаешь медленно отстраняться, я еще успеваю всмотреться в твои глаза. У тебя невероятно красивые глаза, Клаус, и я больше всего на свете люблю видеть в них искорки веселья и беззаботного счастья. Я так хочу, чтобы мы были счастливы те короткие годы, украденные нами у судьбы.
- Я хочу вернуть к жизни твою семью. - Слова срываются неосознанно, под действием твоего взгляда, поцелуя, прикосновений, и я замираю, не решаясь даже вздохнуть, пока на твоем лице отражается гамма эмоций, которые ты не в силах сдержать. В конце концов на нем застывает маска неприкрытого шока и недоверия, и я тяжело сглатываю, осознавая, что с подарком я, наверное, прогадала...
***
- Я думал, что тебе надо будет больше времени, чтобы даже задуматься о такой возможности! Я, конечно, благодарен тебе и все такое, но пробуждать мою семью сейчас - глупая затея! Ты же не думаешь, что они сядут за стол и будут поедать рождественский пудинг, восхваляя наше гостеприимство? Да они разнесут этот дом и испоганят это чертово Рождество, которое тебе так хотелось отпраздновать! - Твоя тирада длится уже десять минут, и все это время я молчу, недовольно поджав губы, прислонившись спиной к стене и скрестив руки на груди. Но в конце концов мое терпение лопается, и я отвечаю, зло усмехнувшись:
- Знаешь, а я поняла! Ты как собака на сене. И хочется, и колется, да, Никлаус? - Впервые я называю тебя этим именем. Оно стынет между нами холодом и отчужденностью и кажется, что в комнате моментально начинает веять ледяным ветром.
- Не называй меня этим именем! - Ты смотришь на меня зло, сжимаешь кулаки, но сейчас мне нет разницы. Нет ничего обиднее, чем недооценка добрых намерений. Я ведь хотела как лучше, я хотела, чтобы ты был счастлив, чтобы не был одинок никогда. А ты не понял, не принял, обманул меня, когда говорил, что это решение остается за мной.
- Почему? Кто тебя так называл? Мать? Отец? Вернее, кто там он тебе? Отец твоих братьев, да? - Ты делаешь шаг в мою сторону, в твоих глазах сверкают янтарные искорки ярости, и где-то в глубине сознания мне жаль, потому что я осознаю, что бью по самому болезненному, посягаю на самые горькие твои воспоминания. Но наружу эта жалость не проникает, заглушенная злостью и обидой, которые заставляют меня испортить все окончательно, сказать те слова, которые ты, наверное, в глубине души никогда мне не простишь: - На самом деле ты боишься. Ведь к семье нельзя относиться то как к драгоценности, то как к куску дерьма. Такое можно позволить себе только со мной, играть можно со мной, врать можно мне, а с близкими нужно быть честным, откровенным, делиться с ними и радостями и горем, поддерживать, понимать. А для этого нужно снять броню, открыть душу. А ты не можешь, да, Клаус? А знаешь почему? Потому что ты жалкий трус! - Последнее слово, как будто на зло, отдается от стен многократным эхо, и это "трус, трус, трус" оглушает, заставляет меня испуганно прижать ладонь ко рту. Я ведь не думаю так, но разве теперь тебе это докажешь? Как часто человек говорит что-то лишь с целью обидеть и уже не может объяснить истинное мнение, навсегда оставив эту горькую ложь или деформированную, искаженную правду стеной между собеседником. Вот и мне хочется сказать правду, хочется обнять тебя и прошептать, что ты был и раньше, и сейчас достоин любви, что тебе не стоит бояться, что тебя можно понимать, и что не нужно прятать где-то глубоко свои страхи и желания, ведь всегда будут люди способные понять и помочь. Я ведь тоже так хочу понять.
Но, конечно же, я ничего не успеваю, потому что ты резко преодолеваешь разделяющее нас расстояние, и я отчаянно жмурюсь, когда ты заносишь кулак. Но удара я так и не ощущаю, лишь вздрагиваю, когда ты впечатываешь руку в холодную стену возле моей головы. На пол сыпется какая-то мелкая крошка из образовавшейся вмятины, но сейчас, когда наши лица не разделяет и дюйм, состояние стен волнует меня меньше всего. Ты молчишь, продолжая прожигать меня ненавидящим взглядом с янтарными всполохами, но где-то в глубине, за этой яростью, я вижу еще и обиду, которая несмело пробивается наружу лишь короткие мгновения, пока ты снова не берешь себя в руки, превращаясь в могущественного древнего, который, ну да, конечно же, не испытывает таких примитивных и слабых чувств. Но я запоминаю это выражение твоих глаз, я держу его перед своим мысленным взором, и это помогает мне преодолеть страх и сомнения, когда я медленно поднимаю руку и кончиками пальцев легко провожу по твоей скуле, контуру губ, подбородку. Я стараюсь вложить в эти касания все то, что не решаюсь произнести, и праздную маленькую победу, когда ты наконец-то перестаешь тяжело дышать, а наоборот замираешь, смотря на меня удивленно и непонимающе.
- Я тебе верю. Я знаю, что ты сможешь уберечь меня. Я помогу тебе. И плевать мне на Рождество, даже если мы проведем его на руинах этого дома. Я просто хочу, чтобы ты тоже мне верил. Хотя бы немножко. - Мой голос так жалко дрожит, слезы, застывшие в глазах, размывают окружающую обстановку, и я только всхлипываю, когда ты все же обнимаешь меня, гладишь по волосам, шепчешь что-то наподобие "дурочка, маленькая дурочка. Моя.", целуешь в висок. А потом ты смотришь на меня абсолютно серьезно и хриплым голосом произносишь:
- Хорошо. Давай попробуем.
***
Мои пальцы дрожат как в лихорадке, когда я кладу их на основание кинжала. Но спустя мгновение ты обхватываешь мои руку, переплетаешь наши пальцы, и я немного успокаиваюсь. Конечно же, первая на очереди твоя сестра. Ребекка. Я знаю, что к ней у тебя самое трепетное отношение, и еще я ощущаю, что она ни за что не примет меня. Но со своей стороны я могу пообещать, что буду делать все возможное, чтобы заслужить хотя бы лояльность со стороны твоей семьи.
- Возможно мы пожалеем. - Ты говоришь тихо, поглаживая венку на моем запястье.
- Я знаю.
- Возможно мы делаем глупость.
- Я знаю.
- И вообще они все очень... разные.
- Я знаю. Клаус, давай сделаем это. Я не передумаю. В конце концов никто не мешает нам заколоть их обратно, если будут чересчур действовать на нервы. - Я пытаюсь пошутить, но получается неуклюже, поэтому я делаю последний глубокий вдох и добавляю: - На счет три. Считай ты.
- Один. Два. Три.
Кинжал выходит легко, как нож из масла, и я спешу отстраниться, ведь нужно успеть вытащить оружие еще и из твоих братьев, пока Ребекка не очнулась. Я, конечно, малодушная и трусиха, но первую бурю я предпочитаю переждать где-нибудь подальше. Не стоит забывать, что из всех присутствующих в этом доме, я единственная, кого можно убить окончательно.
***
Япония, Токио, 2020 год, май, 02.02
- А я говорил, что идея глупая. Это принесло только проблемы. - Я тяжело вздыхаю, пытаясь абстрагироваться от твоих поцелуев, на которые ты отвлеклась.
- Ничего подобного. В итоге у тебя есть любящая семья. И у меня она есть. Я, конечно, никогда не мечтала о друзьях-психах, но что поделаешь. Это еще один повод, чтобы ты наконец-то согласился, что я тебе нужна. Не каждую девушку одобрит Бекка. Я добилась этого путем огромных потерь и нескольких лет. - Ты говоришь медленно, часто прерывая слова чередой коротких, влажных поцелуев. Я ощущаю твои прохладные губы на груди, потом ты проводишь языком по животу, ниже, к основанию джинсов, я ощущаю, как твои пальцы касаются возбужденной плоти сквозь ткань, и задаю наиболее интересующий меня вопрос, пока еще в состоянии говорить:
- Где ты провела четыре месяца? - Ты вздыхаешь, поднимаешь голову так, чтобы наши глаза были на одном уровне и шепчешь:
- Ты все-таки хочешь говорить? Тебе мало того, что я признаю свою зависимость от тебя? Ладно. Но торопить события мы не будем. Вспомним месяцы, которые я прожила с твоей семьей. Или лучше припомним твою необоснованную ревность меня к твоему брату? Впрочем, давай по порядку... - Ты отстраняешься и снова погружаешься в воспоминания, а мне ничего не остается, кроме как покорно выслушать о тех событиях, которые едва не привели нас к фатальному концу...
