Утро перед Рождеством начинается для меня с внезапного пробуждения от пронзительных криков, раздающихся где-то внизу. Сначала я с ужасом думаю, что это ты, ведь твои привычки не меняются, и ты до сих пор часто питаешься живыми людьми, хотя и не заставляешь делать это меня, по молчаливому компромиссу, установленному нами. Но потом я осознаю, что ты никогда бы не сделал этого сегодня, в день, когда мы впервые решили не игнорировать праздник Рождества. Поэтому я устало откидываюсь на подушки, протираю болезненно покрасневшие глаза и сжимаю пальцами виски, стараясь избавиться от пульсирующей боли в голове, которая ярко напоминает о бессонной ночи, проведенной в безумии и какафонии "знакомства" с твоей семьей. Честно говоря, я всегда думала, что ты преувеличиваешь, когда говоришь, что твои родственники - чокнутые социопаты, но эта ночь развеяла все мои сомнения, и я с ужасом думала о гостиной на первом этаже, которая сейчас напоминает огромную свалку, с многочисленными вмятинами в стенах и ковром из деревянных щепок, совсем недавно бывшими дорогой мебелью. На меня обратили внимания лишь когда с потолка свалилась огромная люстра и хрустальной россыпью усыпала мрамор пола, чем окончательно закончила последние штрихи в картине массового разрушения. Ты представил меня просто "Кэролайн", никак не обозначив мое место ни в этом доме, ни в твоей жизни. Ребекка сразу усмехнулась, и было столько оскорбительно в этой усмешке, что я уже открыла рот, чтобы ответить хотя бы какой-то банальной колкостью, но меня прервал Элайджа, тем самым избавив от позора. Ведь действительно, что бы я сказала? Кто я тебе? Я ведь сама этого не знаю.
Я встряхиваю головой, чтобы прогнать воспоминания, и прислушиваюсь к женскому визгу, который уже звучит фальцетом, режа слух. Интересно, кто это так развлекается? Я тяжело вздыхаю, потому что ничем не могу помочь. Я мирюсь с твоими привычками и пристрастиями твоей семьи, ты же позволяешь мне сохранять душевное равновесие и питаться донорской кровью.
- Проснулась? Доброе утро. - Ты выходишь из ванной, протирая полотенцем влажные волосы, и я невольно улыбаюсь, так трогательно ты выглядишь сейчас. - С Рождеством. - Ты недовольно хмуришься, и я заливаюсь веселым смехом, настолько тяжело дается тебе это простенькое поздравление.
- Вообще-то правильнее поздравлять завтра утром или хотя бы сегодня ночью, но все равно спасибо. Тебя тоже с Рождеством. - Я обнимаю тебя за шею, целую в губы, провожу рукой по мокрым прядям на затылке, но резко отстраняюсь, когда крик внизу сменяется звуком битого стекла. - Хм, там что еще осталось что-то бьющееся? И вообще, Клаус, может можно как-то попросить их, чтобы они... не мучили их так. - Я прикусываю губу, нервно оглядываясь на дверь, а ты тяжело вздыхаешь, ворчишь что-то неразборчивое, а потом уже связно говоришь:
- Я попробую, Кэролайн. Но не обещаю. Я не могу изменить их и не хочу. Пойми меня правильно, для меня это более понятно, чем твое упорное желание питаться кровью из пакета.
- Ладно, давай не будем говорить об этом. Пожалуйста. Я не хочу дискуссий сегодня. Пойдем поздороваемся, что ли? - Я вымученно улыбаюсь, поднимаюсь с кровати и неспеша одеваюсь, оттягивая момент очередной встречи с твоей семьей.
***
Красное на белом. Узоры, зигзаги, полосы, символы и вычурные иероглифы. Вся стена - красное на белом - возможно и красиво, какой-то извращенной красотой, безумной и жестокой, но я не могу оценить художественные способности твоей сестры, потому что к горлу подкатывает тошнота, и я зажимаю нос пальцами, чтобы не чувствовать этот горько-соленый запах крови, которую Ребекка использовала вместо краски. Она сидит на корточках, длинными пальцами сжимая руку девушки, которая лежит у ее ног, невидящим взглядом смотря в потолок. Твоя сестра водит окровавленным запястьем жертвы по снежной белизне стены, и тонкие потеки складываются в древние руны, слова, которые мне не суждено понять. Я лишь смотрю на плавные линии зачарованно, смотрю на платье Ребекки - красное на мраморной бледности кожи, на рубиновые брызги на светлых локонах. Она - это ты. Твое воплощение, твой образ и твое подобие. Твоя сестра. Кукла. Я знаю, что когда-то она была иной, но сейчас она такая, как хотел ее видеть ты. И эта стена, белая когда-то, сейчас переливается розовым, красным, алым, рубиновым и пурпурным - пороком и ненавистью. Твоим цветом. Твоими эмоциями, которые ты укоренил в своей сестре. И сейчас мне хочется плакать, потому что я вижу в Ребекке твое воплощение и, кажется, даже слышу твой хриплый голос, которым ты когда-то увещевал меня, что я хищник, и я должна получать удовольствие от смерти и агонии невинной жертвы. И я получала, я тоже рисовала красным на былых белых и правильных принципах, но больше я так не делаю. Я достаточно сильна, чтобы сама сделать выбор. Поэтому я вырываю руку из твоей ладони и произношу надтреснутым голосом:
- Я не хочу быть здесь. Попроси ее не делать так, хотя бы в моем присутствии!
- Как "так"? Она пролежала в гробу десятилетия, Кэролайн, неудивительно, что она голодна. - Ты смотришь на меня непонимающе, а я боковым зрением ловлю взгляд Ребекки, вижу, как она кривит алые губы и молчит. Она знает тебя, лучше, чем я. Она любит тебя слишком зависимо. Она нуждается в твоем абсолютном внимании и не хочет, чтобы в вашу семью вмешивался кто-то посторонний.
- Она не ест! Ты что не видишь?! - Я говорю тихо, но пытаюсь передать интонациями всю мольбу, которую мне хотелось бы прокричать. Ты ведь обещал, что защитишь меня, но сразу же становишься на сторону сестры, показываешь ей, что я просто игрушка, что не стою внимания и не имею права голоса.
- Доброе утро. Ник, проблемы? Помнишь, мы так часто делали раньше. Мне вспомнилось почему-то, вот я и решила занять утро, пока ты не проснулся и не отвез меня в магазин. Ты ведь не против? Или смыть? - Ребекка улыбается тебе ласково, склоняет голову набок, и я знаю, что ты ни за что не будешь перечить ей. Не в этом вопросе. Коварная сука.
- Нет, как-нибудь потом смоем. Благо, стены сейчас моются крайне легко. Поехали по магазинам, нужно подобрать тебе что-нибудь более современное. Кто еще едет?
- Кол и Финн, благодаря тебе они тоже выглядят не совсем в рамках времени. Пойду позову их. - С этими словами она скрывается в боковом коридоре, а ты наконец-то переводишь взгляд на меня.
- Что с тобой? Как ты можешь? - Я стараюсь тебя понять. Честное слово. Но не могу, потому что сейчас и ты тоже оставляешь меня одну, предаешь мою веру. Я ведь прошу совсем немного.
- Перестань, куколка. Ничего страшного не произошло. Не становись такой занудой. - Я грустно ухмыляюсь. Ну вот, я снова куколка, снова просто игрушка. - Ты поедешь с нами? - В твоих глазах я вижу искреннюю просьбу, но сейчас я не в силах делать услуги, слишком разочарованная твоим поведением, поэтому молча мотаю головой из стороны в сторону, разворачиваюсь и ухожу, стирая с щек соленые капли слез...
***
Я больше не думаю о Рождестве, не строю планы. Тебя, Ребекки, Финна и Кола нет уже четыре часа, за это время я успела выплакать все слезы - может и необоснованные, но от этого не менее горькие.
Сейчас я старательно тру мокрой тканью стену, пытаясь смыть кровавую картину, нарисованную на ней. Мои усилия столь отчаянны, что я то и дело сдираю костяшки пальцев до крови и зло шиплю, потому что моя кровь тоже пачкает белую поверхность, хотя раны и затягиваются моментально.
- Нужно было начинать сверху. - Я резко выпрямляюсь, разворачиваюсь, совсем позабыв, что я в доме не одна. Элайджа неспешно спускается по лестнице, все такой же образец сдержанности и элегантности, как и несколько лет назад в Мистик Фолс. Он не поехал по магазинам, я слышала, как Ребекка говорила, что он просто заказал себе привычные для себя костюмы. Ему ведь легче, он пропустил не так много. Но я прогоняю эти мысли, перевожу взгляд на стену и чертыхаюсь сквозь зубы. На уровне глаз все еще кровавые символы, в то время как стену ниже я уже отмыла. Как я могла быть такой дурой? Я зло макаю ткань в какую-ту миску, чувствуя себя глубоко несчастной. Не так я представляла себе этот день. Я яростно провожу по стене и, конечно же, снова сдираю кожу на запястье об шероховатую поверхность. - Давай-ка я.
- Что? О, нет! - Я испуганно дергаюсь от руки, протянутой Элайджей, недоверчиво посматривая на него. Великий древний в костюме собирается возиться с тряпкой и тазиком? Очень смешно.
- Я ведь не спрашиваю, Кэролайн. Давай сюда, я доделаю сам. Во-первых, это моя сестра художник-недоучка, во-вторых, ты, уж извини, но ты делаешь все неправильно, а, в-третьих, нет ничего удивительного, что я предлагаю свою помощь. - За время своей тирады Элайджа успел снять пиджак, аккуратно повесить его на спинку единственного уцелевшего стула, закатить рукава белоснежной рубашки и забрать ткань из моих рук. Я только удивленно смотрю, с каким достоинством, как будто это не половая тряпка, а шелковая накидка, твой брат аккуратно складывает ее, медленно проводит по стене, удивительно легко стирая кровь.
- Ммм, спасибо. Может давай я внизу... - Я начинаю суетливо тереть особо яркое пятно просто ладонью, но Элайджа легонько отталкивает мою руку.
- Не нужно. Иди, я закончу сам. - И я послушно разворачиваюсь, уходя из этой гостиной, стараясь стереть из памяти красные кровавые зигзаги на белоснежной стене. Кто бы мог подумать, что такой, казалось бы, пустяк, сможет встать между нами?
- Я уже почти закончил, Кэролайн. Так что не суетись. Удивительно, что у моего брата нет штата прислуги, чтобы выполнять все его прихоти. - Элайджа вытирает уже последние пятна в самом низу стены, когда я снова интересуюсь, не нужна ли ему помощь. Найти себе занятие у меня не получается, поэтому я интуитивно тянусь хоть и к тонкой, но все же к нити, связывающей меня с прошлым. К твоему брату.
- На самом деле тут есть женщина, которая следит за порядком, но она уехала на рождественские праздники. - Я все же подхожу ближе, внимательно всматриваюсь в поверхность вновь белоснежной стены.
- Кэролайн?
- Да? - Я перевожу взгляд на Элайджу, который наконец-то закончил работу и теперь стоит напротив меня, распрямляя ткань, которая из светлой превратилась в кроваво-алую.
- Почему ты здесь?
- Я... - Пока я пытаюсь сформулировать мысль и найти какой-нибудь приемлемый ответ, входная дверь распахивается, и на пороге возникаешь ты в сопровождении сестры и братьев. Ты смотришь на сестру, улыбаешься ей и сначала не видишь меня, но когда поворачиваешь голову, улыбка резко сходит с лица, и ты хмуришь лоб, переводя взгляд то на меня, то на Элайджу.
- Что вы делаете? - Ты подходишь ближе, недовольно осматривая стену. Ребекка следует за тобой по пятам, как приклееная, уперев руки в бока.
- Моем. - Элайджа остается абсолютно невозмутимым, ни на секунду не прекращая складывать ткань ровными прямоугольниками. Честно говоря, я без понятия с какой целью он это делает, но почему-то уверена, что даже взрыв атомной бомбы не отвлечет его от этого действия.
- Друг друга? - Твоя сестра ухмыляется, едко задавая этот идиотский вопрос, Кол подходит ближе, чувствуя, как в воздухе начинает пахнуть жареным, Финн все также стоит на пороге, не особо интересуясь нами, а ты начинаешь злиться, и мне хочется закричать, топнуть ногой и спросить какого черта я снова сделала не так. Но и в этот раз Элайджа спасает меня от эмоциональной, но бесспорно глупой реакции, и абсолютно спокойно произносит, наконец-то отрывая взгляд от тряпки и переводя его на сестру.
- Ты так остроумна, Ребекка. На самом деле мы мыли стену, которую, кажется, должна была отмыть ты, сестра, и ты, Никлаус. Но мы любезно решили вам помочь. В конце концов, есть еще и полы. Прошу, брат. - Я не успеваю даже моргнуть, как Элайджа бросает тряпку, и она оказывается в твоих руках. Ты скрипишь зубами, морщишься от отвращения и с силой швыряешь окровавленную, мокрую ткань куда-то назад... аккурат в грудь Ребекки, одетой в новенькое мини-платье бежевого цвета.
- Ник! Ты что, блядь, свихнулся? - Она столь же резко перебрасывает ее Колу, но наряд это уже не спасет, поэтому Ребекка продолжает материться, и я все больше чувствую себя заключенной в палате с чокнутыми.
Кол тем временем с надеждой смотрит на дверь, но Финн благоразумно скрылся, поэтому он переводит взгляд на меня, но бросать не решается, поэтому я тяжело вздыхаю, протягиваю руку и произношу:
- Давай. Я помою.
- Нет!
- Нет!
Я резко дергаюсь, переводя взгляд на тебя и Элайджу. Вы произнесли это слово синхронно, что явно еще больше испортило твое настроение. Теперь ты прожигаешь взглядом своего старшего брата, как будто он посягнул на какую-то святыню, принадлежащую тебе. А еще через мгновение обхватываешь мое запястье и волочешь из комнаты, не замечая, что на мои глаза навернулись слезы обиды и непонимания. За что ты так со мной?
***
- Ты оказывается не прочь подрабатывать прислугой? Я учту это на будущее. - Ты затаскиваешь меня в нашу комнату и громко хлопаешь дверью, скрещивая руки на груди.
- Что с тобой? Да, с меня не свалится корона, если я помою пол! Почему ты так реагируешь? - Мне хочется крикнуть, но сил хватает только на приглушенный шепот, и я обессиленно сползаю вниз по двери, уже не задумываясь, как жалко и убого я выгляжу со стороны.
- Ты не поехала со мной, но зато нашла время и желание, чтобы мыть стену с Элайджей! Очень любопытный выбор! - Ты напротив кричишь так громко, и я легко могу представить удовлетворенную улыбку Ребекки, когда она слышит твою фразу.
- Выбор? А у меня есть выбор? Я забыла, что это такое, Клаус! Я не знаю, что значит свобода! Но если бы я могла выбрать как провести этот день - вот так, ругаясь с тобой или занимаясь "стыдной", по твоему мнению, работой вместе с твоим братом - я бы выбрала второе. - Ты бледнеешь, как будто я ударила тебя, и я с запозданием осознаю, что ты, конечно же, понимаешь все неправильно, находишь в моих словах не то значение, которое я вкладывала в них. - Клаус... - Я неловко поднимаюсь на ноги, подхожу к тебе. Я должна объяснить. Что же за безумный день такой?
- Заткнись. - В этот раз ты не кричишь, а говоришь тихо, но резко дергаешь меня за волосы на затылке, заставляя запрокинуть голову, всмотреться в твои глаза, полыхающие искорками ярости, приближаешь свое лицо вплотную к моему и шепчешь мне просто в приоткрытые губы, обжигая нежную кожу горячим дыханием: - Кого бы ты не хотела выбрать, будь-то Деймон Сальваторе, мой собственный брат или черт из преисподней, я никогда не позволю тебе этого. Ты забыла, что ты принадлежишь мне. Ты только моя. Ты поняла меня, куколка? - Кожа на шее так натянулась, что мне сложно даже вдыхать, не говоря уже о разговоре, но именно это невыгодное положение прибавляет мне храбрости, заставляет в очередной раз быть откровенной, даже если эти откровения будут неугодны тебе:
- Я твоя не навсегда, Клаус. И ты сейчас упорно делаешь так, чтобы когда придет конец нашего договора, я даже имени твоего слышать не захочу. Не поступай так хотя бы со своей семьей, иначе ты останешься один. Я понимаю тебя. Понимаю, что ты хочешь заслужить былую преданность сестры, даже если придется унизить меня для этого. Понимаю и, честное слово, даже одобряю, что они для тебя важнее, чем я. Но если я хотя бы что-то значу для тебя, то уступай мне хотя бы в мелочах, хотя бы иногда будь на моей стороне или же позволь мне общаться с людьми, которые не относятся и не швыряют меня, как половую тряпку, потому что я уже забыла, что такое чувствовать, когда с тобой общаются на равных, а не так, как диктует настроение в данный момент. Я уже забыла, что такое уважение, что я личность. Не забирай у меня последние крупицы самоуважения. - Я сжимаю зубы, стараясь сдержать слезы, а ты смотришь на меня пристально, потом аккуратно разжимаешь пальцы, которыми держал волосы и как-то совершенно обессиленно и глухо произносишь:
- Я тоже уважаю тебя и считаю личностью, Кэролайн.
- Угу, только не позволяешь мне этой личностью быть. - Я горько усмехаюсь и быстро направляюсь в ванную, где просто открываю краны, что позволяет мне плакать, не боясь быть услышанной.
***
- Кэролайн, я сейчас выломаю двери! Уже смеркается, ты собираешься сегодня выйти оттуда? - Ты говоришь спокойно, хотя и продолжаешь настойчиво стучать. Я в последний раз бросаю взгляд на свое отражение в зеркале и убедившись, что глаза и нос больше не красные, поворачиваю замок и медленно выхожу в комнату.
- Извини. Можешь входить.
- Кэролайн, посмотри на меня. - Я неохотно поднимаю взгляд, а ты приподнимаешь мой подбородок двумя пальцами, смотришь на меня задумчиво и целуешь в лоб, а после этого добавляешь: - Хорошо, я буду становиться на твою сторону, если буду считать, что ты права. Сегодня я должен был поддержать тебя. Прости. И ты можешь общаться с Элайджей, если он тебе так нравится...
- Ты снова все неправильно...
- Не перебивай меня! Дослушай. Но, пожалуйста, не нужно чересчур играть с ним в дружбу. Элайджа сам по себе, тебе не стоит думать, что он будет рад вспоминать с тобой Мистик Фолс, а ведь именно это ты ищешь в нем, не так ли? - Я согласно киваю, потому что сейчас мне не хочется анализировать твою речь, думать о чем-то. Мне достаточно того, что хотя бы изредка я буду для тебя важна почти в той же степени, что и сестра. Поэтому я обнимаю тебя крепко-крепко, прячу лицо у тебя на шее, вдыхаю знакомый и родной запах и тихо, на выдохе шепчу одно-единственное "спасибо".
***
- Это тебе. Вообще-то я хотел подарить тебе что-нибудь более существенное, но потом передумал. Если захочешь, то я завтра отвезу тебя в магазин, выберешь себе что-нибудь и вообще... - Я впервые вижу тебя таким смущенным, поэтому вынимаю небольшой прямоугольный сверток из твоих рук, не дожидаясь пока ты закончишь свою сумбурную тираду, приседаю на краешек постели и разворачиваю подарочную бумагу. Под ней находится мой собственный портрет в карандаше, в простенькой рамке, но это значительнее и весомее для меня, чем все сокровища, которые ты подарил мне прежде, и на глаза невольно наворачиваются слезы, пока я бережно вожу кончиком дрожащего пальца по плавным линиям рисунка. - Эй, Кэролайн, не плачь! Прости, я куплю тебе... - Ты быстро присаживаешься возле меня на корточки, озабоченно всматриваясь в мои заплаканные глаза.
- Тшш... - Я быстро прижимаю указательный палец к твоим губам, улыбаясь сквозь слезы, и надтреснутым голосом говорю: - Это великолепно. Это самое лучшее, что ты мог мне подарить. Спасибо тебе. - Я наклоняюсь, касаюсь своими губами твоих, отмечая про себя, что все же это далеко не худший день в моей жизни. - А я ничего не приготовила тебе... Вернее, мой подарок - полнейшее фиаско. - Я тяжело вздыхаю, потому что как раз в этот момент кто-то из "подарочных" Древних начинает громко колотить в нашу дверь.
- Идите наряжать елку! Немедленно! Финн и Элайджа где-то спрятались, а Кол идиот, он все портит! И вообще, это почему это вы заперлись? - Ребекка упорно стучит по двери, а ты лишь закатываешь глаза, пожимаешь плечами и кричишь в ответ:
- Мы идем! Отойди от двери, Ребекка! - Стук прерывается, заменяясь сначала неразборчивым ворчанием, а потом стуком каблуков по мраморной поверхности. - Идем?
- У нас будет елка?
- Да. Ребекка тоже любит Рождество. У вас так много общего. - Ты берешь меня за руку, подмигиваешь и громко смеешься, когда я скептически изгибаю бровь.
- Угу, очень. - Я выдыхаю и следую за тобой, моля Бога, чтобы относительное спокойствие, как можно дольше царило в этом доме.
Спустя месяц я была готова к убийству. Кто бы мог подумать, что пальму первенства в способности выбивать почву у меня из-под ног из твоих рук вырвет Ребекка. Но так действительно произошло, и я все больше злилась, все чаще огрызалась, ставя тебя в неудобное положение выбора. Ты не соврал, когда сказал, что иногда будешь принимать мою сторону. Но "иногда" наступало все реже и реже, все более умело твоя сестра находила рычажки, на которые стоило нажать, чтобы заслужить твое одобрение и лояльность. Я же наоборот окончательно потеряла терпение, и мои нападки - неумелые и отчаянные - Ребекке все же удавалось использовать с выгодой, выставляя меня перед тобой нервной истеричкой, которая только и жаждет рассорить тебя с остальными членами семьи.
Последнюю попытку наладить отношения и поговорить мирно я предприняла две недели назад. Тогда я зашла в библиотеку, я даже ничего не сказала по поводу трупа мужчины, небрежно скинутого возле дивана. Я села напротив, сопровождаемая пристальным взглядом твоей сестры. Я сжала руки, только чтобы сдержаться и вновь не сорваться к банальной ругани, которая стала так привычна между нами.
- Я хочу поговорить спокойно. - Ребекка ухмыльнулась, взяла со столика стакан с янтарным виски, откинулась на спинку дивана и пожала плечами, молчаливо давая мне разрешение продолжить. - Ты любишь Клауса, и я...
- Только не говори, что ты его тоже любишь, и поэтому мы должны стать подружками. - Она хмыкнула, я же глубоко вздохнула, пытаясь взять себя в руки.
- Нет, я его не люблю, но я хочу, чтобы он был счастлив. Ты ему нужна и...
- Я знаю, что нужна ему. Ему нужна семья. Ты к ней не относишься, поэтому не проси меня терпеть тебя в нашем доме. - Ребекка повысила голос, и уже тогда я знала, что разговор не получится. Никогда она не сможет принять присутствие кого-либо в жизни братьев, а особенно в твоей. Она могла понять лишь кратковременные интрижки, похоть, желание, а у нас было что-то более глубокое, хотя и ограниченное временными рамками. Я занимала твое время. Уже это делало меня врагом для твоей сестры. Но я все же предприняла последнюю отчаянную попытку, произнеся:
- Ребекка, я не претендую на место в вашей семье. Я думаю, Клаус рассказал тебе, как именно я здесь оказалась. Как только время пройдет, я уеду, я оставлю вас и никогда больше не дам о себе знать. Но до тех пор не заставляй его находиться между молотом и наковальней. Ему ведь тоже сложно. Давай постараемся сохранять нейтралитет... пожалуйста. - Ребекка лишь зло посмотрела не меня, поставила опустевший стакан на стол, поднялась на ноги и прошипела, перед тем как покинуть комнату:
- Тебе не придется ждать десять лет. Можешь считать, что это помощь всем несчастным и обездоленным куколкам, - я сжала зубы, услышав это слово с уст твоей сестры, но промолчала, дослушав. - Ник поймет, что ему не нужен никто, кроме семьи. Мы его простили. Мы с ним. А ты здесь лишняя. Осталось только открыть ему на это глаза, и он сам выгонит тебя. - С этими словами Ребекка прошествовала к двери и скрылась в коридоре, оставив меня одну. Я еще долго сидела, обхватив себя руками и с каким-то отчаянием думала, что сейчас свобода от тебя кажется мне не желанной, а пугающей.
***
Сегодняшний вечер пошел наперекосяк с самого начала. Мы с тобой решили было пойти прогуляться, на улице было прохладно, но свежо, и мне жутко хотелось побродить по тихим улочкам, которые я не видела в свой прошлый визит.
И вот я спускаюсь по лестнице в холл, где уже находишься ты, небрежно прислонившись к небольшому столику.
- Собралась? - Ты улыбаешься, целуешь меня в щеку, аккуратно заправляя выбившуюся из прически прядь волос за ухо, а потом тяжело вздыхаешь и говоришь: - Кэролайн, так вышло, что я разрешил Ребекке пойти с нами. Ты не против? Она очень просила.
- Эм... Ладно, пусть идет. Не переживай. - Я вымученно улыбаюсь, хотя на деле настроение совершенно пропало и единственное, что мне хочется - отправиться в свою комнату и весь вечер пролежать смотря в потолок. Но я стараюсь, пока не вижу твою сестру, на лице которой отображается недоумение и злость. - Ты что ей не сказал, что и я иду? - Я стараюсь произнести едва слышно, но Ребекка все равно слышит мою последнюю фразу и ядовито замечает.
- Конечно, не сказал. Я бы ни за что не согласилась пойти, если бы знала заранее. Спасибо за испорченный вечер, Ник.
- Закрой рот, Бекка! Не нужно сейчас устраивать сцен. Я очень надеюсь, что хотя бы один вечер вы будете в состоянии провести мирно. - Ты говоришь спокойно, пытаясь утихомирить сестру, но она, конечно же, продолжает стоять, скрестив руки на груди и прожигая меня ненавидящим взглядом.
- Клаус, я могу сходить в следующий раз. Необязательно сейчас...
- Нет, не можешь! А ты, Ребекка, можешь остаться дома, если тебя что-то не устраивает. Все, разговор окончен. - Ты подхватываешь меня под локоть и ведешь к двери. За спиной я слышу стук каблуков и тяжело вздыхаю, понимая, что Ребекка однозначно не упустит возможности окончательно испортить мне настроение.
***
Ночной Париж серебрится неоновыми огнями, кажущимися размытыми сквозь призму мокрого снега, плавно и лениво спадающего с серовато-фиолетового неба, на котором нет ни одной звездочки, ведь все они укутаны плотным покрывалом тяжелых облаков, скрывающих их за свинцовым маревом. Мне нравится ловить снежинки на ладонь, хотя кожа уже покраснела и жутко печет крошечными иголочками от ледяной влаги. Вторая ладонь находится в твоей руке, и ты согреваешь кожу, крепче переплетая наши пальцы.
- Черт возьми, что же ты за вампир такой? - Ты ворчишь, но я знаю, что на самом деле ты не злишься. - Мерзнешь, как обычная девчонка.
- Ну, прости. Я забыла перчатки. - Я улыбаюсь тебе, еще сильнее прижимаясь к твоему телу. Так сразу становится теплее, и я удовлетворенно вздыхаю, стараясь не думать, что в десяти шагах позади идет твоя сестра и старательно пытается то ли прожечь в моей спине дыру, то ли навести порчу. Уверена, она может и то, и другое.
- Хочешь домой? - Ты обхватываешь меня рукой за плечо, целуешь где-то в волосы, бросая короткий взгляд назад и тихонько, видимо надеясь, что я не услышу, вздыхаешь.
- Не очень. Ты же знаешь, я люблю гулять. Но если ты хочешь или... Ребекка хочет, мы можем поймать такси. - Я пожимаю плечами, решив уступить сегодня и не устраивать очередной скандал, который ты переносишь, кажется, еще сложнее, чем я сама. Действительно сложно разрываться между единственной сестрой и... Кем? Смешно, однако. За два с половиной года я так и не поняла какую роль играю в твоей жизни.
- Нет, я не хочу. А Ребекка знала на что соглашается. Я ее предупреждал, что это просто прогулка, без всяких магазинов и ресторанов. - Ты хмыкаешь и ускоряешь шаг. Хочешь сбежать от сестры? А знаешь, я не против.
***
- Я устала. Ненавижу ходить пешком. Ненавижу зиму. - Я зачарованно рассматриваю фарфоровую куклу сквозь ярко освещенную витрину магазина и не особо обращаю внимание на недовольную тираду Ребекки. Этих кукол много за стеклом, совершенно разных, но внимание привлекает светловолосая, с голубыми стеклышками глаз. Она в алом платье, она чем-то похожа на меня и я невольно провожу указательным пальцем по стеклу витрины, как будто это я там, в том крошечном уголке, на бархатных подушках, ожидаю, как же сложится моя судьба, как же распорядится моей волей невидимый хозяин. Быть может сломает, быть может поставит на полку и лишь раз в год вспомнит, бросит короткий взгляд. А может полюбит странной любовью, той, которой можно любить фарфор и стекло. Бездушно и временно. Пока не разобьется, пока не потеряет блеск и новизну. Я никогда не признаюсь тебе, но нет ничего больнее, ничего унизительнее, чем слово "куколка" из твоих уст. - Эй, ты что себе подружку нашла? - Я отдергиваю руку, как будто обжегшись, смущенно поворачиваюсь к тебе и Ребекке, которой и принадлежит последняя фраза.
- Пойдемте. - Я отворачиваюсь, делаю шаг вперед, но, конечно же, твоя сестра так просто не отказывается от возможности унизить меня, поэтому громко добавляет:
- Ник, а давай купим эту куклу? Я думаю, она очень похожа на Кэролайн. Правда? - Я не оборачиваюсь, я все также стою спиной, сжимая и разжимая замерзшие пальцы. На глаза наворачиваются слезы, но я упорно убеждаю себя, что это из-за холода и ветра, а не потому, что я дико боюсь, что ты все же уступишь сестре и купишь эту проклятую куклу, так больно похожую на меня.
- Не вижу ничего похожего. Идем, Ребекка. Кэролайн, в отличии от тебя, не играет в куклы. - Я облегченно прикрываю глаза и выдыхаю, но как оказывается чересчур рано...
- Но ты ведь сам называешь ее куколкой, Ник. Конечно похоже.
- Как я ее называю, тебя, Ребекка, не касается! Ты это поняла? Рискни только ее так назвать! - Я быстро оборачиваюсь, беру тебя за руку, потому что в твоем голосе звучит металл, и я очень хочу уберечь тебя от необдуманных поступков. Но ты вырываешь ладонь, отходишь на несколько шагов и устало произносишь: - Знаете что, вы мне уже обе костью в горле торчите! Сколько можно? Идемте домой. - Ты идешь вперед, Ребекка прожигает меня ненавидящим взглядом и быстро следует за тобой, я же медленно плетусь на приличном расстоянии. Можно сказать, что сегодня я выиграла бой, но война лишь предстоит, и у меня, наверное, чересчур мало шансов победить в ней твою сестру.
***
Утро начинается с крика на первом этаже. Сначала я не понимаю, что происходит, но потом резко сажусь в постели, понимая, что кричит Блайт, которая вернулась к работе уже почти две недели назад, но предусмотрительно старается как можно реже показываться на глаза твоей сестре. Если Кол проводит все время наверстывая упущенное и редко появляясь дома, Финн погружен сам в себя и, кажется, живет на чердаке, настолько редко я его вижу, а Элайджа никогда не опустится до нападения на женщину, живущую в этом доме, то Ребекка часто просто развлекалась, пугая несчастную Блайт.
Я больше не отвлекаюсь на праздные размышления, быстро вскакиваю, набрасываю на голое тело короткий халат, висящий на спинке стула и быстро выскакиваю в коридор, искренне надеясь, что ничего серьезного не происходит, и ты успеешь прийти мне на помощь прежде, чем твоя сестра оторвет мне голову.
- Уходи. - Я помогаю ей подняться и подталкиваю к кухне. Сама же туже затягиваю пояс халата, смотрю на Ребекку, которая наконец-то поднялась со столика и сейчас напоминает мне хищника, готового разорвать жертву на части. Жертвой, по видимости, она выбирает меня, поэтому я пытаюсь как можно более миролюбиво произнести: - Клаус дорожит Блайт. Не стоит злить его. - С этими словами я разворачиваюсь, чтобы подняться к себе в комнату и переодеться, делаю несколько шагов...
Удар оказывается настолько сильным, что я даже не успеваю вскрикнуть, со всей силы ударяясь головой о стену, чувствуя, как мгновенно начинает течь кровь, пачкая волосы и тонкой струйкой стекая по виску. Я медленно сползаю по стене, оставляя на ее белой поверхности кровавую полосу. Рана затягивается быстро, в глазах уже не так темно, но Ребекка не дает мне времени очнуться, присаживается возле меня на корточки и быстрым движением сжимает пальцы у меня на шее.
- Ник может даже и огорчится немного, если я тебя убью. Но он забудется быстро, а я избавлюсь от тебя и от твоих поучений. Видеть тебя больше не могу. - Твоя сестра еще сильнее сжимает пальцы, так легко перехватывая мою ладонь, которой я пытаюсь оттолкнуть ее руку. Я чувствую как пекут легкие, как начинают слезиться глаза. Конечно она не убьет меня так, но от этого ощущения не становятся приятнее. Когда я чувствую, что вот-вот просто провалюсь в темноту, пальцы исчезают, и я несколько секунд жадно глотаю ртом воздух, рассеянно вслушиваясь в голоса, разносящиеся совсем рядом.
- Да что же вы все с ней носитесь?!
- Ребекка, иди к себе. Надеюсь, что Никлаус не узнает об этой ситуации. Ты и так испытываешь его терпение. - Я узнаю голос Элайджи, облегченно вздыхаю, осознавая, что теперь я в безопасности, но так и не открывая прикрытые веки, чересчур измученная последними событиями. Через мгновение я слышу злое шипение и стук каблуков по мрамору. - Как ты? Мне жаль, Кэролайн. Ребекка чересчур не любит делить внимание Клауса с кем-либо. - Твой брат подхватывает меня на руки, я же продолжаю молчать, хотя и открываю глаза, пытаясь взглядом передать благодарность. Элайджа понимающе кивает, позволяя мне не отвечать, а просто бессильно обмякнуть в его объятиях.
***
- Выпей, станет лучше. - Я благодарно улыбаюсь, принимая из рук Элайджи стакан, наполненный кровью. Пока он ходил за ним, я успела немного успокоиться и теперь сижу, облокотившись об изголовье кровати.
- Спасибо... за все. - Я делаю короткий глоток, не решаясь поднять взгляд, а все продолжая смотреть по сторонам. Мне стыдно, что Элайджа стал свидетелем утренней сцены. - И извини, я не хотела провоцировать Ребекку.
- Тебе не стоит извиняться. Я ведь уже говорил, что Ребекка очень ревностно относиться к вниманию Никлауса. Вот поэтому она так ведет себя. - Я утвердительно киваю головой, хотя на самом деле не понимаю ничего. Я никогда не думала, что твоя сестра настолько возненавидит меня по той странной причине, что я иногда отнимаю у нее маленькие крупицы твоего внимания. Слезы снова наворачиваются на глаза, и я зло жмурюсь, потому то мне надоело плакать, я устала даже самой себе казаться слабой и беспомощной. Чтобы скрыть свое состояние я низко опускаю голову, подношу к губам стакан, но Элайджа понимает все, вынимает его из моих дрожащих рук, ставит на столик и произносит: - Все не так плохо, Кэролайн. Со временем даже Ребекка привыкнет. Все будет хорошо. - Элайджа берет меня за руку и аккуратно сжимает пальцы, как будто пытаясь через это пожатие передать мне немного силы, уверить, что все не так плохо, как кажется. Я несколько мгновений просто смотрю на наши переплетенные пальцы, осознавая, что сейчас, здесь я переживаю то редчайшее для меня мгновение дружеского участия. Так редко за годы, проведенные с тобой, меня просто кто-то держал за руку, так мало людей решалось просто заговорить со мной, ведь для этого необходимо было пойти против тебя, коснуться к "вещи", принадлежащей тебе. И я с одной стороны жутко боюсь твоего гнева, ведь ты никогда не понимаешь, что я отчаянно нуждаюсь в дружеских отношениях, в поддержке и понимании, а с другой - мне яростно хочется просто зарыдать, уткнуться кому-то в плечо и почувствовать какого это, когда тебе дают возможность так глупо и по-детски проявить боль. В итоге я просто пожимаю руку Элайджи в ответ, улыбаюсь сквозь слезы, но все же так и не могу сдержать истеричный всхлип, вырывающийся из груди. Уже через секунду Элайджа привлекает меня к себе, и я сжимаю пальцы на ткани дорогого пиджака, прячу лицо на его плече и выплакиваю, кажется, все накопившиеся за последние годы слезы.
***
Проходит почти полчаса, когда я наконец-то прекращаю плакать. Я знаю, что нужно отстраниться, потому что я измяла и намочила твоему брату весь пиджак, и теперь мне жутко неловко, что я решилась использовать его в качестве жилетки. Но я все медлю, потому что каждому человеку необходимо чувствовать стабильность и уверенность. С тобой этого никогда не было и не будет, даже если бы судьба соединила нас не на десять лет, а на долгие столетия. Я никогда не знаю, как ты отреагируешь на мою фразу, взгляд, улыбку, слезы или крик. Каждый раз, когда мне кажется, что я научилась понимать тебя, предугадывать твои желания, ты разрушаешь эту иллюзию, демонстрируя мне, что я вряд ли та, кто способен понять твою столь сложную натуру. Элайджа другой. Он не оттолкнет. Не засмеется. Не закричит. Не назовет глупой дурочкой или куколкой. И, конечно же, никогда не ударит, не причинит боль. Все эти факты заставляют меня все так же прятать лицо у твоего брата на плече и впитывать ту силу, ту такую невероятную стойкость и выдержку, которые свойственны Элайдже более, чем кому-либо другому. Будь я немного смелее, я бы положила голову ему на колени и заснула бы, зная, что мне не присняться кошмары и что когда я проснусь, он будет рядом, все такой же сдержанный и немногословный. Понимающий. Но, конечно же, я не позволю себе подобного, я просто не буду шевелиться еще одно мгновение, всего лишь несколько секунд...
Мне бы стоило понимать, что череда бед и невезений не может закончиться быстро. Мне бы стоило быть благоразумной. Я понимаю это тогда, когда дверь открывается, и я резко отстраняюсь от Элайджи, так неловко и глупо, как будто застигнутая на месте преступления. Меня злит собственная трусость, поэтому я упрямо вздергиваю подбородок и прямо смотрю тебе в глаза, пока ты, облокотившись плечом о дверной косяк, окидываешь меня взглядом с головы до пят. Мои щеки становятся пунцовыми, когда я понимаю, как выгляжу. В коротком халате, растрепанная, раскрасневшаяся. Я даже импульсивно дергаю рукой, чтобы затянуть пояс на талии потуже, но потом медленно опускаю ладонь. Мне нечего скрывать. Я не буду оправдываться. Я уже достаточно ползала у тебя в ногах, но тогда хотя бы для этого была причина. Сейчас ее нет.
- Какая милая семейная сцена. - Ты произносишь фразу нараспев, издевательски ухмыляешься, останавливая взгляд на моих дрожащих губах. Я ничего не произношу в ответ, только сжимаю губы до белизны. Все как прежде. Я просто жду твоей реакции, не имея возможности ни предугадать, ни тем более изменить ее.
- Здравствуй, брат. - Элайджа, конечно же, остается невозмутимым. Он медленно поднимается, бросая на меня короткий взгляд, который я не успеваю прочитать, но все же понимаю, что это наверняка обещание хотя бы попытаться загладить ситуацию. - Пойдем в кабинет. Необходимо поговорить.
- Это так срочно? - Ты вопросительно приподнимаешь бровь, наконец-то переводя взгляд с меня на Элайджу.
- Более чем.
- Хорошо. Идем. Кэролайн, доброе утро. - Я недоуменно киваю на твое странное приветствие, наблюдая как ты, бросив на меня последний, абсолютно непонятный мне взгляд, выходишь в коридор, вслед за братом. И что происходит, черт возьми? Лучше бы ты устроил скандал. Твое спокойствие пугает сильнее.
Однажды меня уже упрекнули в развращении детей, поэтому теперь я постоянно буду выступать в роли занудной старухи и предупреждать о более или менее высоком рейтинге. Итак, глава рейтинговая. Детям читать не надо, всех остальных милости прошу, мои любимые:**
Спустя полчаса, приведя себя в порядок, я спускаюсь вниз, решительно намереваясь найти тебя и убедиться, что твое спокойствие в комнате не было предвестником бури. В кабинете я не нахожу ни тебя, ни Элайджу, так же как и в библиотеке, и в гостиной. Недоуменно нахмурившись, я иду на кухню, где застаю лишь Блайт, которая напевает под нос какую-то французскую песенку, расскатывая на столе тесто. Это до жути глупо, но все мы каждый вечер ужинаем вместе, имитируя "дружную и любящую" семью, хотя лично я чувствую себя мышью в логове кошек. Блайт выглядит вполне бодрой и, заметив меня, улыбается и произносит:
- Ma chere*, спасибо тебе за помощь утром. Если бы не ты... - Она не договаривает, но я и не настаиваю, понимая, что ей сложно вспоминать утренний инцидент.
- Не стоит благодарить Блайт. Ребекка это... - мне хочется сказать что-то наподобие "бешеная сука", но я сдерживаю себя и договариваю: - ревнивый ребенок, по сути. Ей никто не нравится, ты не причем. Поговори с Клаусом, он сможет тебе помочь. - Блайт еще раз благодарно улыбается, кивает головой и возвращается к готовке.
- Может ты что-ты хочешь, fille**? Кофе? Крови? - Я отрицательно покачиваю головой, а потом задаю вопрос, который в данный момент интересует меня больше всего:
- Блайт, а ты не знаешь, где Клаус?
- Он уехал где-то полчаса назад. - Я удивленно приподнимаю брови, не понимая уже совершенно ничего. Почему ты уехал, если планировал поговорить с братом?
- Один уехал?
- Нет, с monsieur*** Элайджа. - Блайт бросает на меня заинтересованный взгляд, я же только натянуто улыбаюсь и выхожу с кухни. Значит с Элайджей? Явно не к добру...
***
Я вышагиваю по комнате уже несколько часов, нервно комкая ткань красного платья, в котором была за ужином. Двадцать шагов до двери ванной - поворот - двадцать шагов до окна. И так уже много-много раз. Иногда я присаживаюсь на краешек кровати, бессильно запускаю пальцы в волосы, опускаю голову на колени и отдаюсь тревожным мыслям. Что могло произойти? Зачем ты вместе с Элайджей уехал куда-то? Я чувствовала тревогу, потому что боялась, что в очередной раз стану причиной, по которой ты причинишь кому-то вред. Я понимала, что ты не мог так спокойно отнестись к утренней сцене, не мог понять, потому что всегда руководствуешься порывами и эмоциями, а не логикой и доводами рассудка.
На часах полночь. Все домочадцы разошлись по своим комнатам и теперь дом погрузился в тишину, которая лишь изредка прерывается скрипом оконных ставень на сквозняке. Я снова сижу на кровати, распрямив спину, как будто проглотила металлический стержень, и прислушиваюсь в ожидании хоть какого-то звука, возвещающего о твоем возвращении. Через какое-то время мне начинает казаться, что тишина давит на виски, а в голове раздается отвратительный сплошной гул, поэтому я резко дергаюсь, когда дверь открывается. Никогда не привыкну к твоей способности подкрадываться так бесшумно.
Ты усмехаешься, делаешь несколько шагов вперед, захлопываешь дверь у себя за спиной, а я все также продолжаю сидеть неподвижно, пытаясь рассмотреть выражение твоего лица в бледно-желтом свечении месяца, скупо проникающего сквозь витражные стекла и жалея, что не догадалась зажечь свет.
- Доброй ночи, Кэролайн. - Ты снова говоришь с теми же непонятными интонациями, с какими поздоровался со мной утром, но сам же и портишь весь спектакль под названием "безразличие", перецепившись об какую-то футболку, небрежно лежащую на полу. Ты чертыхаешься сквозь зубы, а потом неожиданно начинаешь смеяться, чем заставляешь меня пораженно приподнять брови.
- Ты пьян? - Я наконец-то встаю и подхожу к тебе, окидывая внимательным взглядом. С близкого расстояния мне удается отметить, что твоя одежда измята и даже порвана в нескольких местах. На светлой рубашке темнеют какие-то пятна, и сквозь запах алкоголя, исходящий от тебя, я улавливаю легкий аромат крови.
- Угу. - Ты усмехаешься, поднимаешь руку, проводишь кончиками пальцев по моей скуле и задумчиво добавляешь: - Ты такая красивая.
- Спасибо, конечно. Но давай отложим комплименты на потом. Чья это кровь? Где твой брат? - Я скрещиваю руки на груди, глубоко вздыхаю, чтобы сдержать отчаянье, смешанное со злостью. Мне страшно думать, что Элайджа поплатился за свою доброту и поддержку.
- Какой именно? - Ты усмехаешься, обходишь меня, ложишься на кровать, не трудясь ни раздеться, ни даже разуться и едко отвечаешь на свой собственный вопрос: - Ах, да, конечно же ты спрашиваешь об Элайдже. Боишься о судьбе своего нового друга?
- Представь себе боюсь. Но он в первую очередь твой брат, а только потом мой друг, хотя так называть его преувеличенно с моей стороны, честно говоря. Так где он?
- У себя. Можешь пойти посмотреть, пожелать ему сладких снов или вообще остаться у него ночевать. - Ты уже не смеешься, я слышу злость в твоем голосе, поэтому устало сутулюсь, присаживаюсь на кровать и произношу хриплым голосом:
- Тебе не надоело?
- А тебе?
- Мне? Да, я устала. Устала, что ты мне не веришь. Устала от перемен твоего настроения. Устала от нашей совместной жизни. Просто устала, Клаус. - Я пожимаю плечами, а потом поднимаюсь и направляюсь к двери, на ходу добавляя: - И правда стоит пожелать твоему брату доброй ночи, раз ты так любезно мне разрешил. - Я открываю дверь, но не успеваю сделать и шага, когда ты оказываешься у меня за спиной, сильным толчком захлопываешь дверь просто у меня перед носом, резким рывком разворачиваешь меня к себе лицом, заставляя вжаться спиной в деревянную поверхность. Ты упираешься ладонями по бокам от моей головы, приближаешь свое лицо вплотную к моему и, выделяя каждое слово, произносишь:
- Я. Передумал. Кэролайн. Иди спать. С Элайджей все нормально. Мы немного повздорили, я напился, он прочитал мне лекцию о том, как нужно себя вести хорошим мальчикам. Это стандартная модель наших отношений. Ему не нужна нянька, а я не в том состоянии, чтобы слушать твои капризы. Будь благодарна, что так легко отделалась и ложись. - Я чувствую запах алкоголя, но в тоже время понимаю, что ты достаточно серьезен сейчас и, наверное, мне стоит послушаться и промолчать, но твое "благородное" одолжение вызывает во мне очередной прилив ярости, и я сквозь зубы произношу:
- Да, я очень благодарна тебе. Ты даже ни разу не ударил меня. Чудесааа. - Я зло усмехаюсь, наблюдая, как в твоих глазах зажигаются янтарные искорки ярости. Иногда мне кажется, что у меня и правда появляются суицидальные наклонности, потому что иначе не назовешь мое упорное желание определить степень твоего терпения, обнаружить тот Рубикон, за чертой которого все закончится, и я упаду к твоим ногам бездыханным телом. С каждым днем я все меньше связана с прошлым, с Мистик Фолс, поэтому и терять мне уже нечего. Даже Деймона. Ведь, честно говоря, я уже почти не вспоминаю ни его, ни людей, которые когда-то составляли основу моего существования. Но ты даже после этих слов не срываешься, не реагируешь на провокацию, и я добавляю, только чтобы не чувствовать себя бесправной: - Ты можешь мне внушить не ходить и лечь спать. У тебя ведь это так хорошо получается. - Самое глупое, но и самое частое желание людей - оставить последнее слово в споре за собой, и мне очень хочется, чтобы этот день, так переполненный волнениями, закончился моей маленькой победой.
- Ты думаешь я не могу заставить тебя без внушения? Какая наивная куколка. - Ты говоришь это почти ласково, так сильно возрождая во мне ощущение дежавю, ведь когда-то ты уже называл меня наивной и тогда я убедилась, что ты никогда не позволишь одержать над собой вверх. И зачем я пробовала сегодня? Я ожидаю чего угодно: сломанной шеи, твоих пальцев, которыми ты вцепишься мне в волосы и силой потащишь в кровать, даже могу предположить какой-то сюрреалистический вариант, когда ты поволочешь меня за ноги, но никак не ожидаю того, что ты делаешь на самом деле.
Сначала ты просто касаешься кончиками пальцев моих губ. Я удивленно приоткрываю их, не понимая, что вообще ты делаешь. Иногда мне кажется, что я лучше бы приспособилась к твоей "маньячной" модели поведения, когда наши отношения строились бы лишь на обоюдной ненависти и презрении. На деле же все в сотни раз сложнее, потому что ты всегда разный, и даже на одинаковые ситуации можешь реагировать по-другому. Пока я думаю об этом, ты успеваешь провести рукой по шее, опустить ладонь на плечо, пальцами сдвинуть бретельку платья, заставляя соскользнуть ее по руке. То же самое ты проделываешь и со второй бретелькой, и платье медленно сползает к талии, а потом, под воздействием резкого рывка твоих рук, спадает и с бедер, собираясь алыми складками где-то на лодыжках.
- Что ты...
- Тшшш. - Ты не даешь мне договорить, прижимая указательный палец к моим губам. - Помолчи.
И я покорно замолкаю, все-таки посчитав, что, наверное, не стоит так противиться твоей попытке помириться и загладить утреннюю неловкую ситуацию. Если ты говоришь, что с Элайджей все нормально, значит так оно и есть... наверное. Все мысли вылетают с моей головы, когда ты целуешь меня в шею, скользишь языком по груди, рвано вздымающейся и опадающей над красной тканью лифчика, проводишь руками по талии, посылая по позвоночнику табун мурашек, скользишь пальцами ниже, отодвигая ткань трусиков, проводя по складкам плоти и удовлетворенно усмехаясь, ощутив насколько я уже влажная там.
- Моя маленькая порочная девочка. - Ты выдыхаешь мне это в губы, обжигая кожу горячим дыханием, заставляя меня почувствовать на языке привкус горького виски и соленую нотку крови. И я окончательно капитулирую, притягивая тебя ближе, молчаливо пытаясь показать, чего именно я хочу. Ты отодвигаешься на мгновение, смотришь мне в глаза так пристально, не переставая ласкать меня пальцами, просто наблюдая, как остро я реагирую на каждое твое движение, на прикосновение к самой чувствительной точке, на ощущение твоих пальцев глубоко во мне. Я, наверное, выгляжу как последняя грешница, откинув голову назад, судорожно хватая воздух приоткрытыми губами, с растрепанными волосами и покрытым испариной телом, но сейчас меньше всего меня волнует мой внешний вид, поэтому я снова тянусь к твоим губам, позволяю тебе увлечь меня к кровати...
Спустя несколько мгновений ты кладешь меня на прохладные простыни, целуешь в ключицу, покрываешь чередой поцелуев шею, прикусываешь мочку уха и шепчешь совсем тихо:
- Видишь, можно обойтись и без внушения. Спокойной ночи, моя сладкая, наивная девочка. - С этими словами ты одариваешь меня отцовским поцелуем в лоб, быстро скидываешь свою обувь, отворачиваешься от меня, укрываешься с головой и умиротворенно сопишь, то ли имитируя спящего, то ли действительно погружаясь в младенческий сон. Я несколько минут тупо смотрю в черный потолок над головой, а потом потрясенно хмыкаю, пытаясь глубоким дыханием унять безумное неудовлетворенное возбуждение, все не желающее покидать мое тело.
- Я тебя ненавижу! - С этими словами я разворачиваюсь к тебе спиной и почему-то мне отчетливо чудится издевательский смешок, разносящийся с другой стороны кровати...
- Это было жестоко, между прочим. - Ты отвлекаешься от повествования, снова перенося мои мысли из прошлого в настоящее. Сейчас ты сидишь перед зеркалом, всматриваясь в черный силуэт, отражающийся в нем. Иногда ты проводишь по стеклу кончиками пальцев, склоняешь голову из стороны в сторону, немного отстраняешься, чтобы позволить лунному сиянию осветить бледным светом твое лицо. - Я изменилась, Клаус? - Твой вопрос неожиданный, он заставляет меня напрячь зрение, чтобы различить каждую черточку твоего лица, каждую линию. Но спустя мгновение я отворачиваюсь от твоего отражения, потому что мне нет необходимости смотреть, чтобы вспомнить цвет твоих глаз или линию губ. Я знаю тебя лучше, чем ты сама. Поэтому я просто пожимаю плечами и подхожу к распахнутой балконной двери. Воздух тяжелый и пахнет пылью, вполне возможно скоро пойдет дождь, поэтому я вдыхаю полную грудь и отвечаю, так и не смотря на тебя:
- Ты же знаешь, что нет. Ты выглядишь как прежде, все той же семнадцатилетней девочкой.
- Мне двадцать семь, Клаус. Уже двадцать семь. - Ты усмехаешься грустно и как-то отчаянно. Я не вижу этого, просто чувствую. Я знаю, что с каждым прожитым днем твой внешний вид только сильнее гнетет тебя, заставляет вспомнить, что время идет, а ты никогда не изменишься, никогда не обретешь то обычное счастье, которое люди находят в семье, материнстве и даже, в каком-то роде, в старости. Тебе всегда будет семнадцать и с каждым годом отражение в зеркале будет отталкивать все сильнее. Уж я-то знаю. Ты прерываешь мои мысли и добавляешь: - И я спрашиваю не об этом. Я просто хочу знать, есть ли смысл мне продолжать. Сейчас, вспоминая всю нашу жизнь, мне иногда кажется, что тебе нравилась та Кэролайн, другая. Та девчонка, которая боролась за миражи, которая так отчаянно сопротивлялась тебе, которую тебе нравилось дергать за нитки, лепить по своему подобию. А я изменилась, ведь так?
- Да, наверное. Но дело не в твоем поведении, не в том, какой ты была и какой стала. Мы были разными и тогда, и сейчас. Мы никогда не понимали друг друга. Никогда не позволяли объясниться. А ведь все могло быть проще. Все могло сложиться не так. - Я говорю тихо, а ты ничего не отвечаешь, позволяя мне самостоятельно вспомнить некоторые моменты в Париже.
Я помню, что на следующее утро после той ситуации, когда я так коварно заставил тебя заснуть, я проснулся от ощущения твоих губ, скользящих у меня по шее, груди, животу. Ты, заметив, что я уже не сплю, поднимаешь на меня взгляд, ухмыляешься злорадно и быстро поднимаешься с кровати, скрываясь в ванной комнате без единого слова. Кажется, именно в тот момент я понимаю, что ты способна ответить мне той же монетой, что незримо ты изменилась.
- Глупо сожалеть о прошлом, мы не в силах его изменить. Но я хочу рассказать дальше, потому что ты впервые разрешаешь мне высказать все, что накопилось внутри. Если бы ты еще верил моим словам... - Наши глаза встречаются в отражении. В темноте они кажутся черными и бездонными, и я вижу, как ты кривишь губы, как будто осуждая меня за недоверие. Тебе ли судить меня, Кэролайн? Ведь и ты никогда не открывалась мне полностью, никогда не рассказывала мне о своих мечтах и страхах, планах и желаниях, потому что не верила, что я смогу понять, потому что никогда не понимала насколько сильно я боюсь впустить тебя в свою жизнь окончательно, каких безумных сил мне стоило каждый раз то сближаться с тобой, разрушая стены, то возводить их заново, только чтобы не сойти с ума, не столкнуться снова с предательством и равнодушием.
- Мне нужны не слова, а действия. Я верил тебе когда-то. До нашего первого посещения Мистик Фолс, когда ты, наплевав на все, бросилась в объятия Деймона. Я верил тебе вновь, пока ты не нарушила слово, пока не показала, что совершенно не знаешь меня.
- Не торопи события. Я сама расскажу об этом. Мое время еще не прошло. - Ты отходишь от зеркала, подходишь ко мне, тоже вдыхая этот такой особенный раскаленный воздух, который свидетельствует о скором ливне, рассеянно, как будто сама себе произносишь "когда я ушла впервые тоже начинался дождь", а потом вздрагиваешь, обхватываешь себя руками за плечи и продолжаешь холодно и отстраненно, и кажется, что тебя здесь нет, что ты где-то там, в другом времени, в далеком Париже.
Франция, Париж, июнь, 2013 год.
- Я не могу поверить, что мы с тобой это делаем. Я не могу поверить, что ТЫ это делаешь! - Я проговариваю это сквозь смех, пытаясь сдереть с рук намертво приставшее тесто. Стоять на кухне, с ног до головы покрытыми мукой и джемом - самое странное, что мы делали с твоим братом за последние несколько месяцев. На самом деле это я виновата. Это я упрашивала Элайджу посидеть со мной просто на полу перед камином, послушать уличных музыкантов, покрасить стену в оранжевый и посадить в саду фрезии. Нет, твой брат все такой же сдержанный, элегантный и здравомыслящий, но в тоже время он, чувствуя, что мне очень это необходимо, иногда устраивает со мной что-то наподобие "дня без правил", когда мы упорно игнорируем твои раздраженные взгляды и делаем все, что угодно. Сегодня, например, мы готовим кексы. Скоро придешь ты, и я без понятия какова будет твоя реакция. Иногда ты молчишь, иногда устраиваешь мне сцену, когда мы остаемся наедине, иногда, что хуже всего, бросаешься с нападками на брата, и тогда я долго чувствую себя виноватой, потому что это именно я больше всего нуждаюсь в дружбе Элайджи и именно я являюсь причиной, по которой ваши отношения с каждым днем становятся все напряженнее.
- У меня, между прочим, еще что-то выходит. - Элайджа улыбается и демонстрирует довольно-таки аккуратные кексы, которые в разы привлекательнее моих комков теста. Я же в ответ показываю ему язык, весело смеюсь и снова принимаюсь за готовку.
***
Я смотрю на пламя камина невидящим взглядом. Не верится, что еще утром я весело смеялась. Днем приехала эта мразь Элизабет, которая сбросила меня с лестницы в твоем английском доме. Конечно же, оказалось, что она хорошая подруга Ребекки, и твоя сестра пригласила ее, да и ты, все еще злой из-за той сцены, которую застал утром на кухне, общался с ней крайне мило и предложил погостить у нас. Элизабет с восторгом согласилась на приглашение, окинув меня злорадным взглядом. А я смотрела только на тебя, пытаясь понять, чем ты руководствуешься больше: желанием угодить Ребекке или насолить мне.
В комнату я поднимаюсь только в час ночи. Меня встречает пустая и холодная постель, поэтому я просто обнимаю подушку, тяжело вздыхаю и проваливаюсь в тревожный сон, где мне снится какая-то ахинея: ступеньки, по которым я падаю, фрезии, вересковые пустоши в Шотландии, а потом Лох-Несское чудовище, превращающееся через мгновение в Элизабет с победной улыбкой на лице.
***
Я просыпаюсь на рассвете и сначала не могу понять, что меня разбудило. Лишь через минуту я поворачиваю голову и встречаюсь с тобой взглядом. Ты сидишь в кресле, внимательно смотря на меня и рассеянно поглаживая стакан с виски, который держишь в руке.
- Все нормально? - Осторожно интересуюсь я, поворачиваясь на бок, подкладывая руки под голову и пытаясь определить, что с тобой происходит и почему ты пришел в такую рань.
- Да. Я тебя разбудил? Извини. - Твой голос равнодушен, ты не позволяешь мне понять, что скрывается за твоими словами, что именно ты хочешь сказать или спросить.
- Ничего страшного. - Я не знаю, что сказать, поэтому поднимаюсь с постели, подхожу к тебе ближе, сажусь на подлокотник кресла, вынимаю из твоих рук стакан и делаю небольшой глоток, только чтобы занять себя чем-то и разрушить это неловкое молчание.
- Какие у тебя на сегодня планы? - Спустя минуту спрашиваешь ты, рассеянно поглаживая мое бедро.
- Не знаю. Все как обычно, буду дома. - Я пожимаю плечами и сердито поджимаю губы. Как будто я когда-то строю планы без согласования с тобой...
- То есть будешь с Элайджей.
- Что? Ты опять? Клаус, пожалуйста. Я же просила тебя уже сотню раз. Твоя ревность просто нелепа! - Я поднимаюсь и отхожу от тебя, прикусываю губу, предчувствуя очередную ссору.
- Ревность? Ты считаешь, что я тебя ревную? Я, кажется, уже говорил, что просто не люблю делить свои вещи с кем-либо. - Ты хмыкаешь, и я знаю, что тебе хочется ударить меня этими словами больнее. Что ж, поздравляю, у тебя получается... - Скоро все изменится, Кэролайн. Мне слишком надоело все это. - Ты уходишь, а я все продолжаю стоять, смотря как за окном рождается новый день, а небо из темно-синего превращается в лазурное. Не знаю, о каких переменах идет речь, но вряд ли это к добру, особенно сейчас, когда к мини армии твоей сестры присоединилась Элизабет.
- Ник, дорогой, налей и мне виски. - Голос Элизабет в просторном кабинете звучит резко и неприятно режет слух. Я крепче стискиваю зубы и переворачиваю страницу в книге, которую читала до появления в комнате тебя, на пару с Элизабет. Первоначально я хочу сразу же уйти, но потом заставляю себя натянуто улыбнуться и сделать вид, что продолжаю чтение, хотя на самом деле строчки расплываются перед глазами, и я не в силах разобрать ни единого слова.
- Сейчас. Кэролайн, ты будешь? - Я поднимаю на тебя взгляд, и ты кивком головы указываешь на бутылку и стаканы, стоящие на столике. Боковым зрением я вижу, как Элизабет недовольно постукивает алыми ногтями по подлокотнику кресла и кривит красные губы, явно раздраженая тем фактом, что ты вообще заговорил со мной.
- Да, буду. - Я киваю и с громким хлопком закрываю книгу. Возможно, моя реакция и совсем детская и глупая, но мне приятно наблюдать за недовольством, которое Элизабет не в силах скрыть. Ты медленно наливаешь виски в три стакана, приносишь один мне, и я быстро делаю глоток, чтобы сдержать неуместную триумфальную усмешку. Еще не хватало, как школьнице, радоваться, что ты ко мне первой подошел. Глупость какая...
Но мое удовлетворение длится недолго. Ровно до той поры, пока ты не протягиваешь стакан Элизабет, а она, вместо того, чтобы просто взять его, кладет указательный палец тебе на запястье, проводит острым ногтем по контуру вены, вызывающе улыбается. И хотя смотрит она на тебя, я чудесно осознаю, что весь этот спектакль и улыбка предназначены исключительно для меня. Когда она все-таки соизволивает отнять руку, мне не остается ничего другого, как быстро осушить стакан и уставиться на нее пристальным взглядом. Она отвечает мне тем же, и я не знаю, сколько бы длилась эта глупая игра в "гляделки", но неожиданно дверь распахивается, и на пороге возникает твоя сестра.
- Лиз, ты мне нужна, - Ребекка не дожидается ответа, разворачивается на каблуках и быстро идет к лестнице на второй этаж, абсолютно уверенная, что Элизабет последует следом. И действительно, она тяжело вздыхает, но покорно поднимается с кресла, ставит стакан на ближайший столик и произносит:
- Спокойной ночи, Ник.
- Спокойной, - ты не переводишь на нее взгляд, рассматривая картину, висящую над каминной полкой, поэтому Элизабет лишь сердито кривит губы, посылает мне ненавидящий взгляд и быстро удаляется, высоко задрав голову. Когда дверь за ней захлопывается, я не сдерживаюсь и хмыкаю, чем привлекаю твое внимание.
- Что? - Ты склоняешь голову набок, пристально рассматривая мое лицо.
- Мне кажется, что она ожидала больше внимания от тебя. Ты жесток, - я пожимаю плечами, рассеянно поглаживая холодное стекло стакана, который держу в руках.
- Жесток? Странно, я-то думал, что ты считаешь меня плюшевым медведем. Или ты беспокоишься о Лиз? - Ты подходишь ближе, берешь меня за ладонь и заставляешь подняться. Мы стоим близко. Так близко, что даже дыхание наше смешивается в одно. Это нечестный прием, Клаус, ведь ты знаешь, насколько сложно мне пробиваться сквозь хаос мыслей в таком положении.
- Я никогда не считала тебя плюшевым, Клаус. Я не настолько глупа. И нет, мне не жаль Элизабет. Честно говоря, мне нравится, когда она злится, - я говорю совсем тихо, ты же улыбаешься, кладешь одну руку мне на спину, заставляя еще ближе прижаться к тебе, не оставляя между нашими телами и дюйма.
- И кто тут еще жестокий. Маленькая злюка, - я не успеваю ничего ответить, потому что ты накрываешь мои губы своими, резким движением скидываешь со столика, стоящего рядом, стакан с виски и книгу, которую я читала. Ты обхватываешь меня за бедра и усаживаешь на него, яростно покрывая шею чередой поцелуев, оставляя багровые следы, метки, свидетельствующие об исключительно твоем праве на обладание моим телом. Ты срываешь платье небрежно, не трудясь возиться с десятком мелких пуговок на спине, и они громко стучат, падая на деревянную поверхность столика и мрамор пола. Когда я остаюсь в одном белье, ты немного отстраняешься, смотришь на меня задумчиво, и я, стараясь чтобы голос звучал иронично, интересуюсь:
- Снова планируешь просто уложить меня спать?
- Нет. Совсем нет, - ты отрицательно покачиваешь головой, как-то рассеяно улыбаешься и целуешь меня. На этот раз трепетно, едва касаясь. Впрочем, нежность длиться недолго, спустя мгновение наши объятия снова становятся безумными, яростными. Последняя моя связная мысль касается нашего недавнего разговора и обещанных тобою перемен. Я их не замечаю, ты как прежде разный и непонятный. Может быть, так лучше.
***
С каждым днем обстановка в нашем доме накаляется все сильнее. Элизабет принимает все более кардинальные меры, чтобы завоевать твое внимание. В этом ей активно помогает Ребекка, постоянно упрашивая тебя ездить с ними на прогулки и проводить совместно едва ли не целые дни. Твоя сестра достойная драматическая актриса и талантливейший манипулятор, ведь всякий раз, когда ты отказываешь ей в очередной нелепой просьбе или - упаси Боже! - проводишь время со мной, она устраивает такой жалостливый спектакль, что мне остается лишь завидовать столь отточенному мастерству привлекать внимание. Ребекка - твоя слабость. Ты не отрицаешь этого, а я не могу тебя винить, я еще очень хорошо помню, что такое болезненная зависимость и желание угодить любой ценой, как было когда-то у меня с Деймоном.
Вчера мы поссорились из-за какого-то нелепого пустяка, поэтому утром, когда я спускаюсь на первый этаж, ты даже не поворачиваешь ко мне головы, о чем-то увлеченно разговаривая с Элизабет. Она улыбается и держит руку у тебя на колене. Возможно, я бы посмеялась над такой явной детской демонстрацией, как с твоей, так и с ее стороны, если бы это не было настолько неприятно и обидно. Никогда мы с тобой не научимся решать проблемы мирно, не пытаясь в ответ сделать друг другу больно. Никогда.
Я молча прохожу мимо, а спустя полчаса узнаю у Блайт, что ты вместе с сестрой и ее подружкой уехал куда-то на целый день. Обида больно клокочет в горле, жжется в сердце и печет невыплаканными слезами, поэтому я спешу скрыться в темной библиотеке, где можно сесть в уголке, прижать колени в груди и в очередной раз молча зализать раны.
***
Наступает вечер. Я определяю это, наблюдая за уже совсем короткими солнечными лучами, которые изредка попадают в комнату сквозь зазоры в задернутых шторах. Я бросила попытки читать уже давно, мысли не дают сосредоточиться, поэтому провожу весь день в тягучем и праздном безделье.
- Не помешал? - я вздрагиваю, застигнутая врасплох, поворачиваю голову и встречаюсь взглядом с Элайджей. Его тоже не было весь день, и теперь я радостно улыбаюсь, ощущая, как медленно с моего тела стекает напряжение, заменяясь спокойствием и умиротворением.
- Конечно, нет. Что там с домом? Узнал? - У Ребекки день рождение через пять дней. Не знаю, какое тысячелетие ей исполняется, но это какой-то очень важный юбилей, плюс к этому тебе хочется сделать праздник грандиозным, учитывая, что несколько десятилетий твоя сестрица была не в состоянии ничего отмечать. Я знаю, что ты и твои братья решили подарить ей дом или же, правильнее сказать, очень-очень большой дом в Тулузе - городе, который ей так нравится. Именно по этому поводу сегодня отсутствовал Элайджа.
- Хорошо. Он большой, дорогой и кричаще-вульгарный. Сестра будет в восторге, - я усмехаюсь, немного двигаясь и давая Элайдже место на небольшом диване. Как только он садится, я кладу голову ему на плечо. Сейчас я уже спокойна, зная, что твой брат никогда не оттолкнет меня, а вот месяц назад, когда я впервые так сделала, я даже боялась дышать, потому что опасалась, что Элайджа неправильно поймет, посчитает, что я чересчур перехожу границы нашей хрупкой дружбы. Но он продолжил разговор, как ни в чем не бывало, давая мне разрешение в такие редкие моменты вспоминать, что такое человеческая теплота, дружеское участие и забота. - Завтра утром мы с Никлаусом едем смотреть его. Нас не будет один день. - Я понимающе киваю, потому что знала о ваших планах уехать уже несколько дней. Мне страшно оставаться в доме с Ребеккой и Элизабет, потому что Кола никогда невозможно застать, а Финн чересчур редко обращает внимание на происходящее кругом, поэтому в случае, если меня решат разорвать в клочья, мне даже не будет кому помочь. Элайджа несколько раз предлагал поехать с ними, но я отказывалась, потому что, во-первых, ты сам не предлагал мне ничего подобного, а значит считал, что мне не стоит тащиться с вами, а, во-вторых, - в случае, если Ребекке что-то не понравится, не хотелось бы, чтобы она обвинила меня в неудачном выборе ее подарка.
- Уже завтра? Хорошо.
- Ты не передумала? - Элайджа внимательно смотрит на меня, а я только тяжело вздыхаю и отвечаю:
- Ты же знаешь, что нет. Я останусь. Все будет хорошо.
- Что-то произошло пока меня не было?
- С чего ты взял? - Я удивленно приподнимаю голову, смотря Элайдже в глаза. Я ведь считала, что вполне удачно скрыла свою обиду из-за твоего утреннего поведения.
- Хм, скажу банально: я ведь тебя знаю, - я улыбаюсь грустно и позволяю себе еще большую вольность - кладу голову Элайдже на колени. Он и в этот раз не возражает, хотя я знаю, что из-за моего упорного желания иметь хотя бы одного друга, твой брат постоянно ссорится с тобой, окончательно испортив ваши и без того натянутые отношения.
- Все как обычно. Он в очередной раз демонстрирует мне, что может делать все, что вздумается, а мои чувства его не волнуют, - Элайджа не отвечает ничего, и я благодарна ему. Это не та ситуация, в которой стоит проявлять напускное сочувствие или говорить банальное "все будет хорошо". Он просто медленно гладит меня по плечу, и я не замечаю того момента, когда проваливаюсь в спокойный и безмятежный сон...
***
- До кровати не успели добраться? Или у вас такая идиллия, что и на крохотном диване неплохо? - Я широко распахиваю глаза, первое мгновение не в силах разобрать где я и что происходит. Потом мне удается сфокусировать взгляд на тебе, и я быстро поднимаюсь, осознавая, что ты застал меня спящей на коленях твоего старшего брата. Хотя "застал" звучит неправильно, ведь, в конце концов, мы никогда не делали и даже не задумывались о чем-либо предосудительном.
- Никлаус, ты когда-нибудь научишься думать, перед тем, как говорить? Прожив столько лет, можно было научиться не делать нелогичных, эмоциональных выводов, - Элайджа рассеяно разглаживает брюки, которые измялись из-за меня. Его голос спокоен, уверен, а у меня кровь стынет в жилах, потому что я чудесно знаю, насколько ты не любишь, когда тебя поучают, даже если это делает твой старший брат. И ты действительно сжимаешь кулаки и шипишь сквозь зубы:
- Куколка, в комнату, - это звучит оскорбительно. Как команда собаке. И страшно, до безумия. Потому что я знаю, что не могу ослушаться, ведь будет только хуже. Но и оставить Элайджу расплачиваться за мою ошибку одного я не могу, поэтому шумно втягиваю воздух и тихо бормочу:
- Я не уйду. - Ты оказываешься возле меня за сотую долю секунды, дергаешь за руку с такой силой, что я диву даюсь, как еще все мышцы не разорвались и, приблизив лицо вплотную к моему, произносишь тихо, но очень четко:
- Проклинаю тот день, когда мне пришла бредовая идея впустить тебя в свою жизнь. Лучше бы я никогда не встречал тебя. В комнату!
- Ты делаешь ей больно, - Элайджа уверенно берет меня за руку, и ты, к моему удивлению, разжимаешь свою стальную хватку. Боль в руке прекращается, но ты смотришь на меня с таким презрением и отвращением, что я действительно верю, что тебе жаль, что я появилась в твоей жизни. - Кэролайн, иди в комнату. Иди, - Элайджа легонько подталкивает меня к выходу, и я только сильно-сильно, до белизны, сжимаю губы, чтобы не расплакаться и не упасть перед вами на колени, умоляя вас вспомнить, что вы братья, одна семья и кровь. Ну, почему ты не можешь понять, что я не могу отказаться от Элайджи, от единственного человека, который помогает мне сохранить свое собственное "я"? Но ты не смотришь на меня, а Элайджа решительно кивает, и я знаю, что он не позволит мне остаться, в очередной раз спасая меня от твоего гнева. Как только я оказываюсь в холле, и дверь за моей спиной захлопывается, я слышу оглушительно-громкий звук битого стекла, раздающийся из библиотеки. Мне хочется кричать, потому что это я виновата в этой вашей нелепой драке, в ваших ссорах и противостоянии. Быть может лучше, если бы меня действительно не было в твоей жизни и жизни твоей семьи?
- В последний раз у них были настолько плохие отношения во времена Татьи. Интересно, почему так? Возможно, потому что она была такой же шлюхой, как и ты? - Я не поворачиваюсь к Ребекке, стоящей позади, не отвечаю ей ничего. У меня нет сил. Поэтому я просто бреду к лестнице, судорожно сдерживая глупое детское желание зажать уши, чтобы не слышать звуки потасовки. Увы, так просто проблему не решить.
***
Три часа ночи. Тихо и темно. Я лежу в кровати, надеясь, что ты все-таки придешь. Пусть ты будешь кричать, пусть оскорбишь меня, еще раз скажешь, что жалеешь о том, что вообще согласился на такое условие три года назад. Я готова на все, лишь бы только не мучиться неизвестностью.
В последний раз я слышала твой голос несколько часов назад. Ты кричал на кого-то. Позже я поняла, что ты поссорился с Элизабет, но что стало причиной и чем все закончилось, я так и не поняла, слишком сложно было разобрать слова на первом этаже. Еще через какое-то время я смогла различить голос Элайджи и хотя бы частично успокоится. Он жив. Потом мимо комнаты прошла Элизабет, я научилась различать ее шаркающую походку и все затихло.
Я еще какое-то время лежу, невидящим взглядом смотря в черный потолок. Воздух в комнате тяжелый и наэликтризованный, наверное, утром будет дождь. Небо затянуто тучами, не видно ни луны, ни звезд, и эта темнота в итоге поглощает меня, затаскивает в объятия тревожного сна без сновидений.
***
Когда я просыпаюсь, на часах уже полдень. Быстро вскакиваю, рассеянно, отмечая, что погода сегодня отвратительная - серое небо, без единого просвета. Спустя полчаса я наконец-то привожу себя в порядок, направляюсь к двери, но не успеваю я взяться за дверную ручку, как ее распахивает Ребекка, бесцеремонно заходит в комнату и без предисловий говорит:
- Держи. Это тебе Ник просил передать. Они с Элайджей уехали еще четыре часа назад, и он не дождался тебя. И неудивительно, ты постоянно спишь, - с этими словами твоя сестра протянула мне белоснежный листок, сложенный вдвое, одарила какой-то чересчур снисходительной улыбкой, развернулась и ушла, предварительно громко хлопнув дверью.
Зная Ребекку, я абсолютно уверена, что она уже десяток раз прочитала записку, поэтому, вспоминая ее прощальную улыбку, я чувствую, как холодеют мои пальцы, а дыхание перехватывает. У меня жуткое предчувствие.
Я стараюсь оттянуть момент чтения, подхожу к широкому подоконнику, сажусь на него и несколько минут рассматриваю розы и фрезии, растущие в саду. Потом тяжело вздыхаю и дрожащими пальцами распрямляю листок.
Когда я вернусь, пусть тебя уже не будет. Возвращайся домой. Наш уговор больше не в силе. Я ошибся. Ник.
Листок выпадает из рук, падает на пол. Мне сложно дышать и воздух вырывается из горла со свистом. По щекам медленно стекают слезы и мне за них даже не стыдно. Разве стыдно плакать, когда земля уходит из-под ног? Я рассеянно отмечаю, что на оконное стекло падают первые дождевые капли, стекая вниз. Небо прорезает фиолетовый зигзаг молнии, раздается гром, и я благодарна небесам, которые заглушают мои рыдания. Последнее, что я вижу, прежде, чем улечься на пол и свернуться в клубок боли - Элизабет, возвращающуюся со своей традиционной утренней прогулки.
- И ты уехала, - я смотрю на черное небо. Перед рассветом темнее всего, поэтому сейчас даже мне сложно различить выражение твоего лица.
- Уехала, - ты утвердительно киваешь, пожимаешь плечом, даже не поворачивая головы.
- Ты уехала! - я повышаю голос, делаю акцент на последнем слове, как и прежде не зная, как описать свои эмоции, которые испытал после возвращения, когда узнал, что тебя нет больше в моем доме, в моей жизни.
- Ты повторяешься, Клаус.
- А ты просто дура, Кэролайн, - я сердито произношу твое имя, скрещиваю руки на груди, а потом, не удержавшись, добавляю, - прошло семь лет, а я все также не могу поверить, что ты поступила так. Каждый раз, вспоминая об этом, мне хочется хорошенько встряхнуть тебя, чтобы хоть так попытаться донести до тебя очевидное.
- Очевидное?! - Ты резко разворачиваешься, упираешь руки в бока и произносишь: - Это было бы очевидным, если бы ты иногда разговаривал со мной, а не заставлял догадываться о твоих желаниях и мыслях. Как я могла знать? Как могла понять? Ты хотел от меня повиновения, ты его получил. Остаться? Хорошо, хозяин. Уехать? Конечно, хозяин. - Ты издевательски склоняешь голову, таким образом пытаясь продемонстрировать, что я никогда не относился к тебе на равных. Сначала я злюсь, потому что слишком привык отвечать на иронию и издевательские интонации агрессией, но в твоем голосе слишком много обреченности и горького отчаянья, поэтому я, поддавшись порыву, беру тебя за запястье, привлекаю к себе и заключаю в крепкие объятия. Ты замираешь так резко, и я, кажется, чувствую, как невысказанные упреки застывают у тебя на языке, так и не произнесенные.
- Прости, - это слово обжигает язык и, наверное, будь у меня меньше выдержки я бы покраснел, потому что я сам себе сейчас напоминаю какого-то слабака, который пытается утихомирить свою женщину объятиями, а не угрожающим взглядом.
- Ого... - Я чувствую, что ты улыбаешься. Ощущаю, как ты прижимаешься еще крепче, пряча лицо у меня на плече.
- Что "ого"? - Не сдержавшись, интересуюсь я, поглаживая тебя по спине. От тебя пахнет фрезиями. Сладко.
- Просто услышать от тебя извинение дорогого стоит. Неужели ты правда сожалеешь? - Я чувствую, как ты напрягаешься, как замирают твои руки на моей шее, и как ты, кажется, совершенно перестаешь дышать в ожидании моего ответа. Мне хочется выстроить броню. Хочется снова, как черепахе, спрятать голову под панцирь, чтобы только не открывать и частички души, не впускать тебя в свои мысли, ведь я все еще не знаю всего, что необходимо, не могу быть уверен, что не пожалею. Но вместе с тем я осознаю, сколько сил ты потратила за эти несколько часов. Я ощущаю это в твоей позе, в напряжении мышц спины, в уставшем взгляде и вымученной улыбке, даже когда ты рассказываешь о редких днях, которые мы можем назвать счастливыми для нас. И как бы я не желал этого, как бы не вопил о необходимости защищаться и быть наготове инстинкт самосохранения, я все же целую тебя куда-то в макушку и произношу:
- Я сожалею о многом, Кэролайн. И да, о том, что редко открывался тебе - тоже. - Ты расслабляешься мгновенно, обмякнув в моих руках, и в какой-то момент мне даже кажется, что ты грохнулась в обморок, но ты немного отстраняешься, и даже в темноте я различаю, как блестят твои глаза. Не от слез. От радости, эйфории и... нежности? Я не хочу думать о последнем чувстве. Я не тот, кто может и должен вызывать что-то настолько трепетно-слащавое.
- Спасибо. Мне было важно, это услышать. Пойдем туда? - Ты указываешь пальцем вверх, и я сразу понимаю, о чем ты говоришь. Жить на последнем этаже пятидесяти пятиэтажного здания значит иметь привилегию в качестве ключей, открывающих небольшую металлическую дверь, ведущую на крышу. Раньше мы проводили там много времени, но сейчас, в преддверии грозы, это кажется не совсем разумным, поэтому я молча пожимаю плечами и потираю переносицу, посматривая за окно. - Идем. Это всего лишь дождь, Клаус, а я больше не могу быть здесь. - Ты берешь меня за руку и тянешь за собой, на ходу беря ключи с тумбочки. Мы уходим из холодной и неуютной комнаты, и звук часов за нашими спинами затихает почти мгновенно. Нет часов - нет времени. Необходимости ставить точку, ориентируясь по положению стрелок. Ты оказываешься умнее меня, Кэролайн.
Франция, Париж, 2013 год, июнь
Я не знаю, сколько пролежала на полу, но когда я поднимаюсь, пытаясь справиться с головокружением и устоять на ватных ногах, на улице уже настоящий ливень, и вода стекает по оконному стеклу сплошным потоком. Как ни странно, но я не плачу. Больше не плачу.
Все то время, пока я лежала на холодном сером мраморе, прижав колени к груди, в моей голове набатом звучал лишь один вопрос: почему? Почему сейчас? Почему именно так, несколькими небрежными словами на клочке бумаги? Почему так жестоко, ведь я не заслужила этого? Слезы лились, а ответы не приходили. В мыслях были только рваные обрывки воспоминаний, какие-то забытые улыбки, невольные касания, слова - грубые и нежные одновременно, смешанные в одно звучание. Только со временем все мысли заслонила просто темнота, безразличие и равнодушие.
И теперь я окидываю взглядом комнату. В последний раз. Я не трону здесь ничего: ни шелковые измятые простыни, ни поверхность зеркала, ни лепестки моих любимых цветов. Ни одним касанием я больше не свяжу себя с твоим домом и заодно с тобой. Я и так связана самыми крепкими нитями чувств и памяти, которые не рвутся, а даже через столетия больно впиваются в кожу, все напоминая и напоминая о былом, даже если не хочется и больно до судороги, до истерии и беспамятства. Поэтому я разворачиваюсь, быстро дергаю дверную ручку и выхожу в коридор. Я не беру ни деньги, ни драгоценности, ни одежду - ничего, кроме простого бежевого платья, в которое я одета сейчас, и кольца, защищающего меня от солнца. Я не думаю в тот момент, как буду добираться домой, хватит ли у меня умения внушить всем, кому понадобится, ведь во времена наших путешествий этим всегда занимался ты. Я просто хочу уйти, сбежать на край света, спрятаться от всего мира и секунду за секундой стирать клеймо воспоминаний, которые ты выжег в моей памяти.
- Кэролайн, ты куда? - Я не замечаю, как спускаюсь на первый этаж, где суетится Блайт, стирая пыль с чайного столика.
- Ухожу, - я вымученно улыбаюсь, хочу добавить что-то еще, но меня прерывает голос Ребекки:
- Блайт, займись делом. А ты уходи. Ник не любит, когда ему перечат. Ты ведь знаешь, - я согласно киваю, в последний раз окидывая твою сестру пристальным взглядом. Она похожа на тебя больше, чем я предполагала. Такая же показная жестокость, за которой скрывается что-то глубоко несчастное. Я бы могла понять ее. Я бы могла понять тебя. Я бы постаралась, если бы ты позволил. Я встряхиваю головой, перевожу взгляд на Блайт, в последний раз растягиваю губы в жалком подобии улыбки, пытаясь отблагодарить ее за доброту хотя бы таким способом, потому что говорить я не могу, ощущая, что ледяной холод, сковавший тело, может смениться истерикой, если я произнесу хотя бы слово. Я поворачиваюсь медленно, делаю шаг к двери и замираю, остановленая голосом Ребекки: - Кэролайн, подожди! - Я снова перевожу взгляд на твою сестру. Впервые вижу ее настолько нервной, она тяжело сглатывает, шумно втягивает воздух, намереваясь что-то произнести...
- Бекка, дорогая, ты мне нужна, - Элизабет прерывает нас, подходит к твоей сестре, берет ее под локоть, бросает на меня взгляд, в котором столько издевательства и превосходства, что мне становится противно и обидно до горечи. Вот значит какой выбор ты сделал? Уже через секунду, я оказываюсь на крыльце и захлопываю тяжелую дверь за своей спиной.
Воздух пахнет пылью, тяжелые капли гулко барабанят по крыше дома, сплошная стена воды не позволяет увидеть ничего, и я зябко пожимаю плечами, делая первый шаг. И плевать, что тело моментально намокает, и мокрая ткань противно липнет к коже. Мне настолько все равно, что я даже не откидываю пряди волос, упавшие на глаза.
"Не оборачиваться, не оборачиваться, не оборачиваться" - вот единственная мысль, которая бьется в голове и болью отдается в висках. Тебя больше нет в моей жизни. Каждый шаг - все дальше, пока я не поставлю между нами мили, горы и океаны. Пока не забуду. Я обязательно забуду.
Не помню, как я поймала такси, добралась до аэропорта. Я даже не смотрю по сторонам, хотя и ощущаю на себе любопытные взгляды людей, прячущихся под зонтиками. Сейчас мне нужно взять себя в руки, внушить и получить билет домой. В Мистик Фолс. В место, где все начиналось.
Один умный человек сказал мне, что написав о своих проблемах на бумаге, можно хотя бы немного облегчить душу. Знаю, что ты тоже пользуешься подобным способом, но у меня не вышло. Как-то смущает меня необходимость писать "здравствуй, дорогой дневник", зная, что он никогда не ответит мне. Поэтому я использую твое имя, хотя вряд ли когда-то отправлю это письмо тебе. Я очень хотела поддерживать с тобой общение, как с нитью, которая оказалась самой крепкой и сильнее всего связала меня с Мистик Фолс. Но я так и не решилась попросить разрешения звонить тебе, да и сейчас не могу позвонить, испытывая какое-то болезненное облегчение, не просто быстро и необдуманно произнося слова, но и перенося их на бумагу. Быть может, я старею или чересчур страдаю сентиментальностью, но меня успокаивает скрип ручки и шелест бумаги.
Наверное, это воздействие места, где я сейчас живу. Ты когда-то был в Шотландии? Если не был, то ты очень многое потерял. Ничто не сравнится с этой первобытной атмосферой, волшебным ощущением, что ты на краю света, и за очередным холмом мир падает в бездну. А еще здесь живет Несси, то самое мифическое чудовище, которого принято боятся. Местные жители свято верят, что оно существует, и, знаешь, иногда и я верю.
Даже не знаю, что написать еще. Слишком многое изменилось, многое приобрело другое значение. А может быть просто я другая, а прежняя Кэролайн умерла. Не удивлюсь, если ты посчитаешь, что я просто сошла с ума. Возможно, так и есть.
Ты счастлив? Я не спрошу больше ничего, потому что это не имеет значения. Я хочу знать лишь это.
Кэролайн Форбс
Я тщательно вывожу последнюю букву, так же медленно, как и писала каждое слово в этом странном письме. Не знаю, зачем я это делаю, ведь я вряд ли решусь его отправить через океан, к одному из немногих людей, которых я еще решаюсь награждать гордым званием "друг".
Я перевожу взгляд на окно, через которое могу видеть двор, постройки селения вдалеке и гряды холмов, простирающиеся к самому горизонту. Все это покрыто белоснежным покрывалом снега, который ярко мерцает под редкими лучами холодного зимнего солнца. Я грустно улыбаюсь, задумчиво складываю исписанный листок вдвое и кладу его между страницами книги, которая лежит на столе.
Сегодня двадцатое января две тысячи четырнадцатого года. Очередной день в веренице других дней. Единственное различие - зарождение сегодня у меня хоть какого-то интереса к жизни, которая все также течет в безумном ритме за каменными стенами замка, в котором я спряталась, чтобы зализать раны. Интерес появился утром, потому что мне всю ночь снилась какая-то сюрреалистическая чушь: кровь, стекающая по белым стенам, алые капли на пальцах, багровые зигзаги на запястьях, и привкус крови на губах, такой же соленый и противный, а потом мне приснился Элайджа, и я резко проснулась, ощущая слезы на щеках и губах. Впервые мне снился не ты. Это было страшно и успокаивающе одновременно. Быть может пройдут годы, и я забуду тебя окончательно.
Но именно сон заставил меня вспомнить о других людях, которые составляли мою судьбу. И хотя Элайдже я так и не решилась написать, беспричинно опасаясь, что об этом может стать известно тебе, но зато написала Стефану.
- Кэролайн, доброе утро, - Никки входит в комнату, как всегда исполненая энтузиазма и энергии.
Никки... Я помню то летнее утро, когда оказалась на пороге ее дома. В голове ни единой мысли, красные глаза из-за нескольких бессонных ночей, дрожащие пальцы и непослушный голос, которым я так и не смогла объяснить ничего. Ни ей, ни даже себе. Почему я не вернулась в Мистик Фолс, а вместо этого взяла билет до Эдинбурга? Быть может я испугалась лететь так далеко, внушать так много, и надеялась, что Николетта сможет мне помочь, как человек, которого я успела полюбить и довериться за несколько месяцев, прожитых у нее. Или может я хотела, чтобы она уверила меня, что я ошиблась, когда уехала, неправильно поступила, не так поняла тебя? Я не знаю. И Никки действительно помогла мне, позволив остаться столько, сколько я захочу, позволив быть одной или молчать с ней, позволив заново учиться дышать.
- Доброе, - я старательно улыбаюсь, не изменяя решению, которое приняла на днях. Я хочу стать прежней, улыбаться беззаботно, громко смеяться, говорить то, что думаю, не взвешивая слова, и если для этого необходимо заставлять себя излучать позитивные эмоции, я буду это делать. С каждым днем прогресс становится все более явным, местные жители снова начали называть меня чародейкой, и, наверное, это добрый знак. Лишь ночи до сегодняшнего дня были наполнены тобой, и я задыхалась, плакала, умоляла о чем-то. А ты молчал. Всегда молчал. Так жестоко и безразлично отталкивая меня даже во сне. Но сегодня и сновидение принесло перемены, и я была не прочь видеть во сне лишь кровь, если это избавит меня от безумной агонии - просыпаться с твоим именем на губах.
- Ты сегодня поздно встала? - Никки смотрит на часы, висящие на стене, стрелка которых показывает десять утра. Здесь, вдали от города, где мир живет по привычкам средневековья, такое время уже едва ли не вторая половина дня.
- Нет, я встала рано, - я теперь всегда просыпаюсь с первыми лучами холодного зимнего солнца, и долго еще лежу неподвижно, пытаясь выровнять сбившееся дыхание и ожидая, пока мокрые от слез щеки высохнут самостоятельно, - просто я... воспользовалась твоим советом.
- Каким? - я молча раскрываю книгу, достаю письмо и показываю его Никки.
- Написала свои мысли. Получилась ерунда, но, кажется, мне действительно немного легче, - я снова улыбаюсь, а Николетта задумчиво склоняет голову и потом интересуется:
- Это ведь письмо, правда? Значит, тебе нужно его отправить. Не позволяй себе потерять всех, кого любишь. Существование вампира слишком долгое, чтобы разбрасываться старыми друзьями. Я принесу тебе конверт, а письмо отвезут завтра в Эдинбург и отправят, - Никки быстро направляется к двери, явно с восторгом восприняв возможность возобновления моего общения с людьми из прошлого.
- Никки, подожди! Эм... не уверена, что это хорошая идея.
- А я думаю, что очень хорошая. Не спорь. Вот увидишь, ты не пожалеешь, - Никки уходит, а я лишь тяжело вздыхаю вслед. Может и правда не пожалею?
***
Кэролайн, здравствуй!
Честно говоря, первые несколько минут, я просто смотрел на конверт и не мог поверить, что это письмо. Обычное письмо, написанное человеческой рукой на бумаге. Ты права, когда говоришь, что это отличный способ отвлечься, но вместе с тем я не теряю надежды услышать твой голос или, что еще лучше, увидеть тебя.
Шотландия? Нет, никогда не был. Не думаю, что мне пойдет килт. Но после твоего описания, я даже готов рискнуть быть наряженым в юбку, чтобы только увидеть, где же этот пресловутый край света. Я думаю, что это было бы интересно. Как выглядит Несси?
Счастлив ли я? Да, настолько, насколько можно быть счастливым, преодолевая банальные человеческие проблемы и слабости. Ревность, неуверенность, сомнения. Я не говорил Елене о письме. Ты хочешь, чтобы она знала? Может быть Бонни, Мэтт... Деймон?
Счастлива ли ты? Свободна? Живешь ли ты так, как достойна? Напиши мне. И спасибо, мне приятно, что это именно я.
Стефан
Я сжимаю письмо так, что на бумаге уже успели образоваться складки. Сегодня первый день весны, письмо шло сюда полтора долгих месяца, и я уже потеряла всякую веру. Сегодня вера вновь возрождается, и хотя вокруг все еще в снегу, и кажется, что до весны еще очень долго, я все же ощущаю, что в воздухе пахнет надежной и солнцем. Я пережила свою первую зиму. Я наконец-то живу без тебя. Я смирилась, что никогда не забуду тебя, никогда окончательно не избавлюсь от тех чувств, которые не могу обозначить, но которые вечно будут течь в венах и концентрироваться в мертвом сердце. Но это не значит, что я не смогу выжить, не смогу наконец-то стать свободной. Я смогу.
***
- Кэролайн, ты меня слышишь? - я рассеянно отворачиваюсь от окна, в которое до этого смотрела, и отвечаю:
- Да, извини, задумалась. Я получила письмо! - я радостно улыбаюсь, указывая на листок, который читала и перечитывала уже, кажется, десятки раз. Никки улыбается мне, но я вижу тревогу в ее глазах, поэтому моментально ощущаю, как все тело холодеет, а кожа покрывается мурашками. - Никки, что случилось? Не молчи!
- Он редко звонит. В этом нет нужды, когда впереди вечность и время воспринимается по-другому, - я знаю, кто этот "он", поэтому тяжело сглатываю, отвожу взгляд, цепляюсь пальцами за край стола, так, что костяшки белеют, пока Николетта договаривает очевидное: - Он звонил сегодня.
- И? - Я не выдерживаю молчания, поэтому тороплю Никки, стараясь унять дрожь, которая сотрясает все тело.
- Ничего. Он в Америке. Спросил, как я и нет ли новостей. О тебе мы не говорили. Я дала тебе слово, я его сдержу, - я смотрю на нее, ощущая, как позорно стекают слезы с уголков глаз, молча киваю, чтобы хоть так передать благодарность и снова перевожу взгляд на письмо Стефана.
"Счастлива ли ты? Свободна? Живешь ли ты так, как достойна?" Эти строки привлекают мой взгляд, и я уже не могу сдержаться, опускаю голову на сложенные руки и жалко всхлипываю, ощущая, как Никки кладет руку мне на плечо и тихо говорит какие-то успокаивающие слова, которых я не слышу. Я не счастлива. Не свободна. Как бы я не убеждала себя в обратном.
Помнишь, Стефан, в прошлый раз я написала тебе, что нет ничего красивее, чем лето в Шотландии. Знаешь, я соврала, потому что сейчас, с наступлением сентября, я могу с уверенностью заявить, что осень здесь еще более чарующая. Никогда не устану хвалить эту страну, по крайней мере пока ты не убедишься в правдивости моих слов самостоятельно.
Интересно, узнаешь ли ты меня в окружении каменных стен средневекового замка и в длинном платье? Иногда я смотрю на себя в зеркало и мне кажется, что оттуда на меня смотрит уже совершенно иная Кэролайн. Не та, которая была Мисс Мистик Фолс, не та, которая когда-то стремилась нравиться всем. А потом я понимаю, что лицо совершенно не изменилось, и никто не узнает и не поверит, что жизнь неединожды преподносила мне далеко не приятные сюрпризы, а судьба не всегда была ко мне благосклонна. Люди судят о других по внешнему виду, и я навсегда останусь просто подростком, проблемы которого нелепы и смешны. Как ты научился справляться с этим Стефан? Как научился соответствовать ожиданиям и играть роль беззаботного мальчишки? Я бы тоже хотела научиться, хотя мне еще совсем немного лет.
У тебя опять проблемы с Еленой? Я даже не знаю, что посоветовать тебе, Стефан. Мне просто больно ощущать степень печали, которую ты испытываешь, и которая сквозит в каждой строчке твоего последнего письма. Быть может, тебе стоит ненадолго покинуть Мистик Фолс? Отвлечься, дать возможность Елене понять, кто же ей нужен на самом деле. Хотя я плохой советчик в подобных вопросах, поэтому трижды подумай, прежде, чем воспользоваться моими рекомендациями.
И почему ты всякий раз извиняешься, когда упоминаешь имя Деймона? Поверь, я не рву на себе волосы и не режу вены, читая о его чувствах к Елене. На самом деле это я должна извиняться, что в прошлый раз спросила, потому что именно тебе больно писать об этом, не мне. Уже не мне. Я больше не люблю твоего брата, Стефан. Возможно, никогда и не любила. Хотя, признаюсь, я испытываю странную тоску, вспоминая те времена, когда я была еще человеком, всего лишь марионеткой в его руках, глупой девчонкой, которая была ослеплена маревом болезненной влюбленности. Тогда все было проще, как бы странно и жутко в некотором роде это не звучало.
И еще, спасибо, что ходишь на могилу мамы. Это важно для меня. Очень.
Твой друг. Кэролайн.
Я лежу на животе, одной рукой подперев голову, а другой очень медленно выводя буквы очередного письма для Стефана. Вокруг простирается зеленая гладь вереска, с вкраплениями ярких полевых цветов, и я втягиваю пьянящий запах, откладывая ручку и перечитывая недавно написанное. Легкий ветерок треплет волосы и складки моего фиолетового платья, посылая по воде озера, виднеющегося невдалеке, мелкую рябь.
Я отвлекаюсь от созерцания окружающих красот, когда замечаю парня, спускающегося с холма и приближающегося ко мне. Это Джонни, он отвозит письма в Эдинбург, откуда они отправляются, поэтому я быстро складываю листок вдвое, вкладываю в конверт, который захватила заранее, быстро царапаю необходимый адрес и машу Джонни рукой, давая знак, что я закончила.
- Можно забирать, мисс? - сколько я ни прошу, он все так же упорно называет меня "мисс", поэтому я только улыбаюсь, киваю головой и протягиваю ему конверт.
- Ты сейчас уезжаешь, Джонни? - интересуюсь я, продолжая смотреть на него снизу вверх.
- Да, сейчас только Эмми придет, - отвечает Джонни, широко улыбаясь, и я понимающе киваю, сама себе напоминая какую-то старушку, которая одобряет отношения молодежи с высоты своего жизненного опыта. Я усмехаюсь, отгоняя нелепые мысли и перевожу взгляд вверх, где вижу Эмми, энергично махающую рукой. - Иду, mo ghrá*!
Мo ghrá... Эти слова полоснули по сердцу так сильно, что я невольно зажмуриваюсь, стараясь прогнать нежеланные видения, воспоминания, которые упорно преследуют меня и сейчас, больше, чем через год со дня моего отъезда.
- До встречи, мисс, - произносит Джонни, и я открываю глаза, торопясь узнать то, что хотела знать уже так давно.
- Погоди! Что ты сказал только что Эмми?
- Эм... Что я иду, - Джонни недоуменно хмурится, не понимая, почему меня так заинтересовала произнесенная им фраза, но мне некогда объяснять, потому я торопливо отмахиваюсь, когда замечаю, что Джонни планирует что-то спросить, и уточняю:
- Нет, дальше. Иду, а дальше? - парень краснеет, как маков цвет, и в какой-то момент я начинаю подозревать, что это что-то неприличное, потому что ты довольно часто называл меня так, когда мы были близки. Я уже планирую извиниться и отпустить мальчишку, но не успеваю, потому что Джонни отвечает, неловко взъерошив волосы:
- Моя любовь, мисс. Мo ghrá переводится, как моя любовь, - он смущенно мне улыбается, а у меня хватает сил только, чтобы понимающе кивнуть, сложить губы в жалком подобии улыбки и отпустить его взмахом руки. Джонни уходит, а я все так же потрясенно всматриваюсь в одну точку, пытаясь понять, как же ты мог быть настолько лицемерным.
***
- Кэролайн, послушай меня!
- Нет, Никки, даже не проси! Если раньше я страдала, думала, что ему тоже несладко, пыталась понять, что я делала не так, где допускала ошибки в наших отношениях, то теперь я понимаю, что во всем виноват он. Он никогда не хотел открываться мне, понимаешь? Если все вокруг было хорошо, то он относился ко мне по-доброму, называл меня своей любовью и выполнял мои прихоти. Но как только у него портилось настроение, так я сразу становилась помехой. Я больше года думала, что, возможно, дай он нам больше времени, все сложилось бы иначе, потому что мне казалось, что он просто не понимает, что я способна понять его, принять таким, каков он есть. А оказывается, что он еще давно называл меня своей любовью, и об этом здесь знали все, кроме меня. А спустя год он выгнал меня пинком под зад с помощью записки. Он просто лгун, он не знает, чего хочет. И я его ненавижу! - Я сердито шагаю вперед, то и дело цепляясь подолом за колючие стебли. Когда ткань в очередной раз цепляется, я дергаю юбку с такой силой, что клочок платья отрывается, так и оставаясь алым пятнышком на горчично-желтом ковре осенней травы. Это заставляет меня обернуться и сердито уставиться на Никки, которая в свою очередь уперла руки в бока, и теперь напоминает монумент оскорбленной чести.
- Ты меня выслушаешь наконец-то? Прошел месяц, а ты все злишься! Возможно, Никлаус не врал. Он просто боится того, что чувствует. Не стоит думать, что его признания были ложью. Я не знаю, что изменилось, когда вы уехали отсюда, но я могу поклясться, что тогда он говорил правду, - Никки смотрит на меня с жалостью, и я отвожу взгляд. Действительно, с того дня прошло больше месяца, нет смысла и дальше подогревать в себе ярость, ведь, в конце концов, ее даже не выплеснешь на тебя. Возможно, ты действительно верил, что любишь, обманывал себя. А быть может - как бы нелепо это ни звучало - действительно любил, находя во мне единственную замену семьи. Но семья вернулась к тебе, и я стала лишней.
- Ладно, давай не будем говорить об этом, - я тяжело вздыхаю, всматриваясь в гладкую поверхность озера. - Пройдемся?
- С удовольствием, - Никки берет меня под руку, и мы уже намереваемся двинуться к воде, которая сейчас, в конце октября просто ледяная. Но, в конце концов, нам не грозит ни простуда, ни смерть, а на берегу всегда очень спокойно и как-то по-особенному уютно. Но не успеваем мы сделать и нескольких шагов, как нас прерывает какая-то служанка из дома, которая громко кричит, чтобы перекрыть свист холодного северного ветра.
- У нас гость! Он в доме!
- Гость? Ничего себе, не часто меня здесь кто-то навещает, - бормочет Никки, а потом уже громче добавляет: - Пойду взгляну, кого это принесло. Ты со мной?
- Нет, я посижу на берегу. Иди, - я медленно продолжаю путь, пока не подхожу к кромке серой воды. Я снимаю туфли на плоской подошве и присаживаюсь на гальку, позволяя ледяной воде обжигать кожу на ступнях и мочить подол длинного платья. Я откидываюсь назад, упираясь локтями в острые камешки, поднимаю голову вверх, к свинцовому небу, где клубятся грозовые тучи, движимые сильными порывами ветра. Мысли хаотично сменяют друг друга, пока не останавливаются на Стефане. От него что-то очень давно не было письма, возможно, что-то случилось.
Не знаю, сколько я сижу так. С неба падают первые тяжелые капли дождя, и я понимаю, что нужно возвращаться, иначе потом придется пользоваться вампирскими способностями, чтобы насквозь не промокнуть, а здесь это не принято. Даже Никки редко демонстрирует людям свое отличие от них, предпочитая вести почти обычную жизнь. Единственное, что изменилось здесь с моим появлением, так это доставка донорской крови из Эдинбурга, потому что я все еще не могу питаться кровью животных. Я тяжело вздыхаю, намереваюсь подняться и вздрагиваю, когда слышу за спиной окрик:
- Кэролайн Форбс, ты не хочешь со мной поздороваться?
Ребята, глава должна была быть соооовершенно иной, но так уж произошло, что мое настроение повлекло за собой написать что-нибудь легкое. Надеюсь, не сильно огорчу, потому что, по сути, глава на сюжет почти не влияет. Напоследок предупреждение: высокий рейтинг, читать осторожно. Люблю ВАС!))
Я долго стою, не в силах сказать и слова, а только со всех сил сжимаю в объятиях человека, появление которого стало для меня наилучшим подарком за последние полтора года.
- Ты приехал... Спасибо, Господи, спасибо тебе, - я тихо шепчу, а потом расплываюсь в широкой, счастливой улыбке. - Как ты решился?
- У тебя дар убеждения, - Стефан немного отстраняет меня, рассматривая платье. - А если честно, то я просто соскучился.
- И я, - я снова обнимаю Стефана, утыкаясь носом ему в шею. Мне хочется так много сказать, так много спросить, плакать и смеяться одновременно, но для этого еще будет время, а сейчас я просто хватаюсь за Стефана, как утопающий за соломинку, ощущая, как медленно, но верно, согревается тело от ощущения того, что я больше не сама, что у меня есть друг, нить, связывающая меня с прошлым.
- Все хорошо, Кэролайн. Все будет хорошо, - произносит Стефан, и я верю ему. Теперь все действительно будет хорошо.
***
На улице уже совсем темно. За окном разыгралась буря, фиолетовые молнии часто прорезают угольно-черное небо, а следующие за этим раскаты грома сотрясают, кажется, даже стены многовекового замка. По стеклу стучат тяжелые капли дождя, где-то в длинных, пустых коридорах гуляет ветер, и тяжелые дубовые двери изредка хлопают на сквозняке.
- Ничего себе, здесь можно снимать фильмы ужасов, - улыбнулся Стефан, присаживаясь рядом со мной. Сейчас мы в библиотеке, сидим просто перед камином, который является единственным источником света в комнате. Никки ушла полчаса назад, оставив меня со Стефаном наедине.
- Угу, про вампиров, - усмехаюсь я, и кладу голову Стефану на плечо. - Елена знает, где ты?
- Знает, что я решил на какое-то время уехать из Мистик Фолс. Больше ничего. У нас очередной кризис в отношениях, а твой совет, данный в последнем письме, оказался очень даже неплох, - отвечает Стефан, задумчиво наблюдая за языками пламени, выплясывающими в камине. - Ты вернешься домой? - вопрос Стефана приводит меня в замешательство. Домой? А разве у меня есть дом, то место, где кто-то меня ждет, куда можно вернуться после долгого отсутствия? Я сомневаюсь в этом, поэтому просто пожимаю плечами и тихо произношу:
- Пока не знаю. Может, да. Может, нет. Мне здесь легче, Стефан.
- Уверена? Ведь Никки подруга Клауса, да? - Твое имя отдается болью в сердце, и я прикусываю губу, чтобы не расплакаться или не заорать от бессилия и все продолжающейся душевной боли. Для слез еще будет время, мне не хочется омрачать день приезда Стефана негативными эмоциями. Лишь через минуту мне хватает сил неразборчиво пробормотать:
- Думаешь, я мазохистка? Нет, Стефан, мне не нравится страдать. Просто вся эта ситуация не отпускает меня. Мне хочется так много сказать ему, высказать все, что накопилось в душе, но у меня нет такой возможности, поэтому мои мысли постоянно возвращаются к этому, не дают мне спать, жить спокойно, - я и сама не очень понимаю свои разрозненные мысли, но Стефан, кажется, понимает, потому что переводит взгляд на меня и произносит:
- Выскажись. Напиши письмо. Ведь не обязательно отправлять, но полегчать должно. Проверено.
***
Часы показывают уже три часа ночи, когда я наконец-то переступаю порог своей комнаты. Мы со Стефаном многое успели обсудить, вспомнить прошлое, и я на самом деле очень устала, переполненная впечатлениями прошедшего дня. Но за окном все так же идет дождь, мысли роятся в голове, и я, постояв минуту в нерешительности, все же сажусь за стол, беру чистый лист, ручку и быстро, чтобы не передумать, пишу:
"Здравствуй, Клаус..."
Япония, Токио, 2020 год, май, 04.00
Ты молчишь уже несколько минут, подняв голову к небу, с которого льется дождь. Мы уже давно промокли насквозь, и теперь сидим на каменном выступе, свесив ноги вниз. За пеленой дождя не удается различить ничего там, внизу, но мы и не нуждаемся в этом. Наш мир сейчас сузился до крошечных размеров, в нем нет места ничему, кроме общих воспоминаний.
- И что же ты написала? - мне не удается сдержать любопытство, поэтому я нарушаю тишину, внимательно всматриваясь в твое бледное лицо, слабо различимое в темноте.
- Не важно. Ничего, что стоило бы вспоминать. Это было эмоционально, Клаус, и я не хочу, чтобы у тебя был еще один повод сомневаться в искренности моего желания остаться с тобой.
- Ты думаешь чем-то удивить меня, куколка? Вряд ли это возможно, а мне хочется знать, - я не намереваюсь уступать, ведь сегодня ты впервые настолько откровенно рассказываешь о времени, проведенном в Шотландии.
- Я написала, что ненавижу тебя. Жалею о том, что встретила тебя. Написала о том, как больно ты мне сделал. Я не помню всего, да это и неважно уже, - ты смотришь на меня, кладешь свою руку поверх моей, переплетая наши пальцы.
- Почему ты поехала туда, Кэролайн? Почему именно Шотландия? - меня всегда интересовали эти вопросы, но я никогда не задавал их прежде. Прежде мы редко говорили откровенно.
- Там я была счастлива. Я просто хотела счастья, Клаус.
***
Мы возвращаемся в комнату, когда часы показывают десять минут пятого. Где-то там, на горизонте, уже появляется едва заметная желтая полоска: вестник скорого рассвета, и мне хочется поторопить тебя, хочется услышать больше, потому что мне важно знать, жизненно необходимо понять тебя. Но ты задумчива и продолжаешь молчать, не обращая внимания, что с твоих волос и одежды капает вода, стекая на холодный мрамор.
- Кэролайн, тебе больше нечего сказать? - в конце концов, спрашиваю я. Сначала мне кажется, что ты не услышала, но спустя мгновение я замечаю, как дрожат твои плечи, и ты вся содрогаешься в приступе истерического смеха.
- Нечего? Нечего?! - Ты стираешь то ли дождевые капли, то ли слезы с щек, улыбаешься горько и отчаянно, а потом громко, едва не срываясь на крик, произносишь: - Да мне вечности не хватит, чтобы сказать тебе все, что я хочу! Когда-то ты сказал, что будешь для меня всем десять лет, но ты не предупредил, что и потом я не избавлюсь от необходимости, от потребности быть рядом. Ты нужен мне, понимаешь? - ты подходишь совсем близко, обхватываешь мою руку двумя своими ладонями, прижимаешь к своей груди.
- Если бы я знал тогда, как это изменит нас, Кэролайн. Если бы я знал, что ты, совсем ребенок, сможешь перевернуть мой мир, изменить его до неузнаваемости. Если бы знал... - ты не даешь мне договорить, становишься на носочки, прижимаешься своими губами к моим. Я чувствую на твоих губах дождевую влагу, ощущаю, как дрожат твои руки, которыми ты обхватила меня за шею.
Рассудком я понимаю, что нам нужно договорить, решить, как жить дальше, расстаться навеки или, наоборот, навсегда соединить судьбы. Но в тот момент мне плевать на рассудок, потому что руки неловко цепляются за мокрые вещи, которые рвутся под пальцами, как бумага, и губы шарят по коже так настойчиво, как будто времени совсем мало и нужно успеть, как можно больше. Поэтому я позволяю себе череду коротких, яростных поцелуев, оставляющих на коже яркие метки, позволяю себе скользить руками по обнаженной коже твоей спины, оставляя синяки, прижимая тебя ближе к себе, так, чтобы даже вздохнуть нельзя было, так, чтобы дыхание одно на двоих.
Возможно, это было помешательство, безумие, но какая к черту разница? Ты здесь, такая родная, знакомая, необходимая. Ты шепчешь что-то мне в губы, ты оставляешь царапины на плечах, ты водишь руками по моей груди, и это окончательно уничтожает последние запреты и предосторожности. Я подхватываю тебя на руки, не прерывая поцелуя, преодолеваю расстояние до нашей комнаты и бережно кладу тебя на кровать. Я легко целую тебя в уголок дрожащих губ, зачарованно наблюдая, как в приглушенном свете свечи, догорающей на столике, искрятся твои глаза. Как часто мне снились твои глаза, Кэролайн, в те проклятые дни, когда единственной моей целью, навязчивой идеей и манией стало найти тебя.
Ты призывно приоткрываешь губы, не сдерживая хриплый стон, в котором я явственно слышу свое имя вперемешку с "пожалуйста". И у меня нет желания остановиться, хотя, возможно, мы делаем ошибку, поэтому я подкладываю руку тебе под талию, немного приподнимая с поверхности кровати, а другой рукой расстегиваю застежку лифчика, благодаря богов, что наши мокрые футболки остались небрежно валяться на полу в гостиной.
- Ты такая красивая, - я шепчу это совсем тихо, склонившись к твоему уху, прикусив мочку уха, немного подув на чувствительный участок кожи, а руками сжав грудь. Ты недоверчиво хмуришься, ведь не так уж часто я делал тебе комплименты, а потом жадно ловишь мои губы поцелуем, выгибаясь в пояснице, чтобы усилить контакт наших тел, не оставив и дюйма между нами.
- Так докажи, что я красива, что желанна. Напомни мне, Клаус, - твой голос хриплый, невнятный, ты скрипишь зубами и сжимаешь пальцы на моих волосах, когда я спускаюсь ниже, обхватывая губами сосок, прикусывая легонько. Я чувствую, как полыхает жаром твоя кожа, как на ней выступает испарина, я знаю каждую клеточку твоего тела, каждую реакцию, грань между удовольствием и болью, которые я все же научился различать. Я знаю, что тебе сейчас нужно чувствовать меня, поэтому позволяю тебе снова притянуть мою голову за волосы, подарить мне короткий, но яростный, болезненный поцелуй. Ты скользишь ладонями по моему животу, заставляя мышцы сокращаться, сдерживать животный рык, желание взять тебя просто сейчас. Еще не время, слишком быстро для близости, которая может стать последней. Ты целуешь меня в шею, прикусываешь зубами сильно, жестко, до боли. Но ты знаешь, что мои грани значительно дальше, что таким образом ты только подбрасываешь дров в костер желания, знаешь, что мне нужно больше, чтобы потерять голову. И ты не разочаровываешь, сжимая клыки, проводя языком, слизывая рубиновые капли крови. Следующий наш поцелуй имеет металлический привкус, соленые нотки моей собственной крови.
У меня нет сил больше сдерживаться, поэтому я отстраняюсь, чтобы стянуть с нас обоих мокрые джинсы, которые неприятно липнут к коже. Когда вещи наконец-то отброшены в угол, я позволяю себе снова поцеловать твою грудь, пальцами пробравшись под ткань кружевных трусиков, срывая с твоих губ бессвязные слова, хриплые и рваные.
- Клаус, пожалуйста... пожалуйста... о Господи!
С тихим проклятием я просто разрываю последнюю преграду, провожу пальцами по твоей влажной и горячей плоти и, смотря в твои затуманенные и сейчас почти почерневшие глаза, скольжу пальцем по складкам, то дразняще медленно поглаживая, то резко погружая его в тебя на всю длину так, что ты просто задыхаешься, смешивая воедино мольбы и проклятия, упоминая и Бога, и дьявола, захлебываясь в эмоциях, сгорая в пламени, выгибаясь в пояснице почти до хруста.
- Черт бы тебя побрал, Клаус! Просто возьми... меня! - ты рычишь, сжимая внутренние мышцы, показывая, на что способна и чего я лишаюсь каждую секунду промедления. И я сдаюсь, подхватываю тебя под спину, заставляя сесть и открыться мне, перебросив ноги по бокам от моего тела. Я вхожу одним толчком, резко и грубо, до основания, сжимая пальцы на твоих ягодицах, а зубами скользя по нежной коже на шее, по изящным ключицам, по молочно-белой груди и розовым вершинкам сосков. Иногда я надавливаю сильно, и на твоей коже проступают кровавые капли, но ты не остаешься в долгу, прокусывая мне шею, наполняя рот моей кровью, которую потом мы выпьем вместе. Мне нравится, что мы нашли общую степень безумия, Кэролайн. И когда спустя несколько минут, с последним яростным толчком, мы одновременно достигаем оргазма, я могу поклясться всем дорогим мне, что не было, нет и не будет женщины, знающей и понимающей меня лучше, чем Кэролайн Форбс.
Я сижу на подоконнике, рассеяно водя по оконному стеклу пальцем. Морозный узор почти не позволяет разобрать, что происходит в засыпанном снегом дворе, поэтому я тяжело вздыхаю, прислоняю щеку к холодному стеклу и закрываю глаза. Интересно, где снова носит Стефана и Никки? За несколько месяцев, которые младший Сальваторе гостит здесь, они успели очень сдружиться, что, конечно, радует меня, но и одновременно заставляет порой чувствовать себя брошенной. Хотя упрекать Стефана и Никки было бы несправедливо с моей стороны: в конце концов, именно они оказались теми друзьями, которые не бросили меня в самые тяжелые моменты жизни. Они и Элайджа, по которому я очень скучала. Несколько недель назад, в канун Рождества и Нового года, я все же не сдержалась и написала короткую записку, которую отправила во Францию. Честно говоря, я решилась написать только после твоего звонка Никки. Оказалось, что сейчас ты в Италии и пробудешь там еще не меньше двух недель, а вот твоя семья, как удалось выяснить Никки, все так же живет во Франции. Итак, я отправила письмо и теперь с нетерпением ждала ответа, надеясь, что Элайджа простил меня за столь долгое молчание.
- Кэролайн, ты здесь? - я открываю глаза и вижу обеспокоенного Стефана, стоящего возле двери. - Я стучал, ты не ответила.
- Задумалась, - я улыбаюсь, хлопаю рукой по подоконнику рядом с собой и, дождавшись пока Стефан сядет, добавляю: - Как прогулка? - я не сдерживаюсь от двусмысленной улыбки и приподнимаю брови. Я очень хочу, чтобы Стефан был счастлив, но их отношения с Еленой, насколько я знаю, с каждым днем становятся все напряженнее. Я не даю ему советов, но надеюсь, что рано или поздно Стефан все же примет окончательное решение и оно окажется правильным для него.
- Хорошо, - Стефан улыбается в ответ и, кажется, хочет сказать еще что-то, но в дверь кто-то коротко стучит, а уже спустя мгновение в комнату входит Николетта. В ее руках конверт, и я невольно задерживаю дыхание, почему-то твердо уверенна, что это ответ Элайджи на мое письмо.
- Кэролайн, это тебе! - мои предположения подтверждаются, Никки протягивает мне конверт, и я беру его дрожащими руками, всматриваясь в аккуратный почерк. - Стефан, пойдем, ты обещал мне позировать после обеда. - Никки берет Стефана за руку, и они вместе уходят. Я несколько секунд смотрю им вслед, не в силах сдержать улыбку, ведь вот уже несколько недель, как Николетта нашла в лице Стефана источник неиссякаемого вдохновения, заставляя его позировать для картин все свободное время. Но, как только дверь закрывается, улыбка гаснет, и я перевожу взгляд на конверт, который сжимаю в руке. Не в силах сдерживаться, я быстро распечатываю его и, подтянув колени к груди, приступаю к чтению.
Здравствуй, Кэролайн!
Я долго думал с чего начать: с расспросов, упреков или же прежде ответить на твои вопросы? В итоге, не могу не заметить, что твое исчезновение стало для меня далеко не приятным сюрпризом, но все же я не хочу тратить время и ворчать, поэтому перейду к сути.
Я рад, что ты дала о себе знать. Невероятно рад. Я не буду спрашивать, когда и при каких обстоятельствах ты решила сбежать...
Я прерываю чтение и недоуменно хмурю лоб, пытаясь понять, что значит последняя фраза Элайджи. Сбежала? Определение явно не подходит ко всей произошедшей ситуации, но я решаю не акцентировать на этом внимание, а уточнить этот вопрос в своем следующем письме, поэтому снова возвращаюсь к чтению.
Я не буду спрашивать, когда и при каких обстоятельствах ты решила сбежать, сейчас это уже не имеет значения. Значит ты в Шотландии? Интересный выбор. Как ты, Кэролайн? Каковы твои планы? Как ты жила все это время? Ты очень мало написала в своем письме, а мне очень многое хотелось бы узнать.
Со мной все хорошо. Париж пока не наскучил, но я бы хотел увидеть тебя. Ты была бы не против, если бы я навестил тебя? Мне хочется увидеть тебя, убедиться, что все хорошо. Я чувствую свою вину, что так и не смог тебе помочь тогда.
Касательно твоей просьбы не говорить о нашей переписке Никлаусу: не волнуйся, я ничего не скажу. Он очень редко приезжает, обычно он в разъездах. Ты не спрашивала, но я все же напишу: с ним все относительно нормально, настолько, насколько это может быть в состоянии постоянного поиска. Он упрям, мне жаль его. Но тебя я понимаю, поэтому ничего не скажу.
Я снова отрываюсь от письма. Что за поиски? Уже во второй раз письмо заставляет меня почувствовать себя участницей какого-то фарса, в котором что-то упорно не хочет сходиться, но и не проясняется в достаточной степени. Решив, как можно скорее дочитать и сразу же взяться за написание ответного письма, я снова возвращаюсь к чтению.
Остальные без изменений, как будто и не было прошедшего времени. Разве что Ребекка стала еще более нервной, чем прежде и что-то в ней изменилось, но сейчас я не буду вдаваться в подробности.
Видимо я разучился писать письма, потому что мне хочется сказать и спросить еще очень многое, но слова подобрать сложно. Я бы хотел увидеть тебя или хотя бы услышать твой голос. Впрочем, я не настаиваю, я понимаю, как тебе необходимо время.
Спасибо, что снова появилась в моей жизни. Ты даже не догадываешься, какой груз сняла с моих плеч. Жду ответа.
Э. М.
Я аккуратно складываю письмо посередине, вкладываю его в конверт и уже намереваюсь подняться на ноги, когда слышу где-то внизу, во дворе, звук подъезжающей машины. За узорами на стекле мне ничего не удается разобрать, поэтому я лишь пожимаю плечами - мало ли кто мог приехать - и отхожу к письменному столу.
Я сажусь на стул, достаю чистый лист, но почему-то не могу написать ни единого слова, все прислушиваюсь к звукам внизу. Почему-то кожа покрывается мурашками, дыхание перехватывает, и я сильно прикусываю губу, понимая, что мое волнение иррационально и нелогично, но и поделать с собой ничего не могу. У меня очень странное чувство, и оно не хочет проходить, поэтому я поднимаюсь из-за стола, выхожу в коридор и медленно двигаюсь к лестнице, намереваясь просто взглянуть на прибывшего гостя.
- Кэролайн, кто там? - я вздрагиваю от неожиданности, когда сзади подходит Никки и тоже останавливается возле перил, всматриваясь на входную дверь внизу, которую нам теперь хорошо видно. - Странно, я вроде бы никого не жду.
- Элайджа написал, что хотел бы приехать, но он не сделал бы этого без моего и твоего согласия. Поэтому это явно кто-то к тебе. Может быть это... - Никки резко прерывает меня, прижав указательный палец к губам. Я послушно замолкаю и, последовав примеру Никки, тоже вслушиваюсь к приглушенным звукам во дворе.
Сначала я не слышу ничего конкретного, лишь сплошной гул голосов. Но потом мне удается выделить среди общей массы один голос - сердитый и нетерпеливый - и я едва не падаю на пол, потому что чудесно знаю, кому он принадлежит. Спустя мгновение и Никки подтверждает мою догадку, тихо прошептав:
Написано под песню Evanescence "My Immortal", которая, как по мне, подходит в данном случае и по названию и по смыслу.
- Никки, не говори, что я здесь, слышишь? Он не так поймет, не то подумает. Господи, чем я думала, когда приехала сюда? - в моем голосе явственно слышится паника, я резко обхватываю запястья Никки, пытаясь привлечь ее внимание. Если бы мое сердце все еще билось, то оно бы уже разорвалось от того безумного сочетания эмоций, которые переполняют меня. Где-то в глубине сознания мне хорошо. Пьяняще, невообразимо хорошо. Мне хочется, чтобы ты увидел меня, убедился, что я выжила, справилась, что и я в состоянии существовать без тебя, так же, как и ты без меня. Но это желание ничтожно мало по сравнению с тем ужасом, который охватывает меня от осознания, насколько мне будет больно видеть тебя, равнодушие в твоих глазах, удивление и, быть может, даже презрение, которые ты испытаешь, когда увидишь меня здесь: в месте, которое подарило нам самые счастливые мгновения. Перед глазами темнеет, и я не сразу слышу голос Никки, которая подхватывает меня под локоть и тянет в глубину коридора, где нас не будет видно.
- Это странно. Очень. Что-то во всей этой ситуации не сходится, что-то ускользает, - Никки бормочет себе под нос, и я понимаю, что сейчас она обращается не ко мне, но уже через мгновение она резко замирает, разворачивается ко мне лицом, больно сжимает ладони на моих плечах и, хорошенько встряхнув, чтобы привести меня в чувство, произносит: - Кэролайн, возьми себя в руки! Иди в комнату, побудь там. Я поговорю с Никлаусом. Давай, - Никки подталкивает меня вперед в тот момент, когда на первом этаже явственно слышится звук открываемой входной двери и решительные шаги. Я киваю и, быстро преодолев коридор, распахиваю дверь собственной комнаты, захлопываю ее за своей спиной и медленно оседаю на пол, зажав рот рукой, чтобы заглушить рыдания, которые я не в силах сдержать. Ты снова разрушаешь мой мир, который я так долго пыталась выстроить заново. Ты снова врываешься в мою жизнь, Клаус, напоминаешь, что я никогда не забуду тебя - ни через год, ни через столетия.
***
Мне кажется, что прошло уже несколько часов, хотя на деле всего лишь пятнадцать минут. Я все пытаюсь услышать хотя бы какие-то голоса внизу, но единственные звуки, которые мне удается разобрать это мерный стук стрелок часов и шум крови у меня в висках.
Через несколько минут я медленно поднимаюсь на ноги, подхожу к окну и присаживаюсь на подоконник. На улице сильная метель, снег налипает на стекло, не позволяя увидеть двор. Я утыкаюсь лбом в ледяную поверхность окна, обхватываю себя руками за плечи и закрываю глаза. Перед закрытыми веками тотчас же начинают мелькать картинки из прошлого, и я сильно сжимаю пальцы, оставляя на плечах синяки. Нет никаких сил осознавать, что ты совсем рядом, где-то там внизу, и стоит сделать несколько шагов, чтобы только увидеть тебя, позволить воспоминаниям - и горьким, и счастливым - прорваться сквозь сознание, которое я так тщательно закрывала, наполнить каждую клеточку тела и болью, и ностальгией, и радостью робкой и странной. Но, конечно же, я не спущусь вниз, я буду сидеть здесь и надеяться, что ты уедешь сейчас, оставив меня в очередной раз зализывать раны.
***
Уже потемнело, я искусала все губы в кровь, с каждой секундой нервничая все сильнее. Не могу же я сидеть здесь постоянно, в самом деле. Я чувствую, что просто схожу с ума, с каждой минутой желание увидеть тебя хотя бы одним глазком становится непреодолимым. Ведь, быть может, это мой последний шанс, и ты никогда больше не будешь так близко. И я делаю несколько шагов к двери, гипнотизируя взглядом дверную ручку, протягиваю к ней дрожащие пальцы, но не успеваю даже коснуться, потому что в коридоре разносится какой-то шум, - быстро и резко, - а спустя мгновение дверь распахивается с такой силой, что я чудом успеваю отскочить. Я наступаю на подол платья и едва не падаю, отступая назад. И только звук от удара двери об стену эхом отдается от каменных стен, да мое рваное дыхание отчетливо слышится в холодной комнате все то время пока ты приближаешься ко мне. Медленно, бесшумно ступая по мраморным плитам, с каждым шагом заставляя меня вздрагивать, как от удара. Мои глаза застилают слезы, стекают по щекам и стынут на искусанных губах, пока я пытаюсь сказать хоть что-то. Какое право ты имеешь, Клаус, находиться сейчас здесь? Кто разрешил тебе то отталкивать меня, то опять врываться в мою жизнь, загонять меня, как хищник жертву? С какой стати ты сейчас так зол, почему так демонстративно пытаешься напугать меня, за что ненавидишь настолько сильно? Вопросы безумным калейдоскопом вертятся в голове, но язык не слушается, я не в силах спросить, не в состоянии понять.
- Какая встреча! - ты начинаешь говорить, продолжая подходить ко мне, я же все так же пячусь назад, неловко приподнимая подол длинного платья. - Ты почему тут, куколка? Не встречаешь гостей, так невежливо. Или ты прячешься здесь от меня?
- Я... Не прячусь. Просто не понимаю почему ты здесь. Как-то это нелепо... Клаус, - твое имя обжигает язык, больно отдается в сердце, и я огромными усилиями сдерживаю всхлип, который вырывается из горла, когда я утыкаюсь спиной в стену и испуганно провожу ладонями по шершавой поверхности в нелепой надежде найти там выход.
- Не знаешь? Нелепо? Да черт бы тебя побрал, Кэролайн Форбс! - ты так быстро оказываешься рядом, одним сплошным, размытым рывком, что я успеваю только вскрикнуть. Так близко, что я могу различать каждую черточку твоего лица, чувствовать твое дыхание, видеть янтарные искорки в твоих глазах. А еще, где-то там, в глубине твоих глаз, я замечаю боль, и отчаянье, и разочарование, и непонимание - странную гамму столь несвойственных для тебя эмоций.
- Что-то случилось? - мне страшно. Ведь должна быть серьезная причина, по которой ты здесь? Должен быть какой-то повод, который заставил тебя искать встречи со мной, стоять сейчас так близко, всматриваться в меня таким странным зло-восторженным взглядом?
- Ты не знаешь? Ты так спокойно спрашиваешь? - ты касаешься моей щеки кончиками пальцев, смахиваешь застывшую слезинку, и я закрываю глаза. Господь свидетель, я могла бы пройти все круги ада лишь бы только ты не отнимал руки еще мгновение, и я чувствовала это прикосновение - легкое и невесомое - кожа к коже. Возможно, ты слышишь мою немую просьбу, потому что опускаешь руку ниже, обводишь указательным пальцем контур моих губ, и мне легко стоять с закрытыми глазами, потому что я чувствую себя погруженной в грезы, вырванной из реальности. Ведь не может в моей реальности быть тебя, такого настоящего, теплого, необходимого. Не может ведь? Но ты продолжаешь говорить, и я распахиваю глаза, потому что понимаю, насколько важно успеть прогнать это марево, окружившее меня. Я не позволю тебе вновь подарить мне надежду, обмануть ласковыми прикосновениями и желанными словами. Ведь потом снова будет боль - выворачивающая наизнанку, постоянная, сильная настолько, что даже криком ее не выразить, никакими словами не описать. - Ты, та которая предала меня?! Та, которая оказалась самой подлой лгуньей?
- Что? Я предала? Ты просто сошел с ума, Клаус! Уйди! Слышишь меня?! Что ты хочешь от меня? Что же ты за эгоист такой? - я не могу сдержать безумный хохот и слезы, чувствуя как где-то в животе зарождается комок той истерики, которая вот-вот грозится вырваться наружу, окончательно лишив меня выдержки и разума. Я толкаю тебя ладонью в грудь, но ты не позволяешь мне вырваться из той западни, в которой я оказалась. Ты упираешь ладони в стену по бокам от моей головы, вжимаешься своим телом в мое, не позволяя мне даже шевельнуться, а лишь давая возможность всхлипывать и глотать слезы.
- Перестань! Мне надоела твоя показная истерика! Не будь такой лицемеркой! - ты зло шипишь, приблизив свое лицо вплотную к моему. А у меня нет сил отвечать, потому что я раздавленна огромным грузом воспоминаний, страданий, переживаний, которые душат меня, заставляют оседать на пол, сдирая локти до крови о шершавую поверхность стены. Но ты дергаешь меня за запястья, трясешь сильно, и я действительно чувствую себя куклой. Тряпичной, безвольной, обмякшей в жестоких объятиях, готовой упасть под ноги бесформенной тряпкой, погибнуть наконец-то. Лишь бы не чувствовать ничего.
- Никлаус, перестань! Перестаньте оба! - я вздрагиваю, когда слышу голос Никки. Ты же небрежно произносишь, ни на мгновение не отводя от меня взгляд:
- Николетта, уйди.
- Черта с два, Никлаус! Ты в моем доме! Идемте вниз, нам очень многое нужно обсудить. Ну же! - несколько мгновений ты продолжаешь стоять неподвижно, пока я пытаюсь выровнять дыхание, но потом все же медленно отстраняешься и коротко киваешь, властно обхватываешь мое запястье ладонью и тащишь вслед за собою...
Я не планировала сегодня писать главу, но услышала песню, текст которой попал в абсолютное "яблочко" по настроению. Я не удержалась, поэтому прошу прощения за ошибки, писалось очень быстро. Песня Cinema Bizarre "My obsession". Слушать оооочень желательно, там потрясающий по смыслу текст.
На улице занимается рассвет, небо стремительно светлеет на горизонте, а снег все так же медленно падает, оседая мокрыми хлопьями на оконном стекле. Я сижу на холодном полу, прижавшись спиной к кровати и невидящим взглядом смотрю в окно. Лишь бы не смотреть на тебя, сидящего напротив. Тоже на холодном мраморе, но возле двери. Твои глаза закрыты, только ресницы дрожат, отбрасывая длинные тени на щеки. Я чувствую себя опустошенной, пустой оболочкой, плотью без души. Может быть ты чувствуешь себя также.
Это неудивительно, ведь весь вечер и ночь наши эмоции сменяли друг друга с безумной скоростью. Многое было сказано, о многом мы смолчали. Мысли метались в голове, но я не имела ни сил, ни желания собирать их воедино. Как смириться с тем, что причиной, приведшей к годам разлуки, была обычная хитрость, придуманная Ребеккой и Элизабет? Я все еще помню неверие в твоих глазах, когда я, сбиваясь, рассказывала о записке, оставленной мне. Я помню, как ты сначала спокойно объяснял, что написал те слова, но адресовал их Лиз. Она всегда гуляла по утрам, и в тот раз тоже ушла, хотя накануне ты и просил ее остаться, чтобы успеть поговорить до отъезда. Она ослушалась, и ты решил прогнать ее письменно, без личного объяснения, передал записку Ребекке, а вот твоя сестра, воспользовавшись отсутствием обращения в тексте, просто "случайно" перепутала адресата. А потом ты кричал, и спрашивал, как я могла поверить, почему не дождалась, какое имела право нарушить слово, которому ты верил. Я не отвечала, потому что мне было больно. А еще потому что я злилась на тебя, но ярость бурлила внутри, не вырываясь наружу. А потом пришла пустота, и вопросы - миллионы вопросов - на которые невозможно было ответить.
И вот сейчас мы сидим напротив, и просто молчим уже который час. Иногда я чувствую на себе взгляды, но не оборачиваюсь. Лишь когда ноги немеют окончательно, я медленно поднимаюсь и подхожу к окну, рассматривая волшебные морозные узоры на стекле.
- Это был просто повод уехать? - твой голос причиняет боль, твой вопрос же, напротив, заставляет усмехнуться невесело и сердито поджать губы.
- Считаешь, что я вру? Спроси у своей сестры. Или ты уже спрашивал? Ну и как? Правду сказала? - я знаю, что делаю тебе больно. Ребекку ты любишь больше всех, и, Богом клянусь, я бы многое отдала, чтобы найти способ скрыть от тебя ее участие в этом фарсе. Но поздно уже. Слишком поздно, Клаус.
- Ты не поняла вопрос. Я спрашиваю, испытала ли ты облегчение, когда подумала, что я отпустил тебя? - мне хочется захохотать, настолько нелепо для меня звучит твой вопрос. Облегчение? Нет, я чувствовала себя брошенной, потерянной, ненужной, но никак не свободной. Я разучилась быть свободной.
- Нет. Меня никто и нигде не ждал, - я чувствую, как мой голос дрожит, поэтому спешу крепко стиснуть зубы и добавляю уже твердо: - Я просто растерялась сначала, но потом взяла себя в руки, и все стало замечательно. - Вру. Как же безбожно я вру. Но я не буду описывать тебе мой ад. Ты не поймешь.
- Замечательно, - ты эхом повторяешь мое последнее слово, в твоем голосе слышится обида, и уже совсем скоро ты даешь понять, чем она вызвана. - То есть, пока я искал тебя, пока сходил с ума, мысленно уже похоронив, тебе было замечательно?
Я все же оборачиваюсь, сажусь на свое излюбленное место на подоконнике и несколько минут просто смотрю тебе в глаза. Раньше я бы думала, как ответить, чтобы не рассердить тебя. Раньше я бы боялась умереть, потерять кого-то. А сейчас мне некого терять. Никки ты не тронешь, как бы не злился на нее. Да и Стефана, как выяснилось во время откровений сегодняшней ночи, ты знаешь очень давно. Ты заставил его вспомнить далекие годы, тем самым и для Стефана превратив эту ночь в преисподнюю, вернув все самое болезненное из прошлого. Что касается Деймона, то мне уже и не верится, что когда-то между нами что-то было, что были времена, когда я и жизнь отдала бы за него. Умереть я тоже не боюсь. Есть вещи пострашнее смерти. Поэтому я не раздумываю, говоря то, что чувствую, не подбирая правильных или осторожных слов.
- Неужели ты настолько большой собственник, Клаус? Я же всего лишь вещь, ты не раз давал мне это понять. Так зачем такие жертвы? Хочешь превратить мою жизнь в ад, наказать?
- Я не буду отвечать на глупые вопросы, - ты злишься, как я и предполагала, а потом все же поднимаешься на ноги и, подойдя к шкафу, открываешь дверь, сгребая мою одежду в охапку и бросая на кровать.
- Что ты делаешь, Клаус? - равнодушно интересуюсь я. Я чувствую себя странно, как на качелях: эмоции то захлестывают меня, накрывают с головой, и тогда мне хочется и плакать, и смеяться, и обнять тебя крепко-крепко, и прогнать, как можно дальше, а уже через мгновение мне плевать буду ли я с тобой или одна, жива или мертва, счастлива или несчастна. Что-то во мне сломалось давно, и даже годы не смогут излечить меня полностью. Я не смогу заполнить ту пустоту, которая образовалась во мне.
- Собираю твои вещи, - не поднимая на меня взгляд, отвечаешь ты, перебирая платья, в которых я так привыкла ходить здесь. Через минуту ты раздраженно бросаешь одежду на кровать и, пожав плечами, произносишь: - Впрочем, это тебе не пригодится. Купим все заново.
- Я с тобой не поеду, - я не знаю, почему говорю так. Я ведь счастлива видеть тебя, я жадно поглощаю каждую черточку твоего лица, бережно прячу воспоминания о всяком слове и взгляде в глубины сознания, откуда буду доставать их холодными ночами, когда меня будут вновь душить рыдания. Ты не чужой мне, ты необходимый, ты тот, благодаря кому я жила, когда не осталось ничего: ни семьи, ни веры, ни надежды. Лишь ты. Все мое существование. Но сейчас я чувствую, что не могу так больше. Что просто растворюсь в тебе, стану тенью, подчинюсь, как делала это сотни раз, и тогда меня больше не будет. Лишь боль меня очищает, лишь борьба с моими внутренними демонами убеждает меня, что я жива, лишь усилия, которые мне приходится приложить, чтобы преодолеть наваждение, позволяют мне сохранить внутреннюю сущность, хотя бы те крупицы былой Кэролайн. Это больно до одури, но это правильно. Ведь иначе я снова буду куклой, ты будешь дергать за нити, и никогда между нами не будет той настоящей, а не притворной, иллюзорной искренности, в которой я нуждаюсь, чтобы окончательно стать твоей, любить тебя всяким, - будь ты убийцей и монстром, - вверять тебе все мои тайны и детские надежды. Я не соглашусь, Клаус, не так.
- Что, прости? - ты медленно обходишь кровать, приближаешься ко мне. Еще бы час назад я испугалась, сжалась бы в жалкий комок, а теперь не буду. Ты можешь убить меня, либо убедить, что ты не просто играешь, а чувствуешь хотя бы сотую часть той патологической привязанности и потребности, которые испытываю я.
- Я не еду.
- Ты, кажется, забыла, что принадлежишь мне. Ты давала слово, куколка, - ты упираешь руки в холодное стекло по бокам от моего тела, склоняешься близко, целуешь в уголок рта. Этот контраст ледяного голоса и теплых губ сводит меня с ума, пробивает трещину в моей выдержке. Так хочется прижаться к тебе, хотя бы на секундочку. Я ведь каждый божий день мечтала об этом, Клаус. Ты бы только знал, насколько...
- Можешь считать, что я соврала. Хочешь, убей меня. Но заставить ты меня не сможешь, - эти слова одни из самых тяжелых, которые мне когда-либо приходилось произносить. Но еще сложнее видеть в твоих глазах смесь и боли, и злости, замечать, как ты сжимаешь до белизны губы.
- Я тебя заставлю, если понадобится. Найду, куда бы ты не спряталась. Ты принадлежишь мне. Нужно было думать о последствиях, когда продавалась, а не сейчас.
В тот момент мне кажется, что мое тело реагирует быстрее, чем разум. Я просто отвожу руку назад, как-то отдаленно ощущаю, что от удара локтем стекло за моей спиной бьется, и острые осколки вспарывают кожу. Но ни боль, ни перезвон битого стекла не в силах остановить мой, возможно нелепый, порыв, и я даю тебе пощечину, вкладываю в нее всю силу и боль, которой во мне столько, что на сотню жизней хватило бы. Твоя голова дергается, я вижу струйку крови, стекающую по подбородку из разбитой губы, и красный след от удара. В комнате стоит такая тишина, что слышно, как с моей порезанной руки на белый подоконник капает алая кровь, и ветер свистит за спиной, загоняя в комнату снег, который, я чувствую, налипает у меня на волосах и больно жалит кожу на обнаженных руках. Ты медленно отстраняешься, а потом говоришь совсем тихо:
- Дай руку.
- Что? - я недоуменно смотрю на тебя. Где же удар, крик, проклятие, свернутая шея? Где, Клаус?
- Руку, говорю, дай, - ты берешь меня за запястье и начинаешь методично доставать стекло, застрявшее в коже. Раны быстро затягиваются, и через какое-то время на руке не остается никакого следа, но ты не спешишь отпускать меня. Смотришь как-то рассеяно. Не знай я тебя, подумала бы, что ты боишься. - Кэролайн, как ты могла поверить, что я выгнал тебя?
- Как? Легко, Клаус. Поверь, я не сомневалась ни мгновения. Ведь ты никогда не говорил со мной на равных, никогда не объяснял, из-за каких побуждений держишь меня рядом с собой. Я всегда была для тебя игрушкой! Никогда, - я уже не могу сдержать слезы, лишь зло смахиваю их кончиками пальцев, - слышишь, никогда я не чувствовала себя уверенно! Я всегда подстраивалась, всегда! И замечательно мне не было! Мне было страшно! Понимаешь, Клаус, страшно?! У меня ведь ты только остался, вот такой сумасшедший садист, который отравил меня собственным безумием. Ты просто мое наваждение, ты снова меня убиваешь. За что ты ненавидишь меня так? За что?! - мне хочется провалиться сквозь землю, потому что я уже не сдерживаю слов, которые во мне накопились. Я, по сути, признаюсь тебе в том, что ты мой смысл жизни, моя половина - такая болезненная, горькая и неправильная - но все же необходимая, родная, и я прижимаюсь к тебе, утыкаюсь лицом тебе в плечо, вдыхаю знакомый запах. Мне так тепло, Господи, так блаженно тепло, хотя на улице бушует метель и сквозь разбитое стекло в комнату засыпает снег, и платье на моей спине насквозь мокрое. Ты гладишь меня по голове, перебираешь волосы, и я позволяю себе плакать. Я буду сильной, обязательно. Позже. Не сейчас. Сейчас я нуждаюсь в тебе чересчур сильно, чтобы скрывать.
- Глупая, моя маленькая глупая девочка. Прости, прости меня, Кэролайн, - я улыбаюсь сквозь слезы. Раз ты извиняешься, то может быть не все потеряно? На короткое мгновение мне кажется, что в твоих глазах блестят слезы, но это, наверное, лишь иллюзия. А потом я снова прижимаюсь к тебе, и все мысли вылетают из головы. Знал бы ты, как я счастлива сегодня, Клаус. Знал бы ты...
Мне нравится наблюдать за тем, как ты спишь. Я смотрю на твое лицо, не в силах сдержать улыбки. Это странное чувство: жить этим одним мгновением, лежать на твоем плече, гладить пальцами мягкую плоть твоих губ, и смотреть, смотреть, смотреть. Мне мало тебя, после столь долгой разлуки, и я благодарна, что ты позволил мне просто поплакать на твоей груди. А потом ты уснул, обессиленный такой длинной ночью, а я не могла спать. Единственное, что я хочу, как можно дольше быть рядом, все то время, пока можно не принимать решений, не думать о будущем.
Я не знаю, что мы будем делать дальше, всякий раз, когда я пытаюсь представить наше дальнейшее совместное существование я вижу лишь неизвестность. Каким ты будешь, когда проснешься? Каким ты будешь завтра, через месяц или год? Неужели я опять буду зависеть от перемен твоего настроения, от нелепой ревности, от недоверия? Мне страшно об этом думать, поэтому я просто прижимаюсь крепче, целую тебя в щеку, и закрываю глаза. Мне тоже стоит отдохнуть, ведь нам еще многое предстоит обсудить, и силы мне пригодятся.
***
Я просыпаюсь, когда за окном уже темнеет. Вторая половина кровати пуста, и в первую секунду я боюсь, что мне все это приснилось, что тебя нет здесь. Но на второй подушке вмятина от твоей головы, поэтому я расслабленно вздыхаю и, еще несколько минут полежав, чтобы собраться с духом, поднимаюсь. Я долго расчесываю волосы, всматриваясь в свое отражение в зеркале. Интересно, чувствуешь ли ты во мне перемены? Не внешние, конечно, а глубинные, которые произошли за время разлуки. Нужна ли я тебе? Или же разочаровала чем-то? Меня и страшат ответы на эти вопросы, и узнать мне их хочется одновременно. Я сейчас одно сплошное противоречие. Мне хочется и быть рядом с тобой, и как можно дальше. Хочется, чтобы ты изменился, и хочется, чтобы остался прежним. Измученная мыслями и сомнениями, я бросаю последний взгляд на свое отражение, ободряюще улыбаюсь той испуганной и сомневающейся девочке, и, чтобы не передумать, стремительно выхожу в коридор.
Внизу стоит абсолютная тишина, и я прохожу в библиотеку.
- Привет, Кэролайн. Проходи, - Стефан сидит на диване, возле окна. Он выглядит очень уставшим, и мне становится стыдно. Ночью ты сделал еще одно открытие, вернул Стефану воспоминания о вашем совместном прошлом. Я не знаю, что именно связывает вас, но вряд ли эти воспоминания приятны Стефану.
- Где Никки? - спрашиваю я, садясь рядом. Мне хочется спросить, где ты, но я не решаюсь.
- С Клаусом. Они пошли в деревню, что-то обсуждают. Как ты? - Стефан пристально смотрит на меня, я же просто поджимаю губы и неопределенно пожимаю плечами.
- Не знаю. Я не думала, что когда-то увижу его. Я просто не знаю, как поступить. Что ты думаешь о нем, Стефан? Что ты помнишь о нем? - мне действительно интересно. Не знаю, что я хочу услышать. Что ты монстр, а всякий раз, когда проявляешь нежность, просто притворяешься? Или что ты не такой уж и плохой, просто прячешь эмоции от посторонних? Я просто хочу знать правду, понять, какой ты глазами других людей.
- Это очень странно. Знать, что мы знакомы. Знать, что называл его другом. Я не знаю, что сказать тебе, Кэролайн. Он... любит свою сестру. Наверное, в нем есть что-то хорошее. У него есть ты, и, наверное, это лучшее, что с ним случилось.
- Ты необъективен, Стефан, - я грустно улыбаюсь и продолжаю: - Ты же мой друг. Честно говоря, вряд ли я в силах изменить его. Клаус - это каменная глыба, я не в силах сломать камень.
- Поверь, он не тот, которым был прежде. Может ты просто недооцениваешь себя, его, вас? Я не буду давать тебе советов, Кэролайн. Честно говоря, после сегодняшней ночи у меня нет никакого желания его защищать. Но ты должна принять решение сама. Но обычную игрушку не ищут. О вещах не заботятся. Я не знаю, что он чувствует, но это точно больше, чем он говорит.
Я ничего не отвечаю. Не знаю, что сказать. Я просто кладу голову Стефану на плечо и благодарно улыбаюсь, когда он обнимает меня. Если говорить правду, то мне грех жаловаться. Я не одна. У меня есть друзья - Стефан, Элайджа, Никки. И еще у меня есть ты. Человек, которого я, кажется, люблю. Ведь только любя можно сознательно обрекать себя на боль, страх, непонимание, лишь бы только быть рядом с тобой, изредка надеясь, что и ты любишь меня на свой странный манер...
***
- Так что ты хотел? - на улице уже совсем темно. Здесь, в Шотландии, звезды кажется висят просто над головами, стоит лишь протянуть руку и можно ухватить их в охапку, рассыпать золотой пылью под ноги. Мне нравится смотреть в звездное небо, слышать лишь хруст снега под ногами, ощущать твое присутствие рядом. Так легко поверить, что не было расставаний и слез, ведь когда-то именно в этом Богом забытом месте мы были счастливы. И сейчас счастливы, как ни странно.
- Я хочу, чтобы ты поехала со мной. Мне это нужно, - ты смотришь на меня, и в твоих глазах я вижу больше, чем ты когда-либо скажешь словами. Не знаю, откроешься ли ты когда-нибудь передо мной полностью, Клаус, но я хочу в это верить. А сегодня я буду сильнее тебя, потому что сила - это не борьба друг с другом. Сила - это умение бороться плечом к плечу против всех невзгод, противоречий и проблем, как общих, так и личных, даже если больно до истерики, до агонии, даже если ненавидишь порой себя, даже если весь мир считает это безумием и слабостью. И я беру твои руки в свои. Становлюсь на носочки, касаюсь твоих шероховатых губ своими. Совсем легко, едва заметно. Сейчас это не страсть, это любовь во всей ее многогранности. Мне сейчас так легко, потому что я больше не вру себе и мне хочется поделиться этой легкостью с тобою.
- Поеду, - я шепчу совсем тихо, один звук в ночной тишине. Иногда и одно слово может быть значимее, чем множество фраз.
- И никогда больше не уедешь, не сказав мне лично. Обещаешь? - я вижу, как для тебя это важно. Киваю головой, прячу лицо у тебя на шее и выдыхаю, обжигая горячим дыханием холодную кожу:
- Обещаю...
***
Япония, Токио, 2020 год, май, 05.00
- Обещаю... - я эхом повторяю твое последнее слово. Ты лежишь на моей груди, выводишь ногтями на коже древние руны. Иногда ты так увлекаешься, что царапаешь до крови. Я точно знаю тот проклятый день, когда кровь и боль стали для тебя привычны. Интересно, вспомнишь ли ты об этом? Вспомнишь ли о том, что я вновь предал твое доверие. Но сейчас речь не о моих невыполненных клятвах. О твоих, Кэролайн, о твоих. - Ты соврала. Так где ты, говоришь, провела последние четыре месяца?
- Я не говорила. И не скажу пока. Рано. Да, я не сказала тебе лично об отъезде. Но, Клаус, неужели только из-за этого ты прогонишь меня? После всего? Ведь были у нас и большие проблемы, - ты приподнимаешься на локтях, смотришь своими волшебными голубыми глазами в мои. Мне хочется поцеловать тебя, но я не уступаю желанию. В конце концов, сейчас решается наше окончательное будущее, сейчас не время.
- Нет. Дело не только в твоем отъезде. Это просто Рубикон, наш личный. Ты уехала, ты в очередной раз продемонстрировала, что не веришь мне. Да и я не лучше... - я горько усмехаюсь, потому что это правда, потому что я тоже просто лгун, и отношения наши пронизаны обманом, грязные с самого начала. - Это болезненная привязанность. Мы погибаем, Кэролайн. Как только все становится хорошо, обязательно появляется преграда, и мы не справляемся с ней.
- Ты все решил, да? Я не нужна тебе? - еще несколько часов назад ты плакала. Сейчас ты спокойна. Я знаю, что это признак того, что тебе слишком больно. Скрывать чувства ты училась у настоящего мастера. У меня.
- Рассказывай дальше, Кэролайн. Просто знай, что не всегда самое желанное возможно. Быть может нам просто не судьба...
***
Шотландия, область Хайленд, Бен-Невис, 2015 год, февраль
- Позвоните, когда прилетите, Кэролайн. Все будет хорошо, - Никки обнимает меня, и я обнимаю ее в ответ. Завтра у нас рейс, поэтому сейчас мы сидим в библиотеке, возле камина, и старательно пытаемся сдержать непрошеные слезы. Мы и так провели здесь лишних полтора месяца, пора было начинать наш новый путь. - Приезжайте как-нибудь.
- Обязательно, Никки, обязательно, - я киваю и перевожу взгляд на тебя. Ты улыбаешься мне, и я улыбаюсь в ответ.
И через несколько часов, когда мы лежим в кровати, я слушаю твое размеренное дыхание. Вдох. Выдох. Счастье в таких вот мелочах. И в тот момент я верю, что будущее наше совместное будет тоже счастливым. Ошибаюсь я или нет - рассудит время.
